С каждым годом роща на острове всё уменьшалась. Старые деревья падали под ветром, или уходили в воду. Сначала оголяли корни, наклонялись к воде и постепенно опускались в тёмную гладь. Хотя тут была не Волга, а её отток и назывался он по другому. Но как, я не знал. Да и название острова на котором мы были, тоже не знал. Его наверное и не было. Названия.

Начало темнеть, а мы уже сидели у костра. Рядом лежала аккуратно сложенная кучка с палками, хворостом и большими ветками. Музыкант всё сидел и думал над своей песней. Лишь изредка его взгляд устремлялся куда-то вдаль. Он наверное и не заметил костра. Так он сидел долго, пока мы не начали жарить сосиски. Тут его глаза странно задвигались, будто в такт с огоньками в костре и он поднял голову.

– А что это за печка у вас такая.

– Это Миша из грязи сделал, чтобы картофель печь. – Сказал я, немного удивившись неожиданному вопросу музыканта.

– Это не печь. Просто слепил из грязи небольшой, так сказать туннель. Так тепло лучше держится. С прошлого года стоит кстати.

– Ну может и не печь, но приспособа знатная. – Отращено и смотря вдаль сказал музыкант. – Блин, ребята, я с этой песней совсем забыл про костёр. Я сейчас принесу дров.

– Сидите, дядя. Ничего страшного. Вы наверное голодный, мы можем поделиться. Мы много даже взяли. – Ответил Миша и начал доставать из рюкзака хлеб, сосиски и картофель.

– Мы уже всё принесли и наломали

– О, у меня же ёжики с собой. Дядь, вы ёжики любите? Я терпеть не могу. Вот на костре вкуснее должны быть.

– А как ты их будешь на костре… Готовить?

– Ну на прутики, как сосиски.

– Славон, так упадут же. – Улыбнувшись сказал Миша.

– Ты это, не ворона вроде, а каркаешь.

– Вообще ребят, я бы поел. Мне очень неловко конечно. – Уже окончательно сорвав взгляд с далекой пустоты и переведя на нас, сказал музыкант. – О, а давайте поедим и я песню на гитаре слабаю. Я могу.

– Эх, было бы круто про море что-то послушать.

– Или может про молнии! Они яркие такие, мощные. Поймать бы одну в банку!

–Дурак или куда? Тебя пригрохнет! Ну Мишаня… Ты иногда такую фигню порешь.

– Ну наверное в громоотвод её и можно поймать…

– Хорошо, попробую про море вспомнить. – Раздвинув наш диалог, втиснулся вновь музыкант.

Славон откинулся назад и лёг, сложив за головой руки. Мы с Мишой просто смотрели в огонь. Музыкант тоже затих, и вместе с нами наблюдал узоры пламени. Мне всегда нравилось смотреть на огонь. Да и наверное, все люди любят. Вечер, кузнечики стрекочут в траве, комары покусывают изредка, но что хорошо, большинство гонит дым от костра. И даже когда в глаза попадает, взгляд отрывать не хочется, такой притягательный этот огонь. Мы смотрим, и наши древние предки когда-то смотрели. А что толком изменилось. Ничего наверное. Мир изменился, но лучше не стал. Нет, ну конечно сейчас медицина есть, люди там живут долго. Да вот стали ли они счастливее от этого, эти воображаемые люди. Как сидели у костра и смотрели в огонь, так и мы сидим. И ничего в этот момент не хочется больше.

– Славон, у тебя ёжики в угли прыгают. Спасай быстро, пока колючки не спалили. Бегут трусы. Лови их… Лови… – Начав спокойно и под конец фразы уже обхохатываясь, сыграл Миша, толкнув Славика лежащего на земле.

– Да ё-моё, не поесть мне ёжиков на костре. Ух, колючие.

– Так, в лес выйди, они там целыми стадами топчутся. Вон, слышишь, аж землю потрясывает. – Продолжил обхохатываться Миша.

– Да вот, один остался, не сдрейфил. Свой ёж. – Улыбаясь сказал музыкант. Он первый раз за день улыбнулся. Странный мужик. Пацаны тоже на него с недоверием смотрели. Но вот Славик уже вместе с ним улыбается, ёжика, горелого жуя.

– Ну что, Слава, как тебе на костре ёжик пожаренный? – Сказал я, улыбаясь.

– Да всё та же дрянь. И там их полная морозилка. Ещё два месяца довиться этим фаршем с рисом. – Проговорил с недовольной миной Славик и начал сплёвывать остатки ёжика. – Мишань, может на картоху обменяешь, у тебя её дома много всегда.

– Не, Славон. Сам ёжиков жуй, мне они тоже не нравятся.

– Да кому они вообще нравятся. Зачем их мама столько наготовила то блин

– Ребята, вы про еду так не говорите. Поголодаете недельку и будете живых грызть. – Немного со злостью вклинился музыкант.

– Давайте есть, картошка готова. – Сказал я, выкатывая чёрные клубни из-под углей в сооруженной печи. И мы принялись кушать. Медленно, потому что всё было горячее. Но очень вкусное. Когда вот так сидишь у костра, согретый, на одиноком острове, всё очень вкусно. И все с удовольствием кушали. Но музыкант делал это будто рывками. Он то ускорялся и с рвением саранчи налетал на еду, жадно разрывая горячий картофель пальцами, роняя куски на пол, резко подбирал их с земли и совал в набитый рот. То наоборот, оглядевшись и оклемавшись, начинал медленно и аккуратно прожёвывать пищу, бережно кладя картофель на колено, и маленькими глотками попивая что-то с сильным грибным запахом из своего термоса. Ребята этого не замечали и были заняты едой.

Вскоре, когда уже совсем стемнело, мы окончили есть. Слава с лицом довольного кота Сметанкина, полулежал, опершись на локоть. Миша достал из кармана где-то краденную пачку сигарет, подкурил от угля и медленно пустил дым. Музыкант взял у него одну, зажав дымящую палочку в уголку рта, взял в руки гитару и начал перебирать пальцами по струнам, будто готовясь или вспоминая.

– Я про море не помню песен… но про корабль спою. Думаю вам понравиться. – Запинаясь, сказал музыкант, и глотнув из фляги, сморщился. Выдохнув и затянувшись хорошенько, начал:

"На берегу так оживленно людно

Тешит зевак и украшает пляж

Старый корабль – древнее чье-то судно…"

Гитара, несколько раз запутав длинные пальцы, зло лопнула струнной. Музыкант с нарочито-глупо раскрытыми глазами посмотрел на инструмент, потом на парней и неожиданно быстро, схватив за гриф, вознес инструмент над головой. Взгляд его стал злым и гитара обрушилась в костёр. Алые угли и дымящиеся щепки разлетелись красивым фонтаном по лагерю. Пацаны отпрыгнули по сторонам, Ваня сбивал невидимые угли с штанов. Миша схватив палку, с размаху сломал её о челюсть музыканта. Мужик повалился назад, осел на землю и нащупав рукой камень заорал.

– Уроды… Всех убью…

– Мужик беса погнал, валим пацаны. – Крикнул Слава, и трое побежали к лодке.

На большом острове было тихо. Трое шли усталые и придавленные последними событиями на маленьком островке. Крики странного мужчины с гитарой уже не испарились из головы и ушей. Лишь ночное стрекотание кузнечиков и бесшумное, но как-то ощущаемое ушами поблёскивание редких зеленых светлячков. Иногда и желтых, но они попадались ещё реже. Новые звуки быстро оборвал дождь. Но никто не ускорил шаг. Трое так же устало шли вперёд.

Шумный и шершавый, не сильный но немного раздражающий. Мерно хлопал каплями по лужам, проникал в одежду и мочил волосы, придавая им тёмные оттенки и блеск. Усталые и уже было намеренные возвращаться домой. Но так не хотелось. И один силуэт в свете ночи свернул в право, на пригорок, перемахнув через синий днём, но ныне не опознанного цвета забор. Аккуратно, змейкой оббежал каменные и гранитные, вертикально расположенные плиты, деревянные кресты и редкие кованные ограды. Остановился у отрешенно стоящей могилки, подобрал блестящую в лунном свете стекляшку и гордо поднял вверх. Две желтовато-серые улыбку внизу показались наружу. Третий спустился, быстро открыл и сделав большой глоток, передал друзьям.

– Водка! Нифига ты, Славон, глазастый.

– Давай, пей.

– Сегодня будут серьезные разборки на окраине деревни. Может туда?

– А пошли на чердак. Там и бахнем. Там сухо.

– Так там закрыли вроде вход.

– Ой, они закрывают так, что и ломать не надо. Погнали!

– Ну пошли. Ёжиками закусим. У тебя сигареты то остались?

– Ну конечно – Протянул один из трёх.

Чердак был в заброшенном здании где когда-то располагался склад. Что именно там хранилось, было не ясно, но внизу, на чуть затопленном земляном полу были и шприцы, и матрасы, и пустые пластиковые бутылки. Некоторые были бракованные, с дырками у донышка. Ещё тут были старые шины, ржавые кровати с сеткой, гнилые колотые ящики, какие-то плафоны и много сена. Но вот второй этаж, который чердак, там уже было круто. Там была наша база.

Вокруг металлического тазика с костром внутри, были раскиданы, неизвестно откуда взятые, матрасы, много старых прижатых временем подушек и небольшой столик из ДСП на двух пено блоках. За матрасами был низенький шкаф с дырками от пропавших дверец. Внутри обычно лежал запас бичиков, но времена сейчас были худые. Так-же спички, пара стаканов, котелок с ручкой для подвеса, ножик и пару вилок. И по-моему, в темноте ещё виднелась миска. Всё логово было окружено несколькими слоями штор, которые немного задерживали тепло. Но нам была важнее тайность этого места.

Недавно воскрешённый костер мерно трескал, разминая костяшки старых головёх. Его старый дым уходил через дырку в крыше. Откуда иногда падал дождь в стаканы, что стояли на столешнице. Мишин, наполовину полный и Ванин на половину пустой, но оба налитые вровень. И ещё столько же бултыхалось для Славы в бутылке. Трое отогревали руки, потом молча взяли стаканы. Отпили по разному и пытаясь не морщится и мимикрируя под взрослых каменели лицами. Через силу прождали несколько мгновений и каждый принялся избавляться от спиртовой горечи во рту. Один закурил, второй захлебал большим количеством воды и третий заел растаявшим и мерзким ёжиком. Чуть не выблював его в костер. Но сдержался.

– Сука, слазий сюда. Вы сейчас подпалите весь дом, ублюдки.

– Ты давай ещё покричи.

Ваня осознал глупость выкрика и трое замерли. Глаза славы повылезали, он тихо протянул руку к пачке и вытащил сигарету. Опрокинув остатки стакана внутрь трясущегося нутра, начал быстро курить. Миша, приподнял ладони и медленно опустив, поднес указательный к носу. Тихо встал, скрипнул дряхлыми досками пола и прошел к дырке в стене, что была окном.

– Славон. Батя твой. – Тревожно отрапортовал вставший парень.

– Сидим! Он не полезет! – Шепотом сказал сидящий напротив Славы. Внизу слышался грохот. Трое замерли, стараясь дышать по меньше. Грохот прошел. Но появился другой, более тихий шум. Неслышимый почти за костровым треском. Слава, не шевелился, и уперся взглядом через костер на друга. Тот тоже не шевелился. А вот за его спиной, начали качаться шторы. Они раздвинулись, и оттуда начал выползать отец. Он, с разъярёнными глазами бросился вперёд через огонь, с непонятным криком. Кулак его полетел в меня.

– Ты чё сбрендил, батяня?

И только после сказанного и мгновений осознания боли, я почувствовал силу на лице. Тело резко вздрогнуло, мозг дал толчок мышцам. И развернувшись, я протиснулся через слои штор, шагнул через последние доски пола и провалился в зияющую пустоту тьмы.