Оставалось только покачать головой, поскольку мой одноклассник точно не лепил горбатого. Был он высоким, широкоплечим и русоволосым – хоть сейчас на агитационный плакат фотографируй, – да и с законом проблем никогда не имел, армейский покупатель запросто мог счесть такого призывника годным для службы в Кремлёвском полку. Кто б его предупредил, что Рома за поллитру родину продаст.

Я ухватил одноклассника за сверкавшую надраенной медью пуговицу и подтянул к себе.

– А где ты был девятнадцатого августа девяносто первого года?

Рома заржал как конь.

– В Тверь уже перевели. Всю веселуху пропустил.

Подошла наша очередь, и я попросил наполнить две литровых банки, благо те освободились прямо перед нами. Мы отошли в сквер и расположились под деревьями. Я сел на пенёк, Рома устроился на брошенном в траву вещмешке.

– Наших видел кого? – спросил он.

Прежде чем ответить, я сделал длинный глоток пива, то оказалось ядрёным и столь холодным, что заломило зубы. И внутри будто что-то хрустнуло, надломилось. Ослабла до безумия сжатая пружина стресса, в голове стало ясно и прозрачно. Куда прозрачней, чем даже пиво в банке.

Гера мёртв, а я убил человека.

Только тут отпустил туманивший разум шок, и получилось осознать всю глубину разразившейся катастрофы.

Гера мёртв! Пусть я не видел его последние два года, но до того общался чуть ли не каждый день. Дружил с ним, ссорился, иногда даже дрался. Играл в хоккей и футбол, в карты и «банку», сидел за одной партой и трепался на переменах, пока Гера не ушёл после восьмого класса в ПТУ. Да и после – вместе пили, ходили на стрелки, в качалку и кино. А сейчас его не стало. Умер. Погиб.

И до кучи я убил человека. Может, и раньше в кого-то попадал, но впервые застрелил едва ли не в упор. Застрелил – и хрен бы с ним, но ведь могут и найти! Не менты, так бандиты, не одни бандиты, так другие. И пронзительное осознание этого напугало буквально до икоты, словно всё случилось не далее пяти минут назад. Будто время с момента перестрелки ужалось до считанных секунд.

Плохо, плохо, плохо. Ой, как же всё это плохо…

– Серый! – одёрнул меня Рома. – Уснул, что ли? Наших видел кого, спрашиваю?

– А? – встрепенулся я, усилием воли отогнал дурные раздумья и кивнул. – Да, видел. С Герой бухали вчера. Ещё Андрюхе Фролову звонили, но ему в ночную смену было, не пришёл.

– Они где трудятся?

– Гера сам по себе вертится, Дюша на трубном, – сказал я. – Стас Рыжов, говорят, на ханку плотно подсел. Лёня Гуревич у бати на подхвате, тот сборкой польской мебели занялся.

– Толстый как обычно при Лёне? – спросил Рома о закадычном друге нашего одноклассника, отпил пива и вдруг прищёлкнул пальцами. – Слушай, я же на вокзале в Москве Воробья встретил! Деловой стал, сил нет! Пальцы веером, сопли пузырями, носки в дырочку!

– Он чего в Москве забыл?

– Челнок же! Из Турции шмотки таскает. Говорит, в Лужниках вещевой рынок открывают, там торговать будет.

– Прямо на стадионе, что ли?

– Хэзэ.

Банки опустели, пришлось вновь становиться в очередь, но прямо перед нами на окошко нацепили листок с надписью «Перерыв». Толпа недовольно заворчала, кто-то из хвоста решил не терять время и попытать удачи на других точках. Мне никуда уходить и в голову не пришло. Литр холодного и почти неразбавленного пива подарил приятную расслабленность, хотелось накатить ещё и окончательно позабыть о случившемся, словно и не было ничего. А ведь если разобраться, то ничего и не было…

Мы с Ромой какое-то время перемывали косточки одноклассникам и вспоминали одноклассниц, а потом я не выдержал и стукнулся кулаком в киоск.

– Ну долго ещё ждать?!

Окошко приоткрылось, стала видна тётка, влезшая на табурет и шуровавшая в бочке с пивом деревянным веслом. Там же примостилось несколько вёдер, бутылка водки и пачка стирального порошка. Три в одном: дополнительный объём, крепость и пена.

Пива мне как-то резко расхотелось. Я поставил банки на полку перед оконцем и потянул Рому прочь.

– Пойдём лучше чего покрепче возьмём.

Но одноклассник замотал короткостриженой головой.

– Не, Серый, в другой раз. Ещё пересечёмся. А сейчас бежать пора. Давай, покеда!

Мы попрощались, и Рома зашагал в одну сторону, а я двинулся в другую. Дошёл до «Союзпечати» и купил четвёртый том собрания сочинений Рекса Стаута, озаглавленный «Если бы смерть спала». На сдачу выдали пятидесятирублёвую биметаллическую монету; серебристый обод, жёлтый кругляш – таких и не видел раньше.

Книгу я сунул за пояс, но не спереди, а сзади; так и приседать можно, и нагибаться, а выпасть – не выпадет, и руки свободны. Ну и не прицепится никто с дурацкими вопросами, типа: «Енот, ты в натуре читать умеешь, что ли?»

Как в воду глядел: во дворе соседней девятиэтажки, через который срезал путь, толпилось десятка два взбудораженных пацанов лет семнадцати-восемнадцати на вид. На ссору во время футбольного матча сходка нисколько не походила, как не напоминала она и разборки.

Тут и там мелькали знакомые лица, я приметил Санька и маякнул ему, а когда татарчонок подошёл, спросил:

– Что у вас за кипеш?

– Пацана убили.

На миг я опешил, но сразу сообразил, что речь идёт не о Гере, и уточнил:

– Это как?

– Да двое наших в двухэтажках у малолеток мопед отжали, а те шоблу собрали, похватали арматуру и за ними ломанулись. В посёлке нагнали, Таракан ноги сделал, а Шнурок мопед не бросил, решил на базаре с темы съехать. Ну его и замесили наглухо.

Я припомнил милицейский автомобиль в частном секторе, кивнул и спросил:

– Ответку готовите?

– Ну да. Не одолжишь на день пусковое? У тебя же было.

– Вот ты вспомнил! – только и развёл я руками. Самодельное пусковое устройство для сигнальных ракет наверняка до сих пор валялось где-то в комнате, но заниматься его спешными поисками у меня сейчас не было никакого желания.

– Ну ладно, так схожу.

– Аккуратней, смотри, – предупредил я Санька и двинулся домой.

Газет в почтовых ящиках к этому времени уже не осталось, пришлось обойтись без свежей прессы. А только я вышел из лифта и сунул руку за ключами, как на лестнице послышались шаги.

– Сергей, подожди! – окликнул меня девичий голос. – Папа не у вас?

Я обернулся к взбежавшей на этаж черноволосой девчонке в коротеньком домашнем халатике и тапочках на босу ногу и озадаченно наморщил лоб. Нет, жившую под нами Зинку Марченко я узнал сразу; просто, когда уходил в армию, соседка-восьмиклассница была плоской как доска, а за прошедшие два года на удивление округлилась во всех нужных местах. Сейчас глубокий вырез просто-таки притягивал взгляд, да и на стройные ноги, прикрытые полами халата лишь до середины бедра, было любо-дорого взглянуть. В остальном же она дурнушкой сроду не была, тут никаких неожиданностей не случилось. Симпатичное округлое лицо отличалось чётко очерченной линией скул, а улыбка заставляла проявляться на щеках милые ямочки. Правда, бледную кожу покрывала россыпь едва заметных веснушек, да ещё аккуратный нос был слегка вздёрнут на конце, но мне нравилось и то, и другое.

По счастью Зина неверно истолковала замешательство, и в тёмных девичьих глазах замелькали смешинки-чертенята.

– Эй! Сергей, это же я! – возмутилась соседка и мотнула головой, откинув за спину не слишком длинные чёрные косицы. – Неужели забыл? А я тебя ждала и с другими мальчиками не гуляла!

– Тебя забудешь, – проворчал я и полез в карман за ключами. Отпер дверь, прямо с порога заглянул на кухню и, повысив голос, спросил:

– Дядя! Борис Ефимович не заходил?

Сидевший за столом папенька Зины, круглолицый и лысоватый, помотал головой столь выразительно, что едва не расплескал при этом из рюмки водку, да и дядя Петя оказался с ним всецело солидарен и во всеуслышание произнёс:

– Нет, сегодня не заходил.

Пришлось обернуться и разочаровать девчонку. Та вздохнула, пригласила меня на чай и пошла на свой этаж, а когда я запер дверь и присел на пуфик разуться, её папа воздел к потолку указательный палец и наставительно произнёс:

– Только теперь я не Борис Ефимович, а Борис Нахимович.

– Интересно девки пляшут, – хмыкнул я, проходя на кухню. – За два года родину поменять – раз плюнуть, но чтоб родного отца…

– Не язви, молодой человек! – потребовал Борис, чокнулся с моим дядькой рюмками, и они выпили. На столе помимо бутылки водки лежали буханка белого хлеба и палка салями; как видно, закуску принёс с собой наш сосед.

Дядя Петя шумно выдохнул и сообщил:

– Он теперь не Марченко, а вовсе даже Михельсон.

– Да вы никак на историческую родину супруги собрались эмигрировать? – удивился я и заглянул в холодильник, но еды там с утра не прибавилось.

– Времена нынче такие, что ничего заранее сказать нельзя, – с неподдельной тоской вздохнул Борис Ефимович.

– Ты самого главного для эмиграции не сделал, – усмехнулся в прокуренные усы дядя Петя.

– Это что же?

Дядька выложил на разделочную доску палку салями и одним резким движением ножа откромсал от неё изрядных размеров кусок.

– Обрезания.

Кандидата в репатрианты от этой пантомимы явственно передёрнуло, и он покрутил пальцем у виска.

– Ты как себе это представляешь: там всех по прилёту в аэропорту трусы снять заставляют или в иммиграционной службе просят мужские приборы к досмотру приготовить?

– Уедешь, так и так придётся обкорнать. Уверен, что твоя Софочка оценит? – хмыкнул дядя и обратился уже ко мне: – Чего мнёшься? Макароны в кастрюле на плите, хлеб и колбаса на столе.

– И рюмку возьми, – поспешил сменить тему Борис Ефимович. – На работу не устроился ещё?

– Нет.

– А в армии чего не остался?

– Оно мне надо? – фыркнул я, усаживаясь за стол с тарелкой макарон.

– Хоть какая-то стабильность.

– В гробу эту стабильность видел, – фыркнул дядя Петя, отошёл к окну и закурил. – Слышал, курсанта в лётном училище из-за автомата на посту зарезали?

– Беда, – вздохнул наш сосед. – Слушай, Сергей, а может, к нам сторожем пойдёшь?

Работал Борис Ефимович завхозом в одном из местных НИИ, а с деньгами у бюджетников было не ахти, и я поморщился, но дядю Петю это предложение невесть с чего не на шутку заинтересовало.

– Излагай, – попросил он.

– Нам финансирование обре… тьфу-ты!.. урезали, новый корпус достроить – достроили, а на переезд средств нет. Я директору всю плешь проел, чтобы арендаторов пустил, а он ни в какую. Государственная собственность, говорит. Мол, нэпманов всех к стенке поставили, и эта вольница рано или поздно кончится. Упёртый он у нас. Партийная закалка, не хухры-мухры.

– Партийные вперёд трусов в демократы бежали записываться, – возразил дядя Петя.

– А наш не такой. Вроде, не по партийной линии шёл, настоящий учёный с публикациями за рубежом, а как дитё малое. Ему в Англии предлагали хорошую должность в лаборатории и кафедру в университете, так даже слушать ничего не стал. А у нас там ещё, как назло, под боком стройка началась. Если не хотим, чтобы разворовали всё подчистую, нужен сторож. Ставки я выбью – пусть хоть лаборантов сокращают, но без охраны не обойтись.

– А мне чего не предложил? – обиделся дядька.

– А чего тебе предлагать? Ты, ясно дело, не откажешься спать за деньги на работе. Там как раз два человека нужны, иначе не получается.

Дядька кивнул и разлил по рюмкам водку. Я хотел отказаться, но не вышло. Обмыть сделку – это святое. А дальше всё вернулось в привычную колею. Дядя Петя сокрушался, что Ельцин в своё время крайне неудачно упал с моста, ничего себе даже не сломал и не утоп. А Борис Ефимович что-то путано вещал о грядущей приватизации и каких-то там ваучерах. Потом он имел неосторожность высказаться в защиту Явлинского, и дядька взвился, словно ужаленный.

– Пятьсот дней?! Баба половину этого срока ребёнка вынашивает, а тут страну поднять!

– Ты-то что в этом понимаешь?!

– Ага-ага! Еврей плохого не предложит! С таким подходом русских в правительстве уже не осталось!

– Антисемит пещерный, что ты смыслишь в программе Явлинского?!

– Читай по губам: про-фа-на-ция, де-ма-го-гия, по-пу-лизм!

Приятели сцепились, с пеной у рта доказывая собственную правоту, а я быстро доел макароны и хотел уже потихоньку улизнуть в свою комнату, но припомнил утреннее происшествие и спросил:

– Борис Нахимович, а не в курсе, чего Светловыми гэбэшники интересуются?

Сосед смахнул пот с круглого лица и с нескрываемым удивлением уточнил:

– С чего взял?

Я рассказал об утреннем разговоре с парочкой оперативников и от себя добавил:

– Они Лидкой интересовались, но подходы к людям по-разному ищут.

– А! – понимающе протянул Борис Ефимович. – Двое из ларца и к моей Зинке заходили, тоже о друзьях Лидки расспрашивали, они ж не разлей вода с первого класса. Но те товарищи не конторские. Наверняка служили там раньше, да только на вольные хлеба подались. В службу безопасности Росметбанка.

– А банк тут с какого бока?

– Лев Светлов там предправ. Председатель правления, в смысле. Самый главный.

Новость эта оказалась неожиданной не только для меня, но и для дяди Пети.

– Когда успел? На металлургическом же всю жизнь работал! – округлил он глаза, вдавив окурок в пепельницу.

– По финансовой части работал, – счёл нужным отметить наш сосед. – Они там от бартера уже вешаются, даже зарплату ширпотребом выдают. И ладно японские видеодвойки предлагали работникам выкупать, а то и тряпьё всякое втюхивают. Вот Лев Ильич и продавил создание карманного банка, ну и сам там большим начальником стал.

Я потёр переносицу.

– А чего тогда служба безопасности его дочерью интересуется?

– Да мало ли! – фыркнул Борис Ефимович. – Возраст у Лидки такой, что глаз да глаз нужен. Может, с дурной компанией связалась или залетела. Акселератки, они такие. Моя ещё ничего, и то, чувствую, скоро с ней поседею. Скорей бы уже замуж выдать.

– Облысеешь раньше, – поддел соседа дядя Петя.

– Ты наливай уже, чего водку греешь? – не остался тот в долгу.

Я ретировался с кухни в большую комнату и оставил на полке серванта пару двухсоток в качестве взноса в общий бюджет, заодно взял лежавший среди хрустальных салатниц и цветастых статуэток с дырочками для дымящихся фитилей морской бинокль. Затем отыскал у себя в столе тетрадь и карандаш, забрал оставленную на тумбочке книжку, обулся и выскользнул в подъезд. Люк на крышу был не заперт, выбраться наверх удалось без всякого труда.

Разведка – наше всё, и без наблюдения в этом деле никак не обойтись. Пусть идею отомстить за смерть Геры я всерьёз и не рассматривал, но вот неспокойно было на душе и всё тут. Вроде, и следов не оставил, а страшно. Без дураков страшно, даже две стопки водки поверх литра пива это мерзкое ощущение унять не смогли. Запросто ведь голову оторвать могут за сегодняшние выкрутасы. Не те, так другие.

Вид с дальнего конца дома на автосервис Сивого открывался просто отличный, особо не мешали даже росшие на его задворках тополя и кусты, а бинокль с мощной оптикой позволял нивелировать расстояние. Я разлёгся на краю крыши и обнаружил, что способен разглядеть даже самые мелкие детали. Вот и здорово – информация лишней не бывает.

Солнце висело за спиной, и отблеск стёкол никого насторожить не мог, да никого в сервисе и не было. Во дворе стояла полуразобранная иномарка, а ворота бокса с крыши хоть и не просматривались, но создалось впечатление, что он закрыт. Ворота точно были закрыты.

Я повёл биноклем по частному сектору и далёкой ветке трамвайной линии, после оглядел территорию детского сада, мимо которого шла дорога к гаражному кооперативу, и взялся за книгу. «Если бы смерть спала». Ну да, ну да…

Прочитал семьдесят страниц, время от времени посматривая вниз, прежде чем в гаражи заехали зелёные «жигули». Сивый загнал машину во двор, выбрался из-за руля с каким-то дипломатом и унёс его в бокс. Почти сразу вернулся и вытянул с заднего сиденья длинный брезентовый свёрток. Утащил и его, но вскоре снова появился во дворе, снял майку и облил из шлага голову, а после с бутылкой пива уселся на стоявшую у забора лавочку и подставил голый торс солнцу.

По правому плечу владельца автосервиса расплылся синяк, как бывает, когда стреляешь, неплотно вложив приклад, и это развеяло последние сомнения в том, что напарником застреленного мной цыгана был именно Сивый. Вот же сволочь какая…

Следующие полчаса ничего не происходило, затем прикатил ИЖ-Комби. Трое чернявых ребят о чём-то переговорили с хозяином сервиса, погрузились в машину и убрались восвояси. Общение точно шло на повышенных тонах, очень уж экспрессивно все махали руками, но с такого расстояния ничего разобрать не удалось.

Я взял карандаш и записал в тетрадь рядом с номером зелёных «жигулей» ещё один регистрационный знак. Постепенно солнце начало клониться к закату и подошла к концу не слишком толстая книжка, а Сивый засел в боксе и носа из него не казал. Вернулась утихомиренная цитрамоном головная боль, скука переросла в откровенную маету. Тут и там ходили люди, изредка мимо проезжали автомобили, но всё это было не то. Лишь однажды внимание привлекла вишнёвая «шестёрка», да только она в гаражи заезжать не стала и остановилась в переулке по соседству.

А Сивый продолжал сидеть у себя в боксе. Меня всё сильнее подмывало плюнуть на свою затею и перестать играть в частного сыщика, я даже начал подниматься с рубероида, когда заметил шагавшую мимо ограды детского сада фигурку. Поднял бинокль и убедился, что зрение меня не подвело и по дороге и в самом деле шагает Тоха. Я зашарил глазами по крыше, выискивая, чем бы запустить в пацана, не проломив ему случайно при этом голову. Когда вновь глянул вниз, Антон лежал на земле, а над ним склонился незнакомый мужик в лёгкой брезентовой спецовке и спортивных штанах. Он пару раз ткнул парнишку ножом под дых, выпрямился и махнул кому-то рукой.

Загнанная в переулок «шестёрка» сдала назад, выскочивший из-за руля водитель открыл багажник, и в четыре руки убийцы погрузили туда бездыханное тело паренька. Хлопнула крышка, мужики запрыгнули в «жигули» и покатили прочь. Я едва успел разглядеть регистрационный номер и быстро, пока не забыл, записал его в тетрадь.