‹8›
Письмо начальника Финляндского жандармского управления К.-Р. К. Утгофа Особому отделу Департамента полиции о Мандельштаме Иосифе Эмильевиче от 11 ноября 1912 г.

Секретно

В Департамент Полиции по Особому Отделу

Помощником моим по Выборгскому району 11 прошлого Октября был командирован филер ЕФИМОВ^[32] для собирания сведений о МАНДЕЛЬШТАМЕ, проживающем близ ст. Мустамяки (требование Департамента Полиции за № 103354), о Софии ПЛЕВКО, проживающей в РАЙВОЛО^[33] (запрос Ломжинского Губернатора за № ‹пробел›) и о личности писателя Микко УОТИНЕНА^[34], проживающего в Териоках^[35] (отношение Отдельного Корпуса Жандармов Ротмистра Сосновского^[36] за № 829), при этом филером израсходовано 40 м. 25 п. (15 руб. 9 к.).

Филером установлено, что имя и отчество МАНДЕЛЬШТАМА – Иосиф Эмильевич, сын С.Петербургского купца 2 гильдии, проживает по паспорту Пристава 4 участка Московской части от 28 июня 1911 г. за № 315; литератор Микко УОТИНЕН, бывший начальник Красной Гвардии, занимается агитацией по панфинской пропаганде, произносит зажигательные речи против ИМПЕРАТОРСКОГО правительства; София ПЛЕВКО – брошена с четырьмя детьми мужем, хлопочет о выдаче ей отдельного вида на жительство,

Номер, за которым препроводится в 3 Делопроизводство счет, будет сообщен дополнительно.

ПОЛКОВНИК Утгоф

ГАРФ. Ф. Р-102. Д. 122 А. Т. 4. Л. 180–180 об. Бланк «Начальник Финляндского Жандармского Управления. 11 Ноября 1912 г. № 3699. Гор. «Гельсингфорс». Пометы и штампы: «118408»: «Особый Отдел. 12 Нояб. 1912. Вход. № 33741», «Северный», «III/122а/т/11. И.П. Васил‹ьев?›. Подп. Сушков и Ватров. 12/XI».

‹9›
Запрос Департамента полиции об установлении революционной деятельности Мандельштама Иосифа Эмильевича от 31 ноября 1912 г.

Секретно

Начальнику Финляндского Жандармского Управления

14 ноября 1912

‹Исх. № – ‹нрзб›› 108730

По 3 Отделению

Вследствие записки от 17 Октября 1912 года за № 3404, Департамент Полиции просит Ваше Высокоблагородие выяснить революционную деятельность Иосифа Эмилиева Мандельштама, а также уведомить – имеет ли названное лицо право жительства в Финляндии.

Вице-Директор С. Виссарионов

Заведующий Особым Отделом, Полковник Еремин

Начальник 3 Отделения С. Васильев^[37], майор

ГАРФ. Ф. Р-102. Д. 122 А. Т. 4. Л. 181. На листе бумаги. Пометы: слева вверху: «30842», наискось: «Отв. 37185», штамп: «108730». Под обращением: «Усикир. 31/XI–12. А/109595».

‹10›
Запрос Департамента полиции в Санкт-Петербургское охранное отделение об установлении революционной деятельности Мандельштама Иосифа Эмильевича от 13 ноября 1912 г.

Секретно.

Начальнику С.Петербургского Охранного Отделения.

13 ноября 1912

‹Исх. № › 108731

По 3 Отделению

Вследствие записки Помощника Начальника Финляндского Жандармского Управления по Бьернеборскому пограничному району от 24 Июня 1912 года за № 39 на Ваше имя, Департамент Полиции просит Ваше Высокоблагородие уведомить, имеет ли право жительства в С.Петербурге помянутый в означенной записке сын С.Петербургского купца Иосель Эмильев Мандельштам и подтверждаются ли сведения, изложенные в означенной записке за № 39.

Вице-Директор С. Виссарионов

Заведующий Особым Отделом, Полковник Еремин

Начальник 3 Отделения С. Васильев, майор

ГАРФ. Ф. Р-102. Д. 122 А. Т. 4. Л. 182. Пометы: под обращением – «Отв. 35544», слева в середине: «В дело 122а, т. 4».

‹11›
Справка Санкт-Петербургского охранного отделения в Департамент полиции об отсутствии сведений о революционной деятельности Мандельштама Иосифа Эмильевича от 28 ноября 1912 г.

Секретно

В ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ

Сын С.Петербургского купца Иосель Эмильев МАНДЕЛЬШТАМ, по распоряжению Охранного Отделения обыску и аресту не подвергался и к таковым предназначен не был.

Сведений, кроме изложенных в записке Помощника Начальника Финляндского Жандармского Управления по Бьернеборскому пограничному району, о происходивших будто бы летом текущего года в пансионах, расположенных близ станции Мустамяки, противоправительственных собраниях и об участии в них Мандельштама в качестве агитатора, в вверенное мне Отделение не поступало.

По имеющимся в Отделении сведениям, Иосель Мандельштам по своим убеждениям примыкает к Р.С.Д.Р.П., но активной работы не проявляет. В делах Отделения имеются сведения, что он в Ноябре 1907 года, будучи гимназистом 1-й С.Петербургской гимназии, был замечен в сношении с лицом, наблюдавшимся по военной боевой организации^[38]. О нем имеется циркуляр Департамента Полиции от 10-го марта 1909 года за № 151018/34, п.819, как о лице, утерявшем свой паспорт^[39]. Кроме того, по сообщению Начальника Тифлисского Губернского Жандармского Управления от 30-го Января 1910 года за № 1798, адрес Мандельштама обнаружен при обыске 15-го января 1910 года у студента Московского Университета, Михаила Михайловича КАРПОВИЧА^[40], принадлежавшего к Тифлисской ученической организации партии социалистов-революционеров. За последнее время неблагоприятных сведений о нем не поступало.

Указаний о запрещении права жительства в столице названному Мандельштаму, в делах Отделения не имеется.

За Начальника Отделения,

Помощник его, Подполковник Покрошинский^[41]

ГАРФ. Ф. Р-102. Д. 122 А. Т. 4. Л. 183–183 об. На бланке: «Начальник Отделения по Охранению Общественной Безопасности и Порядка в С.–Петербурге. По Району. 28 Ноября 1912 г. № 20177. На № 108731 По Особому Отделу (3-е Отделение)». Аббревиатура «Р.С.Д.Р.П.» подчеркнута адресатом. Штамп и помета: «Особый Отдел. 29 Нояб 1912 Вход. № 30544», «Представленные Г‹осподином› зав‹едуюшим› О‹собым› О‹тделом› ввиду‹?› резол‹юции?› 30842. 18/XII Нач. Подпись». Под ней еще помета: «‹Нрзб› на № 109782. 1/XII. III/122а т. 4/12».

‹12›
Справка Санкт-Петербургского охранного отделения в Особый отдел Департамента полиции о правомочии проживания Мандельштама Иосифа Эмильевича от 28 ноября 1912 г.

Секретно

В ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ по Особому Отделу.

По наведенным Помощником моим по Выборгскому району справкам оказалось, что Иосиф Эмилиев МАНДЕЛЬШТАМ, как крещеный еврей, пользуется правом жительства в Финляндии. В Октябре месяце сего года он выехал из селения Мустамяки неизвестно куда. – Сведений о его революционной деятельности, кроме упомянутых в донесении моем от 31-го Августа 1912 года за № 2708, добыть не представилось возможным.

Полковник Утгоф

ГАРФ. Ф. Р-102. Д. 122 А. Т. 4. Л. 184. Бланк «Начальник Финляндского Жандармского Управления. 12 Декабря 1912 г. № 4021. Гор. «Гельсингфорс». На № 108732». Слова «как крещеный еврей» подчеркнуты адресатом. Штамп и пометы: «130707», «Особый Отдел. 14 Дек. 1912. Вход. № 37185», «Препровождена Г. Зав. ОО ‹нрзб›. 18/12. Нач. Отд. Курочкин. 122а т. 4/12».

Особый отдел Штаба Главнокомандующего Русской Армии (1920 г.):
«Упадает основательное подозрение…»:
Арест Осипа Мандельштама в Феодосии в 1920 году

1

Начнем немного издалека – с весны 1919 года, хотя бы с середины апреля, когда О.М. приехал в Киев в несколько неожиданной для себя официозной роли наркомпросовского эмиссара. Он был откомандирован из Москвы, где работал в Отделе реформы высшей школы в Наркомпросе, для работы в Театральном отделе Киевского Губнаробраза^[42]. Вместе со своим средним братом (Шурой) и другим откомандированным – Рюриком Ивневым – он остановился в гостинице «Континенталь», раз или два читал свои стихи на вечерах.

Кульминацией его «эмиссарства», как, возможно, и всего большевистского присутствия в Киеве в 1919 году, стало карнавально яркое празднование Первомая.

Этот день, – быть может, самый важный и самый насыщенный в его жизни – сложился из трех разрозненных составляющих!

Утром – поход в Киево-Печерскую Лавру, впечатление – самое удручающее: «…Здесь та же “чрезвычайка”, только “навыворот”. Здесь нет “святости”»

Днем – собственно первомайские торжества и демонстрация на Софийского площади, где разместились не только собор и памятник Хмельницкому, но и цитадель советского правительства. Площадь, да и весь город стараниями добровольцев-авангардистов – художников, литераторов, артистов и музыкантов – изменились до неузнаваемости.

Через улицы тянулись полотнища с подобающими случаю лозунгами, наспех разрисованными студийцами и студийками Экстер (их развешивали и натягивали накануне ночью сами художники, врываясь – в сопровождении управдомов – в квартиры и со смехом будя их спящих и трясущихся от страха обитателей не хуже чекистов). На той же Софийской, рядом с конным, но все еще бронзовым гетманом поставили гипсовый обелиск в честь Октябрьской революции. Тут же, рядом, такие же гипсовые Ленин и Троцкий и еще узенькая фанерная «триумфальная арка», сквозь которую браво прогарцевали конные красноармейцы и опасливо продефилировали пешие силы и все сознательные граждане. Арку огибала колонна открытых грузовиков, на которых артисты разыгрывали подходящие к случаю агитки – своего рода первый лав-парад в честь революции и солидарности трудящихся.

Гипс – этот податливый, но хрупкий и недолговечный материал – вобрал в себя всю хирургию и всю символику момента. На Крещатике – гипсовый же Карл Маркс, на Красноармейской – такой же Фридрих Энгельс, на Европейской площади – Тарас Шевченко (ну чем не «вождь революции»?), перед Оперой – Карл Либкнехт, на Контрактовой – Роза Люксембург, а возле завода «Арсенал» – Яков Свердлов, сраженный буржуазным сыпняком.

Но Мандельштама, стоявшего, скорее всего, на начальственной трибуне на Софийской, впечатлили не аляповатые фигуры-однодневки, а монументальные стены прекрасного собора. Он сказал тогда Ивневу, показывая на них: «Поверьте, что все это переживет все»^[43]

А вечером того же дня – отмечание дня рождения критика и переводчика Александра Дейча, одного из киевского «табунка» Н. М., в кафе «ХЛАМ» («Художники – Литераторы – Артисты – Музыканты»). Кафе размещалось в подвале той самой гостиницы «Континенталь», где жил О. М. Он спустился вниз и был немедленно приглашен присоединиться к «табунку», рассевшемуся за составленными столиками. За одним из столиков сидела и Надя Хазина, юная художница, вскидывавшая иногда в его сторону полные насмешливого любопытства карие глаза.

Мандельштама попросили почитать стихи – и поэт, обычно на публике капризный и заставляющий себя упрашивать, тут же и охотно согласился: «Читал с закрытыми глазами, плыл по ритмам… Открывая глаза, смотрел только на Надю Х.» ^[44] Смотрела на него и она – зрачки в зрачки, дерзко и загадочно улыбаясь…

Разгоряченные, они вышли на улицу (оба курили) – и за столики уже не вернулись. Всю ночь гуляли по притихшему после праздника городу, вышли по Крещатику на Владимирскую горку и, забыв о гипсовых идолах и о вполне осязаемых бандитах и страхах^[45], кружили аллеями по-над Днепром, встречали рассвет над Турухановым островом. И, не умолкая, говорили – обо всем на свете. Словно бы предупреждая о возможных в сочетании с ним осложнениях, Мандельштам рассказывал Наде о Леониде Канегиссере, своем родственнике, убийце Урицкого, и о «гекатомбе трупов», которой на его теракт ответили большевики^[46].

Пробирал холод, и мандельштамовский пиджак перекочевал на Надины плечи. Но со своей задачей не справлялся и как надо не грел. Не беда: через каждые сто метров парочка останавливалась – они обнимались, целовались, перешептывались…

Сама Н. М. вспоминала об этом так: «В первый же вечер он появился в «Хламе», и мы легко и бездумно сошлись…»^[47] И в тот же день, 2 мая, – буквально на одном дыхании, что было так несвойственно для неторопкой мандельштамовской музы, – была написана «Черепаха» – стихи ничем еще не потревоженного счастья, где «…холодком повеяло высоким От выпукло-девического лба» и где только «мед, вино и молоко».

Сама дата 1 мая стала для них как бы сакральной и совершенно свободной от пролетарских коннотаций. О. М. вспоминал о ней, например, 23 февраля 1926 года, когда писал: «Надюшок, 1 мая мы опять будем вместе в Киеве и пойдем на ту днепровскую гору тогдашнюю…»^[48]

Вспоминали ее и в 38-м, в снежной западне в Саматихе, когда под самое утро 2 мая, ровно в 19-ю годовщину киевской «помолвки», их разбудили энкэвэдэшники и разлучили уже навсегда. «Ночью в часы любви я ловила себя на мысли – а вдруг сейчас войдут и прервут? Так и случилось первого мая 1938 года, оставив после себя своеобразный след – смесь двух воспоминаний» («Об Анне Ахматовой») Мандельштама, подталкивая в спину, увели, а все его бумаги покидали в мешок: «Мы не успели ничего сказать друг другу – нас оборвали на полуслове и нам не дали проститься»^[49]

… В Киеве Мандельштам провел тогда еще около трех недель. 10 мая они ходили в Соловцовский театр^[50] на премьеру спектакля по пьесе Лопе де Веги «Фуэнте Овехуна» («Овечий источник»), поставленного Константином Марджановым (Марджанишвили). Угнетенные испанские средневековые женщины дружно восставали против своих угнетателей и насильников, а в самом конце, плотоядно поводя бедрами, ни с того, ни с сего кричали: «Вся власть советам!». Исаак Рабинович, один из лучших учеников Экстер, был сценографом спектакля, а Надя Хазина одной из двух его ассистенток^[51]. После представления на поклоны выходили и они, вкушая свою толику успеха – оглушительные аплодисменты и вороха дешевых киевских роз. Свой букетик из рук О. М. получила и Надя.