Цитаты из книги «На горах»

Не то что человек, и конь рвется на свою сторону, и пес тоскует на чужбине.

«Мешай дело с бездельем – с ума не сойдешь».

Известно – расейский солдат промеж неба на земле мотается, так уж ему на роду писано. Три деньги тебе в день – куда хочешь, туда и день, сыт крупой, пьян водой, помирай как умеешь, только не на лавке под святыми, а в чистом поле, под ясным небом.

Вся наша солдатская наука в том состоит: стой – не шатайся, ходи – не спотыкайся, говори – не заикайся, колен не подгибай, брюха не выставляй, тянись да прямись, вбок не задавайся и в середке не мотайся. Вот и все.

продажи старого, никуда, по его мнению, не годного хлама: расшитых жемчугами и золотыми дробницами бабушкиных убрусов, шамшу́р из волоченого золота, кик и ряс с яхонтами, с лалами, с бирюзой и изумрудами {7}. Другой, бывало, нарадоваться не может, променяв дедовскую богомольную золотую греческого дела кацею[256] на парижскую табакерку. Третий тем, бывало, кичится, тем бахвалится[257], что дорогой дамасский булат, дедом его во время чигиринской войны в бою с турками добытый, удалось ему променять на модную французскую шпажонку. Кой-что из этих легкомысленно расточаемых остатков старины попадало в руки старообрядцев и спасалось таким образом для будущей науки, для будущего искусства от гибели, беспощадно им уготованной легкоумием обезьянствовавших баричей… Когда иное время настало, когда и у нас стали родною стариной дорожить, явились так называемые «старинщики», большей частью, если не все поголовно, старообрядцы. С редкою настойчивостью, доходившею до упорства, они разыскивали по захолустьям старинные книги, образа, церковную и хоромную[258] утварь. Этим и обогатились наши книгохранилища и собрания редкостей.

Было время, когда наши предки, мощной рукой Петра Великого выдвинутые из московского застоя в жизнь западную, быстро ее усвоили, не разбирая дурного от хорошего, пригодного русскому человеку от непригодного. Напудренное и щеголявшее в расшитых золотом французских кафтанах поколение ничем не походило на бородатых отцов и дедов. С детским увлечением опрометью кинулось оно в омут новой жизни и стало презрительно глядеть на все прежнее, на все старинное, дедовское. С легкомыслием дикаря, меняющего золотые слитки на стеклянные бусы, напудренные щеголихи опрастывали дедовские кладовые, где в продолжение не одного столетия накоплялось много всякой всячины. И все продавали за бесценок, отдавали почти задаром, обзавестись бы только поскорей на вырученные деньги игрушками новой роскоши. Старинные братины, яндовы, стопы и кубки, жалованные прежними царями ковши и чары с пелюстками, чу́мы, росольники, передачи и кро́шни, сулеи и фляги, жбаны и четвертины {6} безжалостно продавались в лом на переплав. На придачу иногда шли туда же и ризы, и оклады с родительских икон… Всего бывало. Хвастались даже тем. Иной как выгодным делом хвалился, что купил породистого жеребца да борзого кобеля на деньги, вырученные от

«Сии ананасы тамо родятся, где дров в изобилии; а у меня лесу не занимать, потому и сей дряни довольно».

В стары годы на Горах росли леса кондовые, местами досель они уцелели, больше по тем местам, где чуваши́, черемиса да мордва живут. Любят те племена леса дремучие да рощи темные, ни один из них без ну́жды деревцá не тронет; рони́ть лес без пути, по-ихнему, грех великий, по старинному их закону: лес – жилище богов. Лес истреблять – Божество оскорблять, его дом разорять, кару на себя накликать. Так думает мордвин, так думают и черемис, и чувашин.

Возвращаясь домой, всегда веселая, всегда боевая Фленушка шла тихо, склонивши голову на плечо Самоквасова. Дрожали ее губы, на опущенных в землю глазах искрились слезы. Тяжело переводила она порывистое дыханье… А он высоко и гордо нес голову. – Как же после этого ты со мной не поедешь? – говорил он властным голосом. – Надо же это венцом покрыть?– О, уж я и сама не знаю, Петенька! – покорно молвила Фленушка. – Уезжай ты, голубчик мой милый, уезжай отсюда дня на три… Дружочек, прошу тебя, мой миленький!.. Богом тебя прошу…– А когда через три дня ворочусь – поедешь ли в Казань? Выйдешь ли за меня замуж?Немного подумавши, она отвечала:– Поеду… Тем временем я в путь соберусь… Так уедешь?.. Сегодня же, сейчас… – Уеду, – сказал Петр Степаныч.

– Как же после этого ты со мной не поедешь? – говорил он властным голосом. – Надо же это венцом покрыть? – О, уж я и сама не знаю, Петенька! – покорно молвила Фленушка. – Уезжай ты, голубчик мой милый, уезжай отсюда дня на три… Дружочек, прошу тебя, мой миленький!.. Богом тебя прошу…– А когда через три дня ворочусь – поедешь ли в Казань? Выйдешь ли за меня замуж?Немного подумавши, она отвечала:– Поеду… Тем временем я в путь соберусь… Так уедешь?.. Сегодня же, сейчас… – Уеду, – сказал Петр Степаныч.