Детский сад цвета хаки

Каждое лето наша часть почти на месяц превращалась в детский сад. Кто-то в министерстве образования решил, что если собрать проблемных детей со всей страны и засунуть на несколько недель в действующую воинскую часть – то они тут же проникнуться любовью к Родине и перевоспитаются. На деле эта методика оборачивалась диким геморроем непривычных к педагогике военных, детскими истериками, травмами и проклятиями в адрес чиновников.

А ещё в июле к нам на практику привозили курсантов Суворовского училища. Пожить в казармах, вдохнуть, так сказать, запах будущей профессии. Курсант, он, конечно курсант. Но никто не отменяет тот факт, что ему 13 лет, и он очень хочет к маме.

Саша Николаев домой хотел так сильно, что в один из тоскливых казарменных вечером набрался храбрости, подошёл к открытой двери в каптёрку, засунул в щель указательный палец правой руки и со всей дури как захлопнет дверь! После этой процедуры побледневший курсант с закушенной губой поднялся в хирургию медроты и предъявил доктору криво торчащий палец.

– Поломал? – угрюмо спросил врач, представляя, как его будут любить за травму.

Саша кивнул.

– А как?

– Упал, – сквозь зубы ответил курсант.

И уже утром счастливый и с гипсом на руке ехал домой. Его, конечно, сдали боевые товарищи, и у Саши потом были неприятности за самострел. Но глядя на его довольное лицо, все понимали, что оно того стоило.

А с трудными подростками было ещё веселее. Днём их традиционно пытались загрузить физподготовкой и всяческими заданиями, но к вечеру заниматься детьми становилось некому, и они разбредались по территории части. Курили в неположенных местах, писали на стенах нехорошие слова, которые даже комчасти стеснялся вслух произносить. А так как на момент нахождения детей в части им выдавали что-то похожее на военную форму, то эти «солдаты» вызывали когнитивный диссонанс у офицеров.

Как-то вечером после тяжёлого трудового дня иду по территории части домой. Смеркается. Глаза в кучку, потому что целый день в микроскоп пялился и старался рассмотреть в массе синих грамположительных бактерий какого-нибудь засланного казачка. А у стены казармы кучкой стоят солдаты. Ну, стоят и стоят, может у них партсобрание. Подхожу ближе, и тут понимаю, что что-то неладно. Во-первых, часть солдат без головных уборов, во-вторых, маленькие они какие-то. В-третьих, вон тот, с краю, явно девушка.

– Та-а-ак, заработался, – решил я. – Надо зрение проверить.

И тут от общей массы отрывается одна фигура и идёт ко мне. Я выпрямился, переложил портфель в левую руку, в ожидании процедуры воинского приветствия, а фигура вдруг подходит вплотную и развязно так спрашивает:

– Слышь, дядя, закурить не найдётся?

Вот честное слово, секунд двадцать было чувство, что меня сейчас на территории родной части гопники настигли. Пауза затянулась. Парень смотрит нам меня, я на него. И во взгляде у гопника читается «ну какие же вы, военные, тормоза». Я так и не придумал, что сказать. К счастью, в этот момент на крыльцо казармы вышел сержант и рявкнул в сторону «кучки».

– Чего стоим, б…?! Отбой пять минут назад был! Я вас что, по всей части искать должен?!

И подростки нехотя потянулись в казарму.

Дети – они страшные своей непредсказуемостью.

Бедные люди

Самые бедные, больные и несчастные люди в нашей армии – это, конечно же, генералы. Вот что, к примеру, может случиться с восемнадцатилетним солдатом? Да он же гвоздь переварит, который в жидкую кашу упал, неделю может не спать и если прикажут как следует – выкопает яму хоть до Австралии. А молодые лейтенанты и капитаны? Эти вообще лентяи. Мало того, что офицеры, ещё и думают иногда. И с молодыми жёнами у них всё в порядке. Вон, набилось их в общежитие по десять человек в комнату, и ничего, размножаются. Про прапорщиков и говорить нечего. Эти лбом кирпичную стену перешибут. Особенно если её наш стройбат укладывал.

А генералы старенькие. И зарплата у них маленькая. И здоровье пошаливает. Поэтому святая обязанность личного состава этих бедных людей поддерживать и снабжать всем необходимым.

В нашей части служил начальником медицинского пункта доктор Артём. Носил Артём капитанские погоны, поэтому в армейских порядках уже чуть-чуть разбирался. Считался неплохим доктором. Мог солдата на ноги поставить волшебной смесью воздуха и доброго слова. Ну и мамы, конечно, выручали. Как заболеет солдатик, так сразу маме звонят. Мол, мамаша, так и так, приболел слегка кровиночка. Хотите – будем его лечить тем, что в наличии в медпункте есть. А не хотите – привозите в часть такое-то и такое-то лекарство. Страна у нас небольшая. Мамы мигом приезжали и лекарство привозили. И солдат здоров – и Родине экономия.

А всё от бедности нашей. Артём, когда только приехал в часть старшим лейтенантом-медиком получил от начемеда круглую сумму эквивалентную десяти долларам с американским президентом и был отправлен закупать лекарства на ПОЛГОДА. Он честно потратил деньги. Пошёл на местный фармзавод, договорился с мужиками у проходной и купил оптом два ведра лекарств. Ведро аспирина и ведро активированного угля. Прямо так, без упаковки, россыпью. Ещё и на упаковку глюкозы осталось.

И вот как-то приходит к нему солдатик, скрюченный буквой «зю». Мол, живот болит, помогите, доктор. Артём солдата осмотрел и задумался. По всему выходит обострение хронического гастрита и нежелание служить. Дикая смесь. Ну, с нежеланием служить справятся волшебные трындюли, а вот с гастритом надо что-то делать. Мучается же парень. Артём заглядывает в шкаф с медикаментами. Так, аспирин тут не поможет, активированный уголь, конечно, волшебное средство, но тоже не от этой патологии. Эх, и глюкоза тоже не для этого. Остаётся последнее, кардинальное средство. Капитан привычно звонит солдатской маме. Не проходит и двух часов, как мама появляется на КПП с бутылкой Альмагеля наперевес. Мол, доктор, спасайте ребёнка.

Спасибо импортной медицине, обострение гастрита утихомирили и ещё почти две трети чудодейственного средства осталось. Сидит доктор, радуется, что у него в хозяйстве кроме аспирина и угля едва початая бутылка Альмагеля образовалась. Представляет, как долгими осенними вечерами будет он чайными ложками этого чудо-средства купировать солдатам их гастриты и язвы.

Да на беду через несколько дней приезжает в часть с проверкой грозный генерал Бурулёв. Дядька седовласый, почётными орденами и юбилейными медалями увешанный. Орёл. Да в процессе скромного банкета на сорок две персоны, устроенного командиром части, обострилась у генерала его застарелая язва. Бурулёв махнул стакан лекарства – не помогает. Он второй – ещё хуже. Беда прямо с генералом.

Вызвали машину и прямо из банкетного зала повезли генерала в медпункт. И ничего, что машина стояла у медроты, в пяти километрах к северу, а от места пиршества о медпункта было двадцать шагов. Генералы – люди особенные. Им, как монгольским ханам, касаться земли ногами не положено.

Привезли Бурулёва к Артёму. Лечи, доктор. Артём про себя порадовался, что он нынче во всеоружии, и звонить генеральской маме не придётся. Достал из шкафчика бутылку Альмагеля, щедро плеснул в столовую ложку. Генерал отведал, и на лице его появилась улыбка. Полегчало. Начал за жизнь разговаривать с молодым капитаном, мудростью делиться. Артём генералу внимает, головой покачивает, а сам по стойке смирно стоит. Нельзя иначе с генералами разговаривать.

Устал генерал от разговора. Поднялся, по плечу похлопал, мол, «служи, сынок». И из кабинета вышел. А уходя, заветную бутылочку Альмагеля с собой прихватил. Артём проводил взглядом свои мечты о десятке купированных солдатских гастритов, хотел было кинуться вслед, указать генералу на его рассеянность. Но куда уж там. Махнул рукой. Пусть лечится старичок.

Имя генерала слегка изменено. А Артём нынче в Германии, руки коротки его достать.

Дважды сержант (история одного доктора)

В 1973 году прямо со скамьи медучилища меня призвали в ряды Советской Армии. Честно говоря, у меня было много возможностей избежать призыва, но в те годы это было ещё как-то неудобно и не принято. До афганской войны оставалось долгих шесть лет, парнем я был спортивным, имел разряды по боксу и стрельбе, поэтому бояться мне, казалось, было нечего. Ну, я и пошёл сдаваться в военкомат.

Служить попал неожиданно близко, в воинскую часть рядом с Борисовом. До родной Гродненской области оттуда – рукой подать, всего-то три сотни километров, что для необъятного Советского Союза было не расстоянием. Тогда было принято, чтобы кавказцы служили под Владивостоком, а чукчи в Крыму. А мне повезло.

Не прошло и трёх дней моей службы, как приходит в казарму незнакомый молодой капитан. Выстроил нас и строго спрашивает:

– Товарищи бойцы, кто из вас на гражданке занимался боксом?

У меня в голове мелькнуло: «Может в спортроту какую набирает?» И шагнул вперёд.

– Я, – говорю. – занимался боксом, товарищ капитан. Первый юношеский разряд.

Капитан смотрит на меня с прищуром, оценивает. Сам на полголовы ниже, но коренастый, руки большие, со сбитыми костяшками, нос не раз поломан. Видно – опытный боец.

– Ну пошли, посмотрим что ты умеешь.

Приводит меня в спортзал и протягивает боксёрские перчатки. Перчатки старые, кожа потрескалась. Воняют – хуже носков. Но мне не привыкать. У нас в клубе такие же были. Стали мы друг против друга и с первых же ударов я понял, что шансов у меня никаких. По сравнению с капитаном я – новичок. Минут пять ещё поерепенился, а потом ушёл в глухую защиту. Капитан гоняет меня по всему спортзалу, лупит как грушу, а я стою, едва огрызаюсь, чтобы уж совсем стыдно не было. И тут вижу – открылся! Я его сдуру двойкой и тут в глазах у меня потемнело. Это он специально открылся, чтобы подловить на какой-то хитрый приём. Лежу на полу, потолок рассматриваю. На потолке – доски, белой краской покрашены. И в белом колпаке лампы мухи дохлые кучкой.

– Живой? – усмехается офицер, снимая перчатки.

– Так точно, товарищ капитан!

– Молодец, – удивляется мой противник. – Хорошо держался. Толк будет. Опыта пока маловато. Но мы с этим поработаем. Иди в расположение, я поговорю с твоим командиром.

И действительно поговорил. Стали мы с капитаном пару раз в неделю в спортзале встречаться. До меня у капитана другой спарринг-партнер был, из старослужащих, сержант Пантюх. Бывало, капитан полчаса меня гоняет, потом полчаса его. И даже не вспотеет. С этим Пантюхом у нас даже какие-то дружеские отношения сложились. Может из-за того, что лупил нас капитан нещадно обоих и были мы с ним как будто товарищи по несчастью.

Но в казарме мы с Пантюхом никогда не разговаривали. Он ведь был «дед», служил полтора года, а я только пришёл. Ему по статусу было не положено со мной общаться.

Тут всплыло, что я в армию с медучилища попал и меня тут же загнали в санинструкторы. «Дедам» это не понравилось. Потому что вместе с начмедпункта я теперь ходил на проверку приготовления пищи для солдат, а старослужащие частенько становились старшими наряда по столовой и проворачивали всякие махинации с пайком. Ни боялись, что я как-то их схемы разгадаю и расскажу обо всём офицерам. Тому же капитану-боксёру.

А тут ещё капитан учудил. Стало ему интересно, кто победит, если поставить меня против Пантюха. Стравил нас, а сам сел и любуется. Пантюх, конечно покрепче, и опыта у него в схватках с капитаном побольше. Но до армии у меня всё-таки разряд был, а он так, только баловался. В третьем раунде я его и поймал.

Поднялся Пантюх с пола и таким взглядом на меня посмотрел, что я сразу понял – врага себе нажил. Но при капитане он ничего не сказал, даже улыбку выдавил и руку мне пожал, но злобу затаил.

А тут в части случилось ЧП. По осени начались учения с танковой бригадой. Военных врачей тогда остро не хватало, и меня санинструктора со средним образованием поставили в медобеспечение. Стою, смотрю, как танкисты отрабатывают переправу по дну мелкой реки. А делают это так. Танкисты надевают специальные водолазные маски, на сам танк крепятся высокие воздухозаборники, танк ревёт двигателем и на пару минут скрывается под стылой осенней водой. Над поверхностью, словно трубы парохода, видны только воздухозаборники. Потом из воды появляется башня и вот уже ревущая громадина на другом берегу. Чихает вонючим чёрным дымом выхлопа. По броне ручьи бегут. Впечатляющее зрелище.

В этот раз всё шло, словно по учебнику. Прошёл первый танк, второй, третий. А четвёртый внезапно пошёл в сторону, качнулся на неровностях дна и застыл. Заглох. У танкистов на такой случай всё отработано, но ребята молодые, по полгода в армии. Запаниковали. Рванули вверх, а один из водителей ещё и кричать начал от испуга. Наглотался вспененной грязной воды. Товарищи его вытащили быстро, но он уже не подавал признаков жизни.

Танкисты бегают по берегу:

– Где доктор, мать его?! Зовите доктора!

А я уже бегу. С ходу начинаю парня откачивать. Вколол ему камфоры – единственное, что у меня в тот момент в аптечке было. Качаю. А он не качается. Лежит, холодный, мраморный, кожа медленно синеет. Но я не сдаюсь, качаю. Танкисты вокруг уже и шлемы поснимали. А я качаю, чувствуя, как под руками хрустят рёбра. Уже в раж вошёл. Думаю: «Ну, сукин сын, ты у меня не помрёшь! Только не сейчас!»

По телефону об инциденте уже докладывают командирам. Подходит ко мне кто-то из офицеров.

– Живой?

– Пока – нет.

– Понятно, – вздыхает офицер. И идёт докладывать. Мол, танк затонул, в наличии один труп. Никто уже не верил, что обойдётся.

Я уже и рук не чувствую, и у самого в глазах крошечные точки забегали. Жарко, задыхаюсь, а сам даже руки поднять не могу, чтобы ворот расстегнуть. Но не останавливаюсь. И как по волшебству, солдат захрипел. Хлынула у него из лёгких зелёная грязная вода, глаза открылись.

Слышу за спиной визг тормозов. Подлетает УАЗик командирский и выскакивает полковник, который отвечал за проведение учений. Этого полковника мы все знали и уважали. Было он из тех, кто молодым курсантом зацепил Великую Войну, награды на его груди были настоящие, заслуженные.

– Где труп? – кричит полковник.

А труп уже сидит, прислонившись спиной к кривой берёзке, смотрит по сторонам ошалелым взглядом.

Полковник в ситуацию вник быстро и полез меня обнимать.

– Сынок, спасибо тебе от всей части! Ты сейчас не только человека спас. Ты сейчас честь армии спас.

А я стою, от усталости соображаю плохо.

– Ты откуда, боец?

– Из Гродненской области.

– А это где?

– В Белоруссии.

– Так и мы сейчас в Белоруссии. Тебе выходит до дома недалеко. Даю тебе десять дней отпуска и младшего сержанта, чтобы дома перед родными похвастал!

– Служу Советскому Союзу!

Так всего через полгода после призыва я оказался дома в длинном почти двухнедельном отпуске. Да ещё и с лычками младшего сержанта, что тогда гарантировало мне внимание всех девушек на сельской дискотеке.

Не проходит и двух дней, как заявляется ко мне домой военком.

– Молодец! Орёл! Выступи перед школьниками, расскажи им, что в армии из них сделают настоящих мужчин!

– Да зачем мне это надо? – удивляюсь я. – Отродясь нигде не выступал. Даже на комсомольском собрании. А тут нашли Кобзона, перед публикой выступать.

– Ты выступи. Я тебе к отпуску ещё три дня прибавлю.

– А вы можете?

– Я всё могу, – кивает военком.

Ну я и согласился. Привели меня в родную школу, вышел я на сцену перед сотней пацанов разного возраста и рассказал им про армию. Ну как рассказал – приукрасил сильно. Про то, как мы с «дедушками» в разные игры играли – ни слова. И про то, как в учебке хочется спать и есть – тоже. Только хорошее.

Пацаны на меня смотрят во все глаза. И в этих глазах патриотизм огоньками горит. Ещё бы. Перед ними не какой-то старик-ветеран с замшелыми воспоминаниями о далёкой войне. А почти их ровесник, младший сержант, который вот ещё недавно в этой самой школе учился. Ему и веры больше.

Некоторые из этих ребят погибли потом в Афганистане. Но мне хочется верить, что моей вины в этом нет.