Они выбежали из пещеры и по прямой, уже никуда не сворачивая, по снегу добежали до развилки и сразу приступили к работе. Снега было немного, но он всё равно очень затруднял работу. Самым большим мучением был холод, от ледяных камней руки немели, не спасали и перчатки. Они расчищали от камней дорогу, не прерываясь целый день. На следующий день – то же самое. Так, день за днём, неделя за неделей, не прекращая и не видя конца, они ворочали ледяные камни, складывая их в большие кучи. Хотя работа была крайне изнуряющей и монотонной, всё же по вечерам у восьмого теперь оставалось пусть немного, но свободного времени почитать, а утром до звонка он успевал даже немного что-то записать в своём блокноте. Все втянулись в налаженный график и потому работа спорилась. Постепенно день прибавлялся и становилось с каждым днём всё теплее и теплее. И вот настал день, когда строй пробежал мимо развилки дорог и побежал не в сторону строящейся дороги, а направился в сторону озера. Выбежав на берег стало ясно, что сегодня озеро полностью освободилось ото льда. Все разделись и поплыли, как в первый день, до противоположного берега и обратно. Нырнув в воду с головой восьмой даже не понял сначала холодная она или тёплая. На обратном пути, посередине озера он остановился и, опустив лицо в воду, замер на поверхности, глядя вниз в чёрную бездну. Вот сейчас нырнуть туда вглубь и плыть, плыть, чтобы никогда больше не всплывать, вспомнил он. Не это ли в тот первый день было его желанием, что же изменилось с тех пор, почему вдруг он в нерешительности, ведь он же ждал этого момента, а теперь не мог сделать то, что задумал, что-то его останавливало, восьмой решительно поплыл дальше к берегу. Работая целый день, одновременно он раздумывал о том: что же произошло, что в его жизни изменилось? Почему все его желания, мысли, чувства, куда-то делись и он даже вспоминает о них, как о чём-то постороннем, чужом, не его? На первый взгляд, как будто ничего не произошло, но ведь изменилось, и это он сегодня в воде отчётливо почувствовал. Почувствовал, что-то новое, пока он это не мог понять, но что-то очень важное. Вечером, немного отдохнув, несколько взбудораженный своими дневными мыслями, впервые за всё время, проведённое у Георгия, восьмому захотелось выйти из своей комнаты и просто пройтись по колонному залу, просто где-то побыть кроме своей комнаты и кухни. Понимая, что у него есть не более двадцати минут до гонга восьмой вышел в зал и сразу остановился в нерешительности, потом осторожно вышел на середину и медленно пошёл в сторону библиотеки. Десять минут в одну сторону и десять, чтобы вернуться. Он чувствовал сильное волнение, ему казалось, что этот его поступок, может рассматриваться Георгием, как излишняя вольность. Он будет неминуемо наказан…, но он готов к наказанию, пусть, но эти двадцать минут, как глоток свежего воздуха, пусть даже в такой примитивной форме, как просто пройтись, погулять по залу, хоть двадцать минут, но они пока его, может последние. Он прошёл кухню, позади осталась дверь библиотеки. Он довольно далеко уже отошёл от неё, когда понял: всё, десять минут закончились, пора возвращаться. Подходя к дверям библиотеки, он услышал, как дверь отворилась и захлопнулась, из неё кто-то вышел. Повернув голову восьмой увидел, что от библиотеки прямо к нему идёт Георгий. Сначала мелькнула шальная мысль убежать, потом – просто пройти мимо, как ни в чём не бывало, но он не сделал ни того, ни другого, а застыл по стойке смирно и ждал, глядя на подходящего к нему Георгия. Тот подошёл, остановился напротив, спокойно и несколько задумчиво посмотрел на восьмого, при этом совсем не удивляясь, что застал его здесь.

– Ты шёл к себе в комнату? – Георгий жестом показал в сторону лестницы, – пойдём. – Они не торопливо шли рядом и молчали, сердце от волнения у восьмого почти остановилось, он не знал, что делать и как быть и почти не дышал. – Я хотел бы с тобой, если не возражаешь, завтра вечером поговорить, вот по какому вопросу…, – Георгий шёл рядом, заложив руки за спину и глядя не перед собой, а куда-то далеко вперёд, – в книге, которую ты иногда по вечерам читаешь, сказано: «…прибудешь в Аид, освободившись вот от этих так называемых судей, и найдёшь там судей настоящих, тех, что, говорят, судят в Аиде, … которые в своей жизни отличались справедливостью. Что меня касается, то я желаю умирать много раз, если всё это правда…. И, наконец, самое главное – это проводить время в том, чтобы распознавать и разбирать тамошних людей точно так же, как здешних, а именно кто из них мудр и кто из них только думает, что мудр, а на самом деле не мудр. Чего не дал бы всякий, о мужи судьи, чтобы узнать доподлинно человека…», – мне интересно было бы услышать твоё толкование того, что он имел ввиду, сказав всё это, зачем? Особенно то место, где он говорит, что желает умирать много раз?

Они подошли к проходу в комнату восьмого, в этот момент раздался звук гонга, Георгий обозначил еле заметный поклон головы, развернулся и направился в обратную сторону, всё также заложив руки за спиной. Восьмой в растерянности и полном недоумении смотрел вслед уходящему от него Георгию. Потом прошёл к себе в комнату и сразу лёг в кровать. Лёжа под одеялом, свернувшись калачиком, он чувствовал, как его трясёт от пережитого волнения, как в лихорадке.

– Он хочет со мной поговорить, и о чём? О том, о чём же я сам думаю, у меня даже сложилось определение представление о том, что лежит в основании, за сказанным. Ведь слово только оболочка, а что внутри, и он вдруг неожиданно спросил меня именно об этом. Просто, обычно, но в то же время, как разговаривают с человеком, которого уважают и ценят его мнение, а не как господин с рабом, вот что странно, он говорил со мной на равных.

На сердце у восьмого было как-то очень хорошо, весело и волнительно. Впервые за долгие годы он заснул спокойно, не ожидая чего-то плохого и не опасаясь никого, а даже с улыбкой.

Прибежав утром к развилке Георгий остановил строй, спустился по тропинке чуть ниже дороги и немного в стороне в скрытой за поворотом отвесной стене открыл широкие ворота в пещеру, в которой лежали всевозможные в большом количестве строительные дорожные инструменты. Пройдя дальше к дальней стене Георгий открыл ещё одни ворота, за ними находилась огромная пещера, в которой лежали кучи тёмно-серого, почти чёрного, как порошок, песка или массы и сложенные в штабеля ровные по толщине плоские камни. Четыре человека, в том числе и восьмой, побежали дальше, заканчивать расчищать от камней дорогу, а остальные начали от развилки укладывать, как мозаику, ровный слой песка, а затем камни. Уже с самого утра у восьмого было приподнятое возбуждённое настроение. Обычно он безошибочно просыпался за несколько минут до гонга, потом он либо лежал и ждал, когда тот прозвенит, либо вставал, одевался, мылся и с гонгом сразу шёл к кухне. Сегодня всё было как обычно, за исключением того, что сразу после еды, восьмой пришёл к себе в комнату и открыл книгу на том самом месте, где звучала фраза, которую вчера произнёс Георгий. Восьмой понимал, что ему только сейчас удастся немного освежить в памяти те мысли, которые когда-то возникли в его голове, и он готов был ими поделиться с Георгием. В течение дня, ворочая без остановки тяжеленные камни, не очень-то подумаешь о чём-либо.

Восьмой часто задавал себе один и тот же вопрос, как правило вечером – тогда, в начале, той ночью, когда он достиг некоего порога своих физических сил и остановился, он тогда понимал, что резерв его исчерпан, он его реализовал полностью без остатка, но за ним всё равно что-то есть ещё, иначе он бы тогда не выжил. Он, с тех пор, знает свой физический порог, за который переступать нельзя. Но каждый день, работая, он соизмеряет каким-то образом свои силы так, что, добравшись до своей комнаты, всегда стоит на пороге резерва, перед ним, но не переступает его и, в то же самое время, не бережёт его. Но, почему? Почему никогда он не старается даже в мыслях сэкономить силы во время работы, а всегда изо дня в день находится на грани остановки перед неким невидимым и неосязаемым порогом неизбежности, за которым следующий шаг сделать будет уже невозможно!

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– Создателя трудом здесь Мир твой сотворён!

– Но Ты забыл что время служит мне

Ты можешь прекратить его или замедлить убив меня

Но Сам тогда не будешь быть!

– Ты есть когда есть Я и не иначе

Вот слово о противоречии твоём!

– Я без тебя не буду?

– С чего ты возомнил не весть что о себе?

Не Я ли создал Мир?

– Не Ты!

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Перед ними была отвесная стена к вершине, очертания будущей дороги извивались змеёй и пропадали, там, высоко, на небе. Они понимали, что за вершиной видимо дорога заканчивается, иначе их бы не было сейчас всего четверо. Камней на дороге было не много, во всяком случае, значительно меньше, и они были не такими большими, как до подъёма, потому работать было значительно легче. К вечеру восьмой чувствовал, что даже не устал так, как всегда. За день они практически расчистили четверть подъёма, оставалось работы всего на несколько дней, не более. Уже в темноте они добежали до развилки, строй их ждал, и все бегом вернулись в пещеру.

У себя в комнате восьмой быстро вымылся и лёг на кровать поверх одеяла, максимально расслабился, чтобы как можно быстрее прийти в себя, отдохнуть и восстановиться. До гонга оставалось немногим более часа и нужно было торопиться, восьмой не хотел терять время, отведённое неожиданно ему для беседы с Георгием. Он на короткое время по обыкновению, как бы отключился, и буквально через несколько минут встал уже отдохнувшим, направился быстро в колонный зал.

Выйдя на середину зала, он огляделся и никого не увидев, не спеша пошёл по направлению к библиотеке, но неожиданно обернулся, позади него с лестницы спускался Георгий, он был в своём обычном длинном сером балахоне. Восьмой подождал, пока Георгий своим неторопливым шагом не поравнялся с ним.

– Пойдём, выпьем чаю, – Георгий жестом пригласил восьмого следовать за ним. Дойдя до кухни, прямо напротив неё он открыл небольшую деревянную дверь и вошёл в большую комнату, очень высокую. По стенам висели полки, на которых стояло множество стеклянных банок, коробок, пакетов. Посередине комнаты был большой каменный восьмиугольный стол, на нём стояло несколько разной формы чайников. Георгий налил из одного из них чай в две глубокие чашки и одну из них подал восьмому. Чай был горячим, душистым и удивительно вкусным.

– Сюда никто не заходит, а напрасно, чай очень хорошо восстанавливает силы после работы, – Георгий пил не торопливо, с чувством, небольшими глотками, как бы даже размышляя над вкусом после каждого глотка. Восьмой же испытывал просто наслаждение от необъяснимо охватившего его чувства полного покоя. Выпив в молчании чаю, они вернулись в зал и пошли по направлению к библиотеке. Не останавливаясь, прошли мимо неё, потом прошли то место, до куда вчера дошёл восьмой и минут через пять свернули в боковой высокий арочный проход и метров через сто вошли в гигантскую пещеру. Восьмой застыл от неожиданности, перед ними был большой сад, прямо в пещере. С высокими деревьями, полянами, клумбами, водоёмами, повсюду слышалось щебетание птиц, было влажно и тепло – здесь царило вечное лето.

– Это даже теперь и не сад, а, как видишь, большой лес, в котором не посвящённому легко заблудиться, он простирается в глубь на много, много километров, – Георгий свернул на боковую, вымощенную небольшими каменными плитами дорожку, – мудрец в одной фразе объединил три важные идеи: желаю, умирать и много раз. Что ты думаешь по поводу этих идей? – Георгий смотрел на восьмого.

– Да, пожалуй, это так, но, как ни странно, меня больше поставило в тупик не сама фраза, а её продолжение или окончание: если это правда. Всё им сказанное имеет значение, смысл и природу только если это правда, но как это узнать, правда ли то, что говорят об Аиде и судьях? Кому это ведомо, кто может ответить, кому верить?

– Замечательно, – на лице Георгия появилось, что-то вроде внутренней улыбки, – значит, в том, что сказано для тебя нет сомнений, ты принимаешь идею даже если этого в природе нет, но возможность постичь её остальными людьми для тебя важнее, не так ли?

– Да… – восьмой даже не задумывался об этом когда говорил, это Георгий открыл перед ним сейчас, своим вопросом, это, несомненно, абсолютно так, восьмой был поражён, проникновенным мышлением Георгия, – мы не знаем, а можем только верить в это, что между смертью и жизнью нет никакой разницы для мудрости. В том, в чём заключается то понятие, сказанное им – познать человека! Они одной природы для него, через суд справедливых – это самое важное в его словах…, я так думаю, – несколько смущённо пробормотал в конце восьмой.

– Суд в Аиде, я должен тебя разочаровать, совсем не то, что многие для себя представляют. Суд, по большом счету, простая формальность. Да, как ни странно, обычная формальная рутина и задают там только один вопрос, и от того какой будет ответ зависит не всё, как предполагается, а совсем ничего. Там только обмануть не удастся…, ответ каждый видит сам, он не судьям нужен, а тебе… и всё, больше ничего…, совсем ничего.