– Оно у тебя только через час начнётся! – неприятно поразил меня Стройнович своей осведомлённостью и больше уже ничего слушать не стал, ухватил под руку и потянул к входной двери. – Идём-идём! Нельзя от коллектива отрываться! Неправильно это!
Я беззвучно ругнулся и вслед за аспирантом двинулся к актовому залу военной кафедры, который оказался под завязку набит студентами разных годов обучения. Все оживлённо переговаривались, гул стоял такой, что было не слышно собственных мыслей.
Касатон направился к президиуму, но сразу оглянулся и погрозил мне пальцем. Я в жесте признания капитуляции выставил перед собой раскрытые ладони, после огляделся в поисках свободного места, не заметил ни одного и прислонился к стене.
Вот же носятся с этим советом студенческого самоуправления как с писаной торбой! И ведь никто не признается, что подоплёка у всего этого ажиотажа проще некуда: если разобраться, дело в банальном желании утереть нос другим факультетам.
Председательствовал на собрании Касатон Стройнович, он его и открыл, поприветствовав собравшихся и призвав всех к тишине. Дальше аспирант на добрую четверть часа разразился пространной речью, в которой затронул все более-менее значимые события последних дней: студенческие беспорядки и акцию анархистов, церковный запрет пастве проходить инициацию, стремление так называемого мирового сообщества заполучить контроль над Эпицентром, санкционное давление, отказ в реструктуризации долгов и выдаче новых займов, и даже спор Срединского воеводства и Оксона о принадлежности вольного города Данциг, который на текущий момент оставался одной из последних территорий под протекторатом Лиги Наций. Осудил несдержанность, призвал к бдительности и только после этого перешёл к делу.
– Рад объявить, – повысил голос Касатон, – что по результатам выборов представители военной кафедры заняли в совете студенческого самоуправления семь мест из сорока девяти! Первый курс: Марина Дичок! Прошу на сцену! Аплодисменты!
Сидевшая в первом ряду Марина поднялась со своего места и прошла на подиум, машинально поправила светлые волосы и немного смущённо помахала залу ладошкой.
– Второй курс: Инга Снегирь! – объявил Стройнович, когда аплодисменты начали стихать. – Инга в дополнительных представлениях не нуждается, все вы её прекрасно знаете!
Моей бывшей однокласснице хлопали заметно громче и чуть продолжительней, Касатон даже поднял руку, призывая к тишине.
– Третий курс: Сергей Золотник и Алевтина Вьюн! Поприветствуем наших героев, отличившихся при отражении воздушных налётов на Зимск!
На сцену поднялась парочка пирокинетиков, точнее – поднялись они порознь, а до того даже сидели в разных концах зала, что меня откровенно удивило.
Какая кошка между ними пробежала?
Касатон Стройнович выдержал небольшую паузу и продолжил:
– Четвёртый курс: Мефодий Карлуша, наш дорогой и всеми любимый Карл!
Уж на что тепло встретили предыдущих выдвиженцев военной кафедры, реакция на объявление моего приятеля оказалась на порядок сильней. От воплей и свиста едва не заложило уши.
Карл воздел над головой мощные ручищи, а потом и вовсе поклонился, блеснув бритой макушкой.
– Благодарю за оказанное доверие и поддержку!
Касатон добродушно усмехнулся и выкрикнул:
– Пятый курс: ещё один выдающийся представитель актива военной кафедры – Авдей Конокрад!
На сцену поднялся пирокинетик с белой отметкой рубца на лбу. И вновь – бурные и продолжительные аплодисменты. Да оно и немудрено: герой же!
Насколько мне было известно, Лия отказалась выдвигать свою кандидатуру из желания сосредоточиться на учёбе, спорте и устройстве личной жизни, а Никифор сменил Герасима на должности командира зенитной батареи, теперь ему было не до участия в выборах.
– Так шесть их! – пихнул в бок приятеля стоявший рядом со мной студент.
– Тебе мало, что ли? – ответил тот ухмылкой. – Мне бы и одной рыженькой хватило! Огонь девка!
Алевтина и в самом деле выглядела самой фигуристой и наиболее яркой из барышень на сцене. Марина на её фоне смотрелась чуть простоватой худышкой, а Инга слишком уж строгой недотрогой.
– И наконец, ваш покорный слуга, – объявил Касатон Стройнович, становясь между Ингой и Мариной, – прошёл в совет по квоте аспирантов!
Заорали и затопали ногами студенты, сверкнула магниевая вспышка, поднялся под потолок белёсый дымок. Касатон улыбнулся и вскинул над головой сжатый кулак.
– Ура, товарищи! Ура! Ура! Ура!
Обращение вызвало столь бурную реакцию, что едва оконные стёкла не вылетели, энергетический фон так и колыхнулся. Меня ощутимо перетряхнуло, пришлось даже усилить заземление. Я раздражённо поморщился и начал проталкиваться к выходу, но, прежде чем успел покинуть зал, Касатон объявил:
– Пользуясь случаем хочу сообщить, что наш дорогой друг Вениамин Мельник досрочно произведён в военные советники второго ранга и назначен координатором подразделений сверхэнергетической защиты Западного военного округа! Инга, мои поздравления! Ура!
Для меня заявление Стройновича оказалось неожиданным лишь в части стремительного карьерного роста нашего общего знакомого, а вот его отправка на западную границу никакого удивления не вызвала. В Новинск после вывода наших частей из Джунго в обмен на соответствующие уступки со стороны нихонцев Мельник не вернулся, продолжив нести службу при штабе Особого восточного корпуса, а о грядущем назначении генерал-лейтенанта Рогача командующим Западного военного округа газеты писали ещё в середине января. Личности подобного калибра в одиночку с места на место не перебираются, непременно тащат за собой сработавшуюся команду, не сказать – свиту.
Воспользовавшись всеобщей ажитацией, я выскользнул за дверь, достал карманные часы и досадливо выругался, взглянув на циферблат.
Зараза! Опоздал!
Нет, не на дежурство, только в столовую, но и это нисколько не порадовало. В караулке я устроил ревизию съестных припасов, отыскал сухари и начатую пачку заварки, но попить чай помешало появление Александра Малыша.
– Уже здесь? – удивился он, взглянув на часы. – Отлично! Тебе персональное задание.
– С чего такая честь? – насторожился я.
Малыш расплылся в широкой улыбке и добродушно хлопнул меня своей лапищей по плечу.
– Не дрейфь! Сегодня вы все индивидуальные задания получите. Работа не бей лежачего: надо постоять в церкви тихонько, проследить, чтобы внутри никто не хулиганил. Только действуй незаметно, нам конфликты на пустом месте не нужны. Твоя задача, не привлекая к себе внимания, вывести правонарушителей на улицу и сдать наряду.
Ага. Ага. Не привлекая внимания. В церкви.
Гениально!
– Это Вяз у нас такой одарённый или приказ сверху спустили? – пробурчал я.
– А есть разница?
– Просто интересно.
Малыш покачал головой.
– Интересно тебе на завтрашней тренировке будет, если перед попами засветишься. Ты там не на службе, просто помолиться зашёл. Усёк?
– Так точно!
– На тебе церковь Ильи Пророка. Топай! Остальных я сам распределю.
– Пистолет получать? – уточнил я.
– С оружием в храм божий? – глумливо ухмыльнулся Малыш. – Сдурел? Сказано же: вести себя тихо и незаметно! А стрельба в церкви – это очень громко и очень заметно. Если что – пусть наряд отдувается.
Я вздохнул.
– И чего бы все церкви до воскресенья не закрыть, чтобы страсти улечься успели?
– Вот и ты тоже не политик, – ответил мне ещё даже более тяжёлым вздохом Александр Малыш. – Предлагали мы это. Предлагали! Думаешь, дурнее паровоза? Так нет же: политика! Если дадим повод заговорить о репрессиях в отношении верующих, такая буча поднимется, что всем чертям тошно станет. Мы теперь на цыпочках ходить должны. Усёк? На цыпочках! И значок институтский сними, лишнее это.
Ну и снял, конечно. А куда деваться? Приказ есть приказ.
В сквере у главного корпуса я остановил лотошника и накупил у него разных пирожков, сжевал их один за другим на ходу. Ещё в кафешку через дорогу забежал, попросил стакан чая. Правда, рассиживаться там не стал, утолил жажду прямо у буфета и поспешил дальше. Пусть даже ничего во время моего отсутствия в церкви и не случится, но меру тоже надо знать.
Насчёт наряда Малыш не обманул: комендантский вездеход стоял метрах в тридцати от церковных ворот, там же топтались несколько бойцов. Они демонстративно игнорировали желавших посетить вечернюю службу прихожан, но вот компанию студентов перехватили ещё на подходе к храму. Молодых людей отвели к автомобилю, о чём-то расспросили, после чего отправили восвояси, несмотря на отчаянные протесты черноволосой девицы.
Я миновал побиравшихся у калитки нищих, глянул на золочёные купола с крестами и дабы совсем уж не выделяться на фоне остальных, перекрестился. Потом немного поколебался и всё же подошёл к церковной лавке, а только купил полдюжины свечей, зацепился взглядом за очень уж плечистого дворника. Машинально напрягся, но сразу узнал где-то раздобывшего фартук, картуз и метлу Матвея Пахоту и ухмыльнулся.
Выходит, мне ещё не самое плохое задание досталось. Выходит, ещё повезло.
Сняв кепку, я сунул её в карман пиджака, прошёл в церковь и перекрестился, потом оглядел просторное помещение с высоченными потолками, развешанными по стенам иконами, красными огоньками лампад и напитывавшими воздух сладковатым дымом свечами.
– Ну наконец-то! – зло прошипел едва не зацепивший меня плечом Максим Бондарь и поспешил на выход.
Я его замечание проигнорировал и справился у тушившей прогоревшие огарки старушки, где ставят свечи за упокой. Меня отправили в правое крыло, туда и пошёл. Запалил фитиль, чуть погрел низ свечи над огоньком соседней, воткнул размякший воск в держатель, отступил на шаг назад, перекрестился. Постоял немного и отправился дальше.
Постепенно я избавился от всех свечей, запрокинул голову и полюбовался росписью потолка с белоснежными ангелами и всем таким прочим. От амвона доносился сильный голос проповедника, пахло ладаном. Будто в детство вернулся.
Но – нет, нет, нет. Отогнал воспоминания, заставил себя собраться.
Я сюда работать пришёл. Мало ли какой провокатор внутрь просочится? Бдительность терять нельзя.
Увы, фланировать туда-сюда не было решительно никакой возможности, а когда я взялся изменять настройки заземления, дабы выявить находившихся в церкви операторов, то обнаружил, что таковыми является едва ли не половина посетивших службу прихожан.
С учётом расположения храма Ильи Пророка ничего удивительного в этом не было, другой вопрос – что на самом деле их сюда привело и не найдётся ли среди агнцев несколько паршивых овец.
Или как там в оригинале? Козлищ? Вот-вот.
Я не без труда подавил тяжёлый вздох и постарался погрузить сознание в поверхностный транс, что, как ни странно, оказалось проделать едва ли не проще, нежели на занятиях сверхйогой. И ни доносившиеся с хоров песнопения не мешали, ни молитвы. Понемногу я расширил границы восприятия, охватив ясновидением изрядную часть церкви, начал отслеживать перемещения выявленных операторов. Так всю службу и отработал. Происшествий не случилось, раз только счёл нужным пристроиться к парочке студентов. Уж даже не знаю, были они из верующих или в церковь их привело банальное любопытство, но слишком пристальное внимание с моей стороны заставило молодых людей смутиться и поспешно ретироваться.
А потом начали расходиться и прихожане, и это обстоятельство стало бы серьёзной проблемой, не загляни внутрь Митя Жёлудь. Он кивком указал на выход, да и сам задерживаться в церкви не стал, размашисто перекрестился и выскользнул обратно на улицу. Я последовал за сослуживцем и спросил:
– Ну?
– Меня на вход поставили, – заявил в ответ Митя. – Ты, давай, по двору круги нарезай. Матвея на ворота забрали, тут из наших больше никого.
Я вытянул из кармана кепку и надел её, после достал за цепочку карманные часы. Отщёлкнул крышку, взглянул на циферблат и спросил:
– Долго нам тут ещё куковать, не сказали?
Митя скривился.
– А сам как думаешь?
– Никак не думаю, – буркнул я и двинулся прочь, но в одиночестве оставался недолго.
Фактически – нисколько не оставался. Шагов на пять отошёл только, как меня окликнули:
– Пётр, дорогой! Какая встреча!
Я повернулся и через силу улыбнулся.
– Здравствуйте, Альберт Павлович!
Мой институтский куратор повернулся к священнику, с которым беседовал до того, и заявил:
– Отец Сергий, а этот молодой человек – наглядный пример того, как война меняет людей. Уверен, прежде ему и в голову бы не пришло заглянуть в храм божий!
Я немного даже смутился.
– Чего это не пришло бы? И раньше ходил…
Мягкое округлое лицо куратора расплылось в довольной улыбке.
– Раньше – это с бабушкой?
– Ну-ну, Альберт, не наседай так на отрока! – вступился за меня священник и вдруг спросил: – Не бывает атеистов в окопах под огнём?
Я молча кивнул. Именно так. И молитва там у всех проще некуда: «Только не меня! Господи боже мой, только бы не меня!» Я прекрасно помнил её. И помнил, как стоял в строю военнопленных. Я ничего не забыл. И не забуду. Никогда!
– Отче, а давай я всё же тебя подвезу! – резко сменил Альберт Павлович тему разговора. – Право слово, это не сложно.
– Брось меня опекать, Альберт! – потребовал священник. – Не смей! Всё в руках божьих!
Глаза моего куратора чуть сузились, а лицо стало самую малость жёстче, но никак больше раздражения он не выказал и развёл руками.
– Как скажешь! И хоть не в моих принципах приставать с просьбами личного характера, но будь добр, побеседуй с сим отроком. Его душевное здоровье внушает мне серьёзные опасения, а сам он слишком горд, чтобы согласиться на беседу с психологом. К тому же вам по пути.
– В самом деле по пути? – улыбнулся отец Сергий, огладив бороду, короткую и аккуратно подстриженную. – Отрок, сознавайся, ты где проживаешь? В студгородке, небось?
Моё дежурство было в самом разгаре, но поручение Альберта Павловича обладало в моей табели о рангах куда более высоким приоритетом, и я не стал ломать ему игру, сказал:
– Живу я в городе, на пару с товарищем квартиру снимаю. Но даже если нам не по пути, лучше крюк сделаю, чем Альберт Павлович к психологу направление выпишет. С него станется.
– Выпишу-выпишу, – с улыбкой пообещал куратор. – От студентов с расшатанными нервами одни сплошные неприятности и падение показателей успеваемости.
– Идём, отрок, – усмехнулся в бороду священник. – Попробую избавить тебя от визита к мозгоправу.
Мы двинулись к воротам, и уже за калиткой Альберт Павлович вдруг спросил:
– Так ты придёшь? Что мне Михаилу передать? Он сильно…
Отец Сергий выставил перед собой руку.
– Ноги моей в вашем вертепе не будет! – заявил он. – Так всем и передай! Мои отношения с Горицветом – это мои отношения! Нечего сюда политику приплетать!
Альберт Павлович досадливо махнул рукой и направился к припаркованному чуть поодаль автомобилю, а мы с отцом Сергием зашагали прочь от трамвайного кольца, и скажу честно – мне как-то разом стало не по себе. Очень-очень не по себе. Идём – и все взглядами провожают, все пялятся. И по-доброму мало кто смотрит, всё больше злость и раздражение в глазах читаются. Да оно и немудрено: пусть церковь крестовый поход против операторов покуда и не провозгласила, но запрет проходить инициацию – это как спичка, поднесённая к запальному отверстию. Вот-вот жахнет. И как водится, в самый неожиданный момент. Возможно даже прямо здесь и сейчас.
Вот же Альберт Павлович молодец! Втравил в неприятности!
И чего ради, спрашивается, а?
На теорию контрдиверсионных мероприятий в моём расписании приходилась лишь одна пара в неделю, а организацию личной охраны я изучал лишь в контексте ликвидации чужих подопечных, вот и ощутил себя откровенно не своей тарелке. Шагал рядом с отцом Сергием, кидая настороженные взгляды по сторонам, и боролся с искушением загодя набрать потенциал.
Нельзя, нельзя, нельзя!
Если отвлекусь и хоть на миг утрачу самоконтроль, активное излучение Эпицентра такие деструктивные колебания породит, что замучаюсь потом от девиаций избавляться. Лучше уж не рисковать лишний раз, тем более что царивший в душе раздрай не помешал приметить неспешно покативший за нами легковой автомобиль неброской серой расцветки.
Отец Сергий перехватил мой взгляд и усмехнулся:
– И никак-то от этих иродов не избавиться! Будто помимо небесного ангела-хранителя в земных надобность имеется!
Мне бы после этого замечания успокоиться, а я пуще прежнего разволновался. Что в Новинске горячих голов хватает – это и до того прекрасно осознавал, но раз уж оперов отправили пасти священника, угроза точно была сочтена реальной. Да и Альберт Павлович не из тех, кто на пустом месте панику разводит. Нехорошо это, совсем-совсем нехорошо.
И дальше я уж сомневаться не стал, обратился к сверхсиле. Втянул сущие крохи энергии – не более сотни килоджоулей и не позволил им разойтись по организму, вместо этого до предела сконцентрировал в районе солнечного сплетения, ещё и дополнительно экранировал от внешнего фона. Пришлось поднапрячься, зато вновь уверенность в собственных силах ощутил, успокоился.
Впрочем, шли и шли. Никто не кидался на отца Сергия с кулаками, никто даже слова ему худого не сказал. Недобрыми взглядами всё и ограничивалось.
Площадь давно осталась позади, шагали мы теперь по тихим узеньким улочкам, шагали и беседы беседовали. Отец Сергий преимущественно затрагивал отстранённые темы, не давил, ни в чём не убеждал и не проповедовал. Хорошо пообщались, душевно. Вроде бы и ни о чём серьёзном не говорили, а на душе легче стало. Словно недобрая маета отступила, о которой и не подозревал до того вовсе, а квартала через три подумалось, что к такому священнику можно даже на исповедь прийти.
Вот это чувство внезапной симпатии и заставило насторожиться. Враз пробила испарина, начал вспоминать, не сболтнул ли чего лишнего. Но нет – не сболтнул. Опять же я почти абсолют, ментально продавить меня вот так на ходу, без предварительной медикаментозной обработки не выйдет.
Поддерживать беседу и продолжать контролировать обстановку с учётом возникших подозрений стало несравненно сложнее, впрочем – и не пришлось. Мы миновали очередной квартал дореволюционной застройки и вышли к частному сектору, только здесь в отличие от посёлка у энергетического училища за высокими дощатыми оградами прятались куда как более основательные и солидные особняки. Автомобиль с оперативниками, не став следовать за нами, остановился на углу, а когда отец Сергий свернул к воротам добротного бревенчатого дома с мансардой, я и сам решил откланяться, но не тут-то было.
О проекте
О подписке