Полет, желанье, половинка:
Мы – клеток память, мы – магнит,
Мы – откровения пылинка!
ТАК близость наша говорит.
Вместил пришелец иностранный
В короткость слога, в слово «секс»
Многоразличие слияний
И откровение небес.
Четырехбуквенный обрубок
И часть
не может передать
Того, как нежен ты, как хрупок
Тот мир, где наша благодать!
«Отцеловал – колесовать,
Другую целовать, – ответствуют».
М. Цветаева
Ответствуешь…
Ответствуешь безмолвно…
Дай Бог, коль за собою поведешь.
Двух странниц имена сочтешь на стеклах,
Ко мне – придешь.
Не сможет замолчать душа:
Уже Луной повенчаны,
Брели по сонному проспекту не спеша
Юные
мужчина и женщина.
Душа кричала, и, как в клетке птица,
была исполосована стеной
Железных спиц. А
потому так сладко сознавать,
что вечер наш без поцелуев,
куда светлей и выше, чем слова
любви всуе.
Ответствуешь?
Сомнение сочится,
Трепещет в строчках…
Не надо мне красивых «гениев»!!!
Не надо ставить точку,
И занавес бросать
на розовые проблески рассвета.
…В глаза смотреть и понимать все взглядом —
вот постижение тебя.
Здесь недописанность невысказанных слов…
Ответству-е-е-ешь?
Ты – рядом…
Назавтра: убиваю жизнь.
О, как же мне убить хотелось!
Убить, чтоб скрыть.
Но слезы, символ чистоты,
Заснуть не дали в эту ночь:
Желанный сын, а может дочь,
Но главное – во мне есть ты.
Пускай тебя во мне так мало
(Ты сам, как хочешь, назови)…
Во мне слезинка крови алой
И так же крохотно – любви —
Внутри…
А наяву сильнее
Люблю я вдесятеро, в сто…
Того, кто может, не сумеет
Понять, что суждено…
Но словно молнии разряд
Меня внезапно осенил, —
То мой комочек завопил:
«Не надо, мама, пить свой яд!»
Назавтра: убиваю жизнь.
Держись мой маленький, держись.
Ты слышишь, как во мне проснулась,
Пусть юная, но все же, мать,
И белой птицей встрепенулось,
Все, что предсказано принять?
Послушай! Может быть не надо?
Она уже трепещет, жизнь!
Кусочек чувств, кусочек взгляда,
Опомнись! И остановись.
Представь: во мне твоя крупица,
Пускай, еще в нем сердца нет,
Но зарожден, пускай родится…
А ты – безмолвием в ответ.
Я знаю, ты оледенеешь,
Ты будешь крайне изумлен.
Не разлюбить меня сумеешь?
Ведь я – твой крик,
Твой новый стон.
И оба мы идем по краю.
Смотри, решай, не оступись.
Послушай! Может быть, не станем
Губить не начатую жизнь?
Ластик времени
Не стирает
прошлое,
А как хотелось бы!
Как хотелось бы
иногда
вычеркнуть опыт
и быть!
Вычеркнуть быль:
Мужчин былых.
Мы же встретились!
Как хотелось бы
Протянуть тебе руки
и поверить еще сильней!
Только дергает опыт.
Пожалуйста, Счастье,
Не делай больней.
Я несу тебе
сердце
и прошу
научить меня
жить,
просто так, —
с чистого листа!
Выезды?
ВыездА?!О, да!
Куда же летят года:
Ластик времени память стирает, —
Начисто, навсегда.
И даже русский язык,
что сдан на «четыре», —
Сегодня идет
на фальшивое пати
к безграмотнАсти-прАныре.
Крадётся зима.
Ранний закат.
И еще целый месяц —
всё раньше и раньше…
Эй, Солнце!
Дай насладиться лучами —
лучшими
Ясными днями!
Но – темный вечер. И вот,
вдохновляясь огнями,
искусство-электро-град
фонарями,
Шествует в клубы бомонд.
Подходит зима.
НаСТупает.
И – настаёт!
Как это круто —
иметь право
Резать стихи,
Строки РУбить…
Автор – ты прав.
Такая отрава
Создателем быть.
Равноденствие,
равновесие,
равно-действие, —
Равноправие…
Так легко я жила по «правилам»,
Так «заботливы» были «правые»,
Так ничтожно мое ничтожество:
Выходите на бал одиночества!
Я чертей накормила досыта!
Но они полегли с отравлением,
С головным, кровяным давлением,
Что не стало в душе им места.
В тесноте захотели мести.
Черти, вы – одиночества тонкости:
Из кладовок достали колкости
И пошли к мужикам, циничные,
Показать, каковы отличные.
Вышло первым Его Достоинство
И назначило цену немалую.
Мужики же дела не справили…
Мужики же теперь – не балуют:
Равноденствие, мол,
Равно-правие!…
Ты разукрасил мир вокруг меня.
Его ты сделал ярким, разноцветным!
Сияет он и в пасмурности дня,
В дождливом утре
Этим странным летом.
И сердце, то, что билось под замком,
Распахнуто теперь навстречу миру!
И я пишу! Об этом и том,
И о тебе…
«Не сотвори кумира»…
Уверенности больше, и любви.
Я чувствую, как становлюсь нормальной.
Не как вчера, с последним визави,
Была надменной фразою банальной.
Ты – разукрасил мир вокруг меня!
А надо тебе это иль не надо,
Ты скажешь позже,
А пока, любя,
Я – по делам.
В московскую прохладу.
Это поэзия кровяных телец,
Шумом в ушах, рябью предглазий,
Эта поэзия, как свинец,
Давит невыполнимым приказом
Разлить чернилами на листах
(Всегда есть риск захлебнуться словом),
Пульсирует болью в седых висках,
Бьет зеркала, бродит по дому,
Не отбрасывая теней шумит,
Заслоняет, туманит зрение…
Это поэзия бледных дней,
Бреда в иносказаньи времени.
Ты однажды поймешь: поэзия
Это все, что случилось в начале,
А не то, что было в конце.
Что поэзия – не в свинце,
А в печально-тихом причале,
Или в светлом небесном дворце,
Где застыли мечты и мерцали
Звезды-камни в волшебном ларце.
Ты поймешь, что поэзия —
Это в начале…
Но уверуй сперва, что она —
Не в свинце.
Прикрой глаза ладонью,
Закусив свой рот,
В священном страхе.
Не пей крови вороньей —
Убьет.
Смотри, как бьется кровь
В перстнях,
Как на губах
У вурдалака…
Сегодня еврейская ночь,
Ночь священного брака.
Где солнца круг сошелся с лунным рогом,
И звездами усеялся покров,
Они звенят и пляшут над пологом,
И выкипает кровь
Из камня
Из камня душ,
Где в клети заключен
Мой дух
Обвенчан? Разлучен?
..Смотри, как бьется кровь…
Не ты, не я – здесь, не другой,
Не разойдемся, не сойдемся.
Мой мир остался за чертой
Непревзойденных парадоксов.
Я антрацит, я отсутствую,
Я выпадаю из ряда
Плена логики смыслов,
Значения их выкрадывая.
В черноте чернот буйствую,
Исхожу соками,
И, растворяясь в Господе,
Я отрицаю Бога.
Я антрацит, отражающий
Весь спектр реальности,
Падающий, дрожащий,
Вбирающий все тональности.
У мира себя выигрываю,
И в вакууме безличностном,
Я в пустоте вибрирую,
Воссоздавая смыслы.
Ой, в рядок стоят сестры белые,
То березоньки от снега дебелые,
По зиме я босиком бегу к матушке,
Бегу к ласковой моей, на оладушки.
Мать меня накроет метелями,
Да пуховым платком отогреет,
Убаюкает своей колыбельной,
Я у матушки усну на коленях,
Я у матушки усну на коленях,
Я у матери засну на коленях…
Перья летят, пух и перья.
Смотрю – не верю.
Багряной покров стелится,
Сажа на белых лицах,
Пух и перья…
Рябиной давленой на снег
Лягу.
Снег кровавый жнут
Ятаганом.
Светлеют лики,
Свет льется
Сквозь бойницы-оконца.
Солнечные блики
В глаза бьются.
Над стаей вороньей
Руки простерлись —
Воровьи.
Вербену жевать с ветвей,
Сжимать в ладонях.
Крик в рассвете застыл —
Славься!
На одном поле
Ложью молитвы
Колосятся.
Звоном колокола
Зайдутся.
Братья перелетят тьму —
Вернутся.
В светлый час, день весенний —
Славься!
Восстану из гроба —
Воздастся.
За черные перья,
За крик осенний,
За холод зимний,
И за рябину.
– Сегодня дивно цветут пионы, вы не находите, кот?
– О, как вы правы, они безупречны, и милы, как Бармаглот.
– Сегодня до странности тихий вечер, вы не находите, кот?
– О, как вы правы, и плавятся свечи, приоткрывая вход.
– И даже чудны сырые туманы, и вы так нынче чудны.
– О, как вы правы, сырые туманы сегодня также милы.
– Вы словно смотритесь в свою тайну, зрачками
ключи творя.
– О да, мадам, вы полностью правы, по совести говоря.
– Я сплю? Мне мерещится призрак, он движется от аллей…
– Вы правы снова, к вам едет рыцарь,
вернувшийся из Теней.
Ах, сколько можно вам писать?
Как вам, должно быть, надоело
В отрепьях строчек получать
То, что совсем не близко телу,
Разуму, душе!..
Однако же вся жизнь поэта —
– В карандаше.
Я уходил. За дверью рая
Ждала любовь до синевы.
Я обретал себя, играя,
Но не искал я той игры.
Я ждал, молился, помнил, жаждал,
Искал, любил, крича молчал.
Но мне уже, увы, не важно,
Кого молчанием предал.
Я уходил. Я разбегался
Лбом в бронзу светлых райских врат.
И с петель бронзовых срывался,
И крик срывался невпопад.
Так невпопад, некстати, дико,
У райских врат я вновь кричал,
И шелестели рядом тихо
Крыла безумных ангельчат.
Я возвращался, снова падал,
На облака, и дальше, вниз,
И вновь, не достигая Града,
Стремился ввысь…
О проекте
О подписке