Необычные истории про взятки

Ещё один рассказ о взятках в медицине.

После окончания медицинского университета меня послали в интернатуру в один из областных центров нашей страны. Там меня мигом взяли под опеку серьёзные дамы из центра гигиены и эпидемиологии, и всего через пару дней теории я в качестве врача-интерна носился за ними по объектам города с проверками.

Приезжаем в городскую больницу. Картина стандартная. В процедурном кабинете расколоты плитки пола, в хирургии казённая зелёная краска пузырится на стене. Короче, скучно.

– А сейчас, Павел Владимирович, мы пойдём в морг, – командует моя куратор.

Ну, в морг так в морг. Морги я люблю. Там тихо, и никто жалобы не пишет.

Заходим в кабинет заведующего, и я вижу удивительную картину. Вдоль стены в два ряда стоят огромные жестяные бидоны, в которых обычно с фермы молоко возят. Но, судя по царящему в кабинете запаху, сегодня в них вовсе не молоко. Заведующий встаёт нам навстречу.

– Здравствуйте, Елена Евгеньевна. Вы снова в наши стены? Всегда рады. Сразу пишите: в секционном зале три расколотые плитки, каталку пора менять к чёртовой матери и санитар, паразит, с утра нетрезв, ну это его обычное состояние. Более нарушений в моём хозяйстве нет, можете даже не проверять.

– Нельзя не проверять, – качает головой моя куратор.

Рысью пробегаем по моргу, не обращая внимания на синие пятки, торчащие из-под простыней с казёнными печатями. Всё действительно в порядке. А санитар храпит в подсобке. Возвращаемся в кабинет. Пишем бумажки.

На прощание заведующий широким жестом открывает один из бидонов. К потолку взлетает сбивающий с ног запах.

Берёт железный ковшик, трёхлитровую банку и отливает нам чистого медицинского.

– Ну что вы, Сергей Иванович, – пытается отказаться куратор. – У нас в отделе со взятками строго.

– Спирт, Елена Евгеньевна, – это не взятка! – наставительно говорит «повелитель смерти». – Спирт – это жизненная необходимость.

– Отдайте тогда интерну, – распорядилась куратор. – Ему ещё в коллектив вливаться.

Про то, как я ехал в переполненном автобусе с благоухающей банкой и все мужики принюхивались, умилялись глазами и вертели головами, – это отдельная история.

Вторую необычную взятку мне дали уже в армии, когда я ездил с проверками по отдалённым частям. Как-то зимой тянусь в леса и болота Беларуси на раздолбанной «буханке». В сумке грохочут пробирки для микробиологических смывов, фуражка норовит улететь на свободу. Челюсти приходится сильно сжимать, чтобы на очередной кочке зубы не выбило. А сержанту-водиле всё пофиг. Он вовсю курит, болтает и подпрыгивает на кочках синхронно со своей тачанкой.

Прибыли на место. Иду для начала в столовую, составляю разгромный акт за тараканов и плесень в подсобке. В казарме терпимо. Весной там подтекал потолок, и видны следы его торопливого замазывания. На продовольственном складе на полу следы помёта грызунов. А в остальном для крошечной лесной части всё вполне прилично.

Напоследок оставляю медиков. Дописываю все бумажки и обращаюсь к мрачному завстоловой.

– Подскажите, а где у вас медпункт?

– Медпункт дальше по коридору. Только там никого нет.

– Почему это нет?

– У фельдшера день рождения сегодня. Он не вышел.

Вот блин! Тянуться сюда во второй раз нет никакого желания.

– А далеко фельдшер живёт?

– Да сразу за забором части. Мы все тут, в посёлке, живём. Местные.

– Позвоните ему, что ли. Пусть уж на полчаса ради проверки явится. Больше, честное слово, держать не буду.

Завстоловой звонит. Через минут десять прилетает полный красномордый мужик с умильной улыбкой и характерным запахом спирта.

– Лейтенант, ну ты что, какая проверка?! У меня как раз баня поспела! Вот тебе ключи от медпункта, у меня там всё в порядке, потому что нет ни хрена, кроме угля активированного! А потом – раздевайся и заходи. Василич тебе покажет, куда идти.

Первый раз принимал санминимум у фельдшера в трусах и в парилке.

А один из моих коллег поехал проверять десантную часть. Так ему в качестве взятки предложили прыгнуть вместе с личным составом с парашютом. Коллега был парень отчаянный, поэтому тут же согласился. Мало того, что прыгнул, ещё и фотки свои довольные во все соцсети выложил. «Я перед прыжком, я в самолёте, я лечу! Мама – я живой!»

Наш командир узнал – орал долго. А потом издал приказ:

«В целях предотвращения травматизма личного состава ЗАПРЕТИТЬ участие офицеров СЭЦ в спортивно-массовых мероприятиях проверяемых частей». Так что я через неделю на танке катался уже безо всяких фотографий.

Ещё одна история случилась с моим коллегой, который работает в кабинете МРТ. Как-то приходит к нему на процедуру солидный товарищ с больной спиной. Делает снимки поясничного отдела. Коллега, ожидаемо, обнаруживает грыжу, скидывает внутренний мир пациента на диск и вручает клиенту.

Солидный товарищ благодарит, морщась от боли. И вручает доктору большую шоколадку с кучей немецких букв на ярких боках.

Доктор шоколадки не ест. Потому что он здоровенный дядька, сто двадцать килограммов. Ему бы колбаски и пива. Поэтому шоколадка благополучно уходит на презент медсестре Анечке из хирургии. Анечка шоколадки не ест, потому что скоро лето, а ей ещё в Турцию ехать. И шоколадка оказывается у медсестры Светочки из терапии. Светочка шоколадки не ест, потому что… Просто не ест – и всё.

За месяц шоколадка совершает цикл по всей больнице. Её дарят секретарю главного, ею подлизываются в столовой.

Шоколадка становится переходящим знаменем, универсальной валютой. Её яркая обёртка мелькает то тут, то там, пока не возвращается обратно в кабинет МРТ.

Приходит доктор с утра на работу, а в кабинете сидит лаборант Виталик и жрёт переходящее знамя, аж чавкает. Потому что он с утра не позавтракал.

– Приятного аппетита, – говорит доктор.

– Угу, мг-г-г, чаф-чаф, – отзывается лаборант. И вдруг удивлённо выпучивает глаза.

Потому что с очередным укусом из обёртки появляется краешек знакомой до боли зелёной купюры. И Виталик осторожно вытаскивает на свет Божий целых сто долларов. Сто долларов, которые благополучно совершили цикл по больнице и незнамо сколько ещё ходили бы, если бы лаборант не счавкал их носителя.

Виталик – человек честный. Поэтому доктору долю отстегнул. Процентов десять.

Байки армейского микробиолога

Как выносили термостат

В армии я некоторое время занимал должность начальника микробиологической лаборатории. Начальник – это громко сказано, потому как кроме лаборантки-санитарки Людмилы Сергеевны и себя лично начальствовать мне было не над кем.

Лабораторию я получил с кучей бесполезного списанного хлама. Например, у стены, перегораживая проход, стоял полевой термостат. Для тех, кто не знает, опишу. Это такой здоровенный шкаф в половину человеческого роста с двойными железными стенками. Между стенок заливается горячая вода. И можно выращивать микроорганизмы хоть в партизанском лагере. В условиях применения бактериологического оружия – незаменимая вещь. Но мне нафиг не нужная, потому что задняя стенка шкафа проржавела едва ли не насквозь.

А ещё у меня была подсобка, которую использовали как склад. Склад, как и термостат, достался мне от многих поколений предшественников. Хлама там было выше головы, и иногда я вполне серьёзно надеялся найти там что-нибудь вроде прекрасно сохранившейся мумии Рамзеса Третьего.

На полках подсобки ровными рядами выстроились банки с микробиологическими средами в порошках. На каждой банке стояла гостовская звезда и виднелась гордая надпись «Сделано в СССР». Сроки годности микробиологических сред вышли ещё при последнем генсеке.

С пола до потолка возвышались стопки отчётных журналов и подшивок «Белорусской военной газеты». Если бы в стране внезапно разразился энергетический кризис и нам всем отключили отопление, на одних журналах я продержался бы не меньше месяца.

На досуге я любил полистать пожелтевшие страницы журналов учёта, под которыми стояли выцветшие подписи майоров и капитанов из 60-х годов. Практически изучение исторических документов. Ведь теперь я знаю, что в 1978-м гвардии сержант Иванов три дня не слазил с горшка, но болезнетворных микробов в его могучем комсомольском теле так и не найдено.

А однажды солдаты, скучающие в очереди на взятие анализов, забрались в подсобку, нашли безыгольные инъек-торы образца 80-х и играли с ними в «Звёздную войнушку». Начмед как раз стоял у окна терапевтического отделения. Он посмотрел на то, как эти слоны с пш-ш-шиканьем носятся по кустам медроты, и выписал всех нафиг. Это был последний доказанный случай чудесного излечения группы людей списанной медицинской техникой.

Как вы понимаете, ничего из этого хлама выбрасывать не полагалось. Ибо всё заинвентаризировано, внесено в соответствующие журналы и должно храниться веками.

Но меня эти груды мусора бесили страшно. Это же микробиологическая лаборатория! Тут всё должно быть чисто, прозрачно и стерильно! А какое может быть стерильно, когда прямо возле дверей железный термостат ржавеет и сыплет на кафельный пол рыжий порошок?

Я начал ходить следом за начмедом с просьбой выделить мне угол в подвале медроты, чтобы перетащить туда весь хлам. Начмед отмахивался, потому что ему весь этот исторический лом тоже нафиг сдался. Но я был очень настойчив, поэтому в конце концов майор сдался, бросил на стол ключи от подвала и попросил только не складировать в подвале какую-нибудь холеру, а то у него статистика по заболеваемости нарушится. Наивный. Холеру я хранил совсем в другом месте. В холодильнике вместе с бутербродами.

Оставалась чепуха: перетащить всё добро из лаборатории в подвал.

Был приятный майский день. Я повесил белый халат на крючок, вытащил из закромов полевую форму и принялся разгребать микробиологические завалы. Лаборантка Людмила Сергеевна замерла со шваброй наизготовку. Начмед с тоской смотрел на меня из окна. Он бы меня проклял, но в следующем месяце должна была пройти эпидемиологическая проверка медроты. А кто её должен был проводить? Правильно – ваш покорный слуга.

Часа три я грохотал ящиками и коробками с бесполезной чепухой. Подсобка оголялась, стыдливо показывая стены, не крашенные со времён маршала Жукова. Наконец остался только термостат. Я подошёл с одного угла, со второго, попробовал приподнять. Нет, точно одному не справиться. Надо звать подмогу. Звоню начмеду в медроту.

– Товарищ майор, разрешите несколько офицеров в помощь. Надо термостат вынести.

– Ты что, лейтенант, совсем офигел? То ему угол на складе под бактериологическое оружие, то ему хирургов, чтобы это оружие таскать. Нам что тут, по-твоему, больше делать нечего?

Судя по крикам из ординаторской «Куда, б…, с козырей ходишь?!» дел у докторов действительно было по горло.

– Товарищ майор, я один термостат никак не вынесу. А Людмила Сергеевна уже дама в возрасте, ей противопоказаны тяжёлоатлетические упражнения. Давайте людей, или я на вас её натравлю.

Майор скрипнул зубами и прислал сразу человек пять бойцов из выздоравливающих. Солдаты вошли в лабораторию, зябко кутаясь в рыжие халаты и с опаской поглядывая по сторонам. Без особой нужды они старались даже ручек дверей не касаться. Странные, у меня же тут не КВД.

Со всех сторон мы взялись за злосчастный термостат. Закряхтели, приподняли! Тяжёлый, зараза! Может, в нём золото партии спрятано?

С матюками и стонами тащим термостат к выходу. А он, гад, в двери не пролазит! Пытаюсь открыть вторую створку. А на ней все защёлки давно двадцатью слоями краски закрашены. Выламываю нафиг створку, на головы осыпаются окаменевшие куски краски, протаскиваем шкаф. На ступеньках он падает на ногу одному из бойцов, и солдат мгновенно из выздоравливающего пациента терапевтического отделения превращается в свежего страдальца из хирургии. Острым углом шкафа заезжаем второму в живот, тот сгибается в три погибели и стонет. Но своего груза не бросает. Молодой, наверное. «Дед» бы давно бросил.

Наконец дотащили. Подпёрли термостатом подвальную стену. Теперь она переживёт даже прямое попадание авиабомбы. Отпускаю солдат обратно в медроту, а сам впервые осматриваю термостат со всех сторон. Его задняя стенка как обратная сторона Луны. Такая же в прошлом недоступная и изрытая кратерами. А что это за крышечка внизу?

Любопытство меня когда-нибудь погубит. С хрустом отворачиваю крышечку и на пол подвала начинает хлестать вонючая ржавая вода. Оказывается, между двойными стенами термостата ещё с каких-то мохнатых годов оставалась вода. Испаряться ей было некуда: всё закрыто. А не булькала потому, что залита была по самую крышку. А это лишних килограммов сто. Вода вылилась, образовав на бетоне огромную ароматную лужу. И я с трудом, но поднял термостат за один угол.

Простите меня, бойцы. Я, честное слово, не знал.

Незаменимые люди

Работа микробиологической лаборатории в армии скучна и однообразна. Кандидаты в повара и хлеборезы выдают однотипные, как солдаты на плацу, колонии кишечной палочки. «Умирающие от дизентерии» «косари» тоже не отличаются оригинальностью в микробиологическом плане. Одно развлечение – подарки из медроты в виде ангин. Тут в скучные ряды кишечной палочки вторгаются стафилококки и стрептококки, которых можно всласть потравить в антибиотикограмме и разложить на красочном ряде сахаров.

Никаких тебе таинственных случаев, никаких загадок. Рутина.

А тут приходит ко мне серьёзная дама, повар отдалённой подконтрольной части.

– Товарищ старший лейтенант, я для прохождения комиссии.

– Здравствуйте, проходите.

Лаборантка Людмила Сергеевна берёт у посетительницы все необходимые смывы. Сеем на чашки Петри, ждём урожая.

Наутро разглядываю ровные колонии кишечной палочки и замечаю по самому краю несколько подозрительных мелких колоний. Так, что это у нас?

Приходит повариха. Радостная такая. С шоколадкой.

– Извините, – говорю. – Но пока я вынужден отстранить вас от приготовления пищи. Посев выявил несколько подозрительных колоний. Необходимо провести диагностику. Вы как себя чувствуете?

– Отлично я себя чувствую, – у повара мгновенно портится настроение. – Подпишите мне санитарную книжку. Отродясь ничем не болела.

– Мария Ивановна, – стараюсь говорить максимально спокойно и доходчиво. – Я не могу допустить вас к котлу. Мало ли что у вас высеялось.

Повар недовольно бурчит, но я настаиваю на своём и отправляю её на повторный осмотр к терапевту медроты. Тот звонит через час.

– Да здорова твоя повариха. Чего ты паникуешь? Никакой клиники, стул в порядке. А на что хоть подозрение?

– Если бы я знал, – вздыхаю я. – Микробиология – очень медленная наука.

– Параноик ты, Пашка, – по-приятельски говорит терапевт. – Делать тебе в лаборатории нечего, вот ты и дуреешь.

– Может, и так, – снова вздыхаю я.

И погружаюсь в справочники.

На третий день исследований мои подозрения свелись к иерсиниозу. Для точной диагностики, конечно, необходимо использовать не только бактериологические методы, но и серологию с иммунодиагностикой, но у меня в ведомстве таких современных методов отродясь не было. Вопрос серьёзный, надо решать. Еду в гражданскую санстанцию с шоколадкой, и девочки, колдуя с агглютинацией при мне, подтверждают поставленный диагноз. Иерсиниоз, чтоб его.

Откуда взялась столь специфическая инфекция в нашей части, можно только гадать. Распространению иерсиниоза способствуют грызуны. А уж мышей на продскладе каждой части – навалом. Иерсиниоз называют болезнью холодильников, так что могли привезти откуда-то с новой партией продуктов. И ещё варианта три.

Инфекция, казалось бы, не особо страшная. Не дизентерия же. Организм здоровых людей часто сам справляется с вредоносной палочкой. Но тут случай особый: повар для полсотни солдат. И хоть нет у неё клинических проявлений – рисковать не стоит.

Звоню в часть. Диктую медику получившиеся результаты. Медик, старший прапорщик, начинает паниковать.

– Да как же это так? А чем это грозит?

За мной прилетает на личном автомобиле замкомандира, чуть ли не с мигалками летим спасать мир.