Глава 2
Первый круг рая

Ночь на дворе. Тёплая июльская ночь. Таких роскошных ночей в нашей средней полосе – раз-два и обчёлся.

Я сидел у настежь распахнутого окна и глядел на переливающуюся огнями ночную Москву. Свет включать не хотелось.

Вот уже полтора месяца, как я вернулся с той рыбалки. Всё уладилось, круговерть повседневных дел завихрила и понесла. Но ночами всё всплывало.

Сияющая, затягивающая бездна глаз. И лёгкое прикосновение маленьких губ. Как пёрышком.

Нет, не так. Твёрдые, настойчивые пальчики. И поцелуй – чуть не до крови.

До свидания…

Первое время я пробовал бороться. Хватит! Мир вокруг прекрасен и удивителен, лето на дворе, девушки в сарафанах и мини-юбках. Надо жить, вот что.

Но каждую ночь повторялось одно и то же. Сияющая, затягивающая бездна лазурных глаз. И лёгкий, как пёрышко, поцелуй. И твёрдые, настойчивые пальчики.

Я пробовал разозлиться. Колдунья, воспользовавшаяся своей способностью к гипнозу, сгубила добра молодца на корню. Инопланетный агент, вот она кто. Умный, натасканный агент. Безжалостный и беспощадный.

И понимал уже всю тщету своих жалких усилий. Перед глазами стояла тоненькая девчонка, даже ещё не подросток. Только с крыльями.

Злобный инопланетный агент, смешливо фыркающий поверх стакана с молоком. Катающаяся верхом на старом леснике, покуда оба не валятся от хохота. И потемневшие от незаслуженной обиды глаза, закушенная нижняя губка: «Да как вы все могли такое подумать!!!»

Июль уже перевалил за середину, когда я понял – моё дело дрянь. Я ещё как-то справлялся со своими служебными обязанностями, но дома всё валилось из рук. Я уже не помышлял о плотских удовольствиях. Может быть, будь я человеком семейным, или даже имей я постоянную добрую подругу, я бы выкарабкался. Но я в свои двадцать пять был человеком одиноким – так сложилось. И шансов вылезти у меня не было.

Воздух понемногу свежел, ночь перевалила за середину. Как выбираться?

И вдруг я понял совершенно отчётливо – не хочу. Не хочу выбираться. Не хочу ничего забывать. Это моё – счастье или несчастье, но моё.

Ладно. Как говаривал мой отец, главное – ввязаться, а дальше покажет бой.

Хорошо, что с понедельника у меня отпуск. Гора никогда не идёт к Магомету, и пора уже Магомету привыкнуть.

До скорого свидания, Ирочка!

* * *

С тех пор, как наш славный экипаж покинул заколдованный лес, никто ни словом не обмолвился о невероятном происшествии. Я пытался, прямо и вскользь – бесполезно. Не проходили даже туманные, отдалённые намёки. Доктор Маша знала своё дело.

Ради спортивного интереса я пробовал записать свои мемуары. Всё как по нотам – рука выводила непонятные каракули, достойные дауна среднего уровня развития. Левая рука, которой я в своё время тоже научился писать, не отставала от правой.

Я даже попробовал отпечатать текст на компьютере – вдруг хоть какая-то лазейка осталась? Пальцы бойко колотили по клавишам, но когда я попробовал просмотреть текст, мне стало нехорошо. «Ахыр аыаи», и так далее. И только одно слово в тексте имело смысл – Иолла.

Вероятно, мои друзья испытывали те же проблемы с мемуарами. Я не знал.

Не вспоминалась и дорога к затерянному в гуще леса старому скиту. Но всё остальное запомнилось намертво.

Подумаешь, потеря – дорога. Найдём!

* * *

– …Простите, могу я видеть Геннадия Александровича?

Секретарша оторвала свой взор от текста на экране компьютера и спросила так, как это умеют секретарши: вежливо, но с еле заметным холодком, должным обозначать дистанцию между людьми, облечёнными полномочиями, и людьми простыми.

– Вы договаривались о встрече?

Ого! Не так это, оказывается, просто, попасть на приём к господину Меньшикову. Как там его охарактеризовал дед Иваныч: адвокат и акула бизнеса?

– Ни в коем случае. Но увидеться нам необходимо сегодня.

Твёрдость и уверенность клиента почти всегда благотворно влияют на секретарш.

– Одну минуту, – смягчилась она. Нажав на клавишу селектора, спросила. – Геннадий Александрович, к вам… – она вопросительно посмотрела на меня, и я торопливо подсказал – Белясов Роман Романович. Нет, как раз окно. Да, хорошо, – и уже мне. – Присядьте, пожалуйста. Сейчас Геннадий Александрович закончит с посетителем и вас примет.

Ждать пришлось недолго, минут десять. Из кабинета выкатился шариком какой-то толстяк, на ходу вытирая лоб смятым платком. Вероятно, разговор был серьёзный.

– Проходите, пожалуйста, – это мне.

Я вошёл в кабинет, попытавшись плотнее закрыть за собой дверь. Не вышло, импортный доводчик двери мягко ограничил мои излишние усилия. Доводчик был прав – не надо излишне напрягаться, вредно для дела. Ладно, попробуем.

За стандартным офисным столом сидел мой давний знакомый, Геннадий Александрович Меньшиков, адвокат и акула бизнеса. Тайный агент инопланетной спецслужбы.

Именно сидел за столом. Я достаточно нагляделся на крупных боссов, и могу смело утверждать – редко кто из них в присутствии рядового посетителя сидит за столом, большинство восседает.

– Здравствуйте, Роман Романович. Прошу, присаживайтесь. Слушаю вас внимательно.

Не узнал, что ли?

– Здравствуйте, Геннадий Александрович. Дело вот в чём…

Дальше мой язык отказывался излагать дело. Психоблокада. Меня же предупреждали. Ладно, попробуем сказать иначе.

– Я хотел бы…

Но это я хотел. А язык мой не хотел.

– Мне необходимо…

Да, мне необходимо. А языку моему до лампочки. Доктор Маша к работе относится серьёзно.

Геннадий Александрович внимательно слушал меня. И вдруг меня прошиб пот. А что, если он обладает даром телепатии только со своими, такими же? Дед вроде понимал… но то дед, а тут?

Если так, всё пропало. Я никак не смогу объяснить ему, что мне необходимо, нет, не нужно, и даже не нужно позарез, а именно необходимо видеть её глаза. Ещё хоть раз, а дальше будет видно.

Геннадий Александрович внимательно разглядывал меня, чуть наклонив голову набок. Как интересный экспонат с выставки дураков. Вот сейчас он тепло попрощается со мной и пожелает дальнейших успехов.

Я с мольбой поднял глаза, встретив его чуть насмешливый взгляд. Ну помоги, человек ты или кто?! Я не могу не видеть её, понятно тебе, акула бизнеса?!!

Насмешка в глазах пропала, но глаз он не отвёл.

– А ты не дуришь, Рома?

Я выдержал его взгляд. Раз читает мысли, поймёт.

Теперь он опустил глаза. Задумчиво побарабанил пальцами по столу. Я только сейчас увидел – на безымянном пальце правой руки красовался изящный перстень, с необычным камушком. Или совпадение?

– Выдали в связи с обострением обстановки. Бережёного бог бережёт, – усмехнулся Геннадий, своими словами окончательно признавая меня за своего.

Я чуть расслабился. Раз признал, как-нибудь поможет. Да отвези меня туда, всего и делов! Ты же знаешь дорогу, разве нет?

Взгляд Геннадия опять стал насмешливым.

– Типично русский подход к проблеме. Всех кругом перехитрит умный доктор Айболит. Раз-два, и в дамки!

– А что мешает? – не выдержал я.

Его взгляд вновь стал серьёзным.

– Многое. Во-первых, там не санаторий для душевнобольных. Во-вторых, дорогу я найду без тебя, а с тобой буду кататься долго и зря. Ты не считай их за простачков. И в-третьих…

Он замолчал, вертя в руках карандаш. Я угрюмо спросил:

– Так что же в-третьих?

Он прямо взглянул мне в глаза.

– А в-третьих, Рома, проблему эту тебе придётся решать самому. А не решишь – значит, и нет у тебя такой проблемы.

Я со вздохом поднялся.

– Извини, что побеспокоил.

Он наконец-то немного смутился. Правда, совсем немного.

– Зря обижаешься. Я действительно не могу тебе здесь помочь. И не ищи Хруста –ответ будет тот же. Ты вот что… Дорога на заимку к деду тебе не заказана. Он имеет право и возможность тебе помочь. Если ты его убедишь, конечно. Как звать-то, помнишь?

Я протянул ему руку.

– Спасибо тебе. Нет, правда, спасибо.

Он пожал мне руку, улыбнулся.

– Каких только диких сюжетов не выдумает старушка жизнь. И знаешь что… я всё-таки пожелаю тебе удачи в абсолютно безнадёжном деле.

* * *

– Эй, ребята, как проехать на кордон? Дымов Пётр Иваныч там проживает, или как?

Июльское солнце жарило сквозь ветровое стекло моей старенькой «шестёрки», и слабенький бриз с Селигера не мог облегчить жару. Малышня, по случаю жаркой погоды сидевшая по шею в воде, заинтересованно выбралась на берег и обступила машину со всех сторон.

– Дяденька, это вам надо туда ехать! Нет, туда! А там дальше! Нет, там дальше!

Всё-таки есть ещё люди в русских селеньях. Московские уличные пацаны с ходу запросили бы пять баксов. Или десять, за особо ценную информацию.

– Спасибо, ребята!

Я ехал к деду Иванычу с надеждой. Неужели не поймёт?

Машина въехала в лес, и жара сразу ослабела. Я с жадностью вдыхал запахи летнего леса, прогретого солнцем. Ветки то и дело хлестали по открытому окну, и сорванный берёзовый листок прилип к моим губам. Я поймал норовящий ускользнуть листок языком, разжевал и проглотил, стараясь унять волнение. Всё будет хорошо.

Наконец впереди появились крыши лесного кордона, утопающие в зелени. Я подъехал к воротам, немногим уступающим по размерам воротам того скита (гляди-ка, и петли бронзовые! Богато живёт дед). Забора было не видать, кругом буйно разрослись колючие кусты можжевельника, проросшие крапивой. Я пригляделся – кое-где сквозь зелень проглядывала колючая проволока «егоза». Круто живёт дед.

Ворота были закрыты. Ничего удивительного, у Петра Иваныча Дымова масса хлопот, и сидеть на кордоне ему особо некогда. Ладно, подожду.

Я уселся поудобнее, открыв водительскую дверцу, достал бутерброды с сыром и флягу с водой. Я вдруг отчётливо представил себе, как за столом в сказочном тереме, совсем уже недалеко отсюда, сидят ангелы, уплетая шаньги, запивая молоком из высоких стеклянных бокалов, безмолвно беседуя меж собой. Дед Иваныч щурится, пряча улыбку в густой бороде, и моя Ирочка смешливо фыркает, глядя поверх стакана.

Я будто на проволоку налетел. Моя Ирочка. Когда это она моей стала? Голова перегрелась, не иначе.

Я неторопливо жевал бутерброд, размышляя. Усмехнулся. Моей голове перегрев не грозил. Куда дальше-то сходить с ума – некуда. Сам факт моего появления здесь свидетельствует об этом со всей очевидностью.

Ладно, с дурака какой спрос. Поэтому я могу твёрдо заявить – да, моя Ирочка. Пусть не в физическом смысле. Чего притворяться – она стала частью моей души, значит, меня самого. И даже если наше свидание будет последним (мысли о том, что оно вообще может не состояться, я теперь просто не допускал), она моя.

Тут я заметил, что размышляю о смысле бытия не один. Среди спутанных ветвей блестели фосфорическим блеском внимательные кошачьи глаза. Здоровенный тёмно-серый котяра удобно разместился в зарослях и бесстыдно разглядывал меня. И как он там ходит, там же ещё и «егоза»! Мне стало жутко при одной мысли о том, что можно лезть в такие заросли, но кота это, по всей видимости, не смущало.

– Кис-кис… – глупо, конечно. Котяра только чуть прижмурился, не двинувшись с места.

Второй наблюдатель обнаружился в ветвях мощного кедра неподалёку. В тени сидела крупная серая ворона. Она делала вид, что я её совершенно не интересую, поворачивая голову боком. Очень сильно я её не интересую.

Ладно, не будем отвлекаться. Смотрят и смотрят. Когда же дед Иваныч вернётся? А что, если он там и заночует? У него же тут, похоже, ни коровы, ни козы, вообще никакой живности. Кот не в счёт, его доить-поить не надо.

Я доел бутерброд, отряхнул крошки. Завинтил флягу. Не помру, заночую в машине. Хоть две ночи, хоть три.

* * *

Меня разбудил громкий собачий лай. Я открыл глаза. В боковое стекло, наглухо закрытое для защиты от комаров, царапался Казбек. За ним, заслоняя яркое утреннее солнце, памятником Петру Первому возвышался дед Иваныч, верхом на Чалке.

– Здорово, Рома! Чем, значит, обязаны столь раннему визиту?

Я моргал против света. Непохоже на деда, и слова не его, и интонация не слишком любезна.

– Здравствуй, Пётр Иваныч.

– Здоровее бывали. Ладно, излагаю вопрос проще. Чего припёрся?

Я усмехнулся. Простейший психологический приём. Если обижусь – значит, праздный турист, решивший возобновить приятное знакомство. Человек с серьезными намерениями обижаться не станет.

Дед Иваныч кашлянул.

– Ладно, разберёмся. Давай загоняй свою колымагу во двор.

* * *

Мы сидели на чисто прибранной веранде, пили чай. Казбек дисциплинированно лежал рядом с хозяином, по обыкновению высунув язык.

Всё-таки разговаривать с умным человеком одно удовольствие, а с телепатом так даже два. Я вкратце изложил деду свою беду, стараясь поначалу выглядеть достойно, но голос предательски дрожал, да и дед видел мои мысли насквозь, и я махнул рукой – бог с ним, с достойным видом. Я вкратце пересказал ему свой визит к Геннадию. Ну, что скажешь, дед?

Дед Иваныч молчал долго, сопел. Потом пошёл куда-то, вернулся с кисетом и трубкой. Я наблюдал за ним с долей удивления – мне-то показалось, что он не курит.

Дед долго, ожесточённо набивал трубку. Чиркнул спичкой, затянулся и закашлялся. Бросил трубку на стол.

– Ясное дело, не курю, почитай, с войны. Да тут и лошадь закурит. Слушай, Рома, у меня такое впечатление сделалось, что это тебя тогда машиной долбануло, с отягчающими последствиями. Ты в шахматы, часом, не играешь?

– Играю маленько. При чём тут? – я растерялся.

– А при том, что раз играешь, должон уметь просчитывать ходы хоть на чуть вперёд. Ну как ты себе это всё представляешь?

– Я не знаю. Я должен её увидеть.

– Ну увидел, а дальше? Про здоровье спросишь, про погоду? Или в кино пригласишь, а не то в ресторан?

– Я не знаю, Иваныч. Я должен её увидеть.

Дед снова схватил трубку, досадливо бросил. Шумно глотнул остывший чай.

– Эк тебя угораздило, парень. Но я таки повторяю вопрос – что дальше? После того, как о здоровье спросишь да в глазищи её разок поглядишь – что потом?

Я попытался улыбнуться и не смог.

– Я не знаю, Иваныч. Но могу предположить, что потом мне надо будет увидеть её ещё раз. И ещё. И так до смерти. Я буду с ней рядом, Иваныч, хоть как.

– Та-ак, ещё гуще. У Уэфа с Машей, значит, намерен просить руки ихней дочери. Не в загс ли вести собрался? Ладно удумал – она, значит, вся в белом, и крылья за спиной, заместо фаты. И ты во фраке – жених хоть куда! А потом она тебе, значит, штаны утюжит да яичницу жарит, а ты телевизор глядишь!

Теперь дед был просто страшен. Наверное, таким его видели лишь эсэсовцы-каратели перед своей смертью.

– Ну а об остальном-прочем и помыслить невозможно. Может, ты и не дорос своим умом, что хоть у нас, хоть у них вместях живут не только для того, чтобы в глаза смотреть. Дитёв чтобы ростить, и спать вместе, дурья башка!

Я смотрел в угол. В углу стояло дедово ружьё. Хорошая штука, карабин СКС.

Может, это выход?

Я прямо посмотрел деду в глаза. Казбек зарычал.

– Застрели меня, Иваныч. Или я должен быть с ней.

Дед дышал тяжело, со свистом, придерживая глухо рычащего Казбека за шкирку. Ошейника не было.

– Ты напомни мне, как это называется? Не знаешь?

– Педофилия? – я криво улыбнулся.

– Да нет, легко отделаться хочешь, парень. Кажись, зоофилия, ежели учесть, что роду она не человечьего.

Он помолчал, постепенно успокаиваясь, и Казбек, почувствовав это, затих.

– Я уже молчу о том, что она сюда, значит, не на каникулы к папе-маме прибыла. У неё работа, понимаешь? Они, вот эти шестеро, да их товарищи, наш род спасают. Человечество, понял ты или нет? Горсть их всего на Земле-то, и такую ношу тянут!

Дед ещё помолчал.

– Эх, и зачем тогда вам память-то оставили. Добрые они, понимаешь, и Маша с Иркой в особицу. Сидел бы ты сейчас с удочкой, на поплавок глядел – и нет проблем, как Колька-Хруст говорит.

Он окончательно успокоился.

– Ладно, помогу чем смогу. Отведу тебя завтра, Маше разъясним ситуацию, она поможет. Сотрёт тебе ненужное, вправит мозги, значит.

Последнюю фразу дед произнёс с явным сомнением. Я усмехнулся.

– Добрый ты, Иваныч, спасибо тебе. Только я не дам убить свою любовь – это ты понимаешь? Там как сложится, а это моё. И не ори на меня зря, я ни в чём не виноват.

Но дед уже улыбался в свою бороду.

– Ладно, не виноват и не виноват. Твоя правда. Но только и Ирка не виновата, что ты ей на пути, значит, попался, такой олух.

– Я только увижу её, а там как она скажет, так и будет. Не захочет меня видеть – что же, так тому и быть.

Дед Иваныч рассмеялся, хлопнул себя по коленям обеими руками.

– Олух и есть. Ты когда-нибудь пробовал пройти мимо бездомного котёнка, коли он за тобой бежит и мяучит? А она, Ирка-то, доброты безмерной, не чета нам, да и ты не котёнок всё же, а человек разумный, по крайности, был недавно. Сможет ли она смотреть, как человек из-за неё засыхает на корню?

Дед одним глотком допил холодный чай.

– Измучаешь ты её, Рома, зазря измучаешь. И тебе легче не станет. Езжай-ка домой, очень тебя прошу.

Я смотрел ему в лицо.

– Ты очень любишь её, Иваныч?

Наконец-то он растерянно заморгал глазами.

– И несчастной её не делаешь, правда? Почему же ты думаешь, что это сделаю я?

Дед подумал секунд пять, и из него будто выпустили воздух.

– Понял я, к чему клонишь. Останусь, дескать, на базе, буду помогать по хозяйству, ватрушки стряпать или ещё там чего. И каждый день буду глядеть в прекрасные Иркины глаза. Не так?

Я рассмеялся, и удивился сам, что могу.

– Ты сильно упрощаешь, Иваныч.

– Нет, Рома, это ты сильно упрощаешь. Кухонный мужик им не нужен, а уж Ирке тем более. И не путай меня, старого, с собой. Бывает любовь и любовь. Ты же тут на роли Ромео, значит, а ей роль Джульетты отвёл. Чем там кончилось, помнишь?

Вон как заговорил дед. Высокий стиль.

– Мудрый ты, дед. Тогда скажи, что делать.

– Сказал уже. Оставь ты её, Христа ради, не мучай!

Я молчал. Чего зря болтает? Взял бы карабин, да и дело с концом.

– Ладно, вижу, не убедил я тебя. Но так как Ирка мне заместо внучки, то и участвовать в твоей затее я не намерен, значит. Жаль мне тебя, да ведь ты всё одно человек пропащий, так хоть Ирку за собой не утянешь. Уезжай.

* * *

Машину трясло на колдобинах. «Шестёрка» – не УАЗ, и я не такой «профи», как Эдик. И вытолкнуть меня в случае чего будет некому.

Ещё позавчера я покинул гостеприимного Иваныча. Бензина у меня было хоть залейся – четыре двухведёрные канистры, плюс полный бак. Будто знал, залился в Осташкове.

Второй день я мотаюсь по здешним просёлкам, ищу поваленное дерево. Правда, если верить деду Иванычу, это даже не полдела, от силы четверть. Но надо же с чего-то начинать.

К исходу второго дня я вдруг осознал, что не узнаю мест, где проезжал недавно. Точнее, не запоминаю дороги. Психоблокада, а выражаясь по-простому, заклятье, действовало безупречно.

Я остановился, задумался. Дело становилось всё сложнее.

Ладно, попробуем иначе. Я открыл багажник. Точно. Вот он, моток ярко-красной ленты. Большой моток. Должно хватить.

Я отрезал короткий отрезок, подошёл к придорожному дереву и аккуратно привязал ленточку, так, чтобы была на виду.

* * *