– Честное слово, Вадим Сергеевич, вы самый настоящий герой! – воскликнул Фальк и шлепнул ладонью о колено. – А больше вы не плавали? И как вас после всего этого занесло в Курган? Я, признаться, изрядный охотник до подобных историй!

– Нет-с, Иван Карлович, не ходил-с! Вы человек сухопутный и не знакомы, может, с тонкостями морской терминологии, однако прошу вас впредь не допускать столь нелестных уху моряка ошибок. Да будет вам известно – плавает только… сор! Впрочем, возвращаясь, друг мой, к вашему вопросу, отвечу-с, что с той самой поры я навсегда покинул флот Его Императорского Величества и обзавелся частной практикой. Сначала в Москве златоглавой, а теперь перебрался в уезд. Потянуло что-то на старости лет к земле, на покой. Укатали крутые горки дряхлого конягу.

Фальк пробормотал извинения.

– Помилуйте, пустое-с, – беззаботно улыбнулся доктор, взгляд его лучился приязнью.

Какое-то время они ехали молча. Тишину нарушал только противный скрип неважно смазанного колеса.

– Так вы у Арсентьевых теперь стоите?

– Что вы, Иван Карлович! – откликнулся Нестеров. – Я в Кургане квартирую. Арендую флигелек у Сухаревского купеческого дома. Где, выходит, стоим, там и работаем-с. Оно и удобно так, и экономно. Не дворец, конечно, но для одинокого бобыля в самый раз. Вот приедет из Первопрестольной Варвара Захаровна моя с девочками, тогда и станем думать о расширении жилого пространства.

– Супружница?

– Точно так-с, сударь, – подтвердил догадку Вадим Сергеевич, – суженая-с! Со дня на день дожидаюсь. Они в монастыре нынче остановились с дочками, запамятовал как бишь его, Далматовский, что ли. Очень уж матушка моя религиозна. Прислала письмо. Так, мол, и так, прости, любезный друг, не смогла мимо этакой красотищи проехать.

Фальк сопроводил его слова согласным кивком.

– Эх, Варвара – голубиная душа-с! Всякий раз ищет спасения у попов. Дикость это.

– Отчего же дикость? Позволю себе в этой точке не согласиться с вами, Вадим Сергеевич! Каждый ищет спасения, где его сердцу легче. Утешение оно всем требуется, точно соломинка для утопающего! Сие, уверяю вас, явление универсальное, частность только в самой соломинке и сидит. Один находит ее в водке, другой укрепляется в вере, а кто-то подчас и вовсе… – Иван Карлович выдержал паузу, – …стихи пишет-с.

Нестеров удивленно поглядел на него, моргнул раз-другой, а затем вдруг разразился оглушительным хохотом.

– А вам палец в рот не клади, голубчик вы мой! Да-с, смех и грех называется! Да-с! Правы, стократ правы, милейший Иван Карлович! Каждый из нас – «человеков» – на свой лад сумасшедший. Всяк по-своему!

Штаб-ротмистр поймал себя на том, что вслед за Вадимом Сергеевичем растягивает губы в преглупой улыбке. Чуть помедлив, он снова заговорил:

– Так позвольте все-таки спросить, что ведет вас к Арсентьеву в столь поздний час? Надеюсь, вы не из-за меня пустились в этот путь?

– Видите ли, друг мой, князь Арсентьев мучается животом, а поскольку доктор, пользовавший до того местное дворянское сословие, приказал долго жить, его сиятельству больше не к кому обратиться. На всю округу кроме меня нет ни одной живой души, обладающей должным уровнем квалификации и опытом. Если, конечно, не считать нескольких фельдшеров из городской больницы, двух-трех повитух и престарелого мастера зубных дел.

– Так вы лечите самого князя?

– И князя, – согласился Нестеров, – и сестрицу их Софью Афанасьевну, и Вебера Константина Вильгельмовича – станового пристава, и даже самого городничего! – он опять негромко рассмеялся. – Только не подумайте, Иван Карлович, ради Бога, что от каких-то особенных заслуг! Так, за неимением!

– Вне всяких сомнений, вы к себе несправедливы! – уверил Фальк скромничающего слугу медицины.

– Вот и сегодня, – продолжил доктор, – чуть только уладил дела, сразу было к князю, раздобыл ему кое-какое снадобье, к слову сказать, преотменное! Но вышла заминка, прибыл нарочный от господина Бриген… Пардон, в целях соблюдения принципа конфиденциальности давайте с вами забудем фамилию, которую я только что произнес. Словом, у одного из моих пациентов приключился острый приступ подагры. После еще, как вам известно, заскочил на почту. Короче, припозднился. Да оно ведь для вас, Иван Карлович, даже и лучше вышло.

– О, безусловно! Вы даже и не представляете, насколько я вам благодарен! Право, только воображу себе очередной ночлег на постоялом дворе… брр! Нет уж, увольте, слуга покорный. Отныне, Вадим Сергеевич, я навеки ваш должник! Просите меня, о чем сами хотите, я не приму отказа! Кстати сказать, об отказах… Меня разбирает любопытство, почему городской извозчик не пожелал отправиться к князю? Неужели и впрямь леса испугался? – тут он понизил голос и перешел на шепот. – Здесь что, пошаливают, да?

Лицо титулярного советника впервые за все время приняло непривычно серьезное выражение. Он надолго замолчал, точно обдумывая, стоит ли отвечать на этот вопрос.

– Бывает, что и пошаливают. Как без того? Но боюсь, Иван Карлович, голубчик, что дело здесь в другом. Видите ли, местных больше тревожит не лес, а само поместье Арсентьевых.

– В самом деле? – нахмурился молодой человек.

– Поверьте, у них есть на то причины, и, признаюсь вам, что совершенно небезосновательные. Хотя большей частью все это, конечно, нелепые слухи и страшные басни. Не более того! Да вы, наберитесь терпения, друг мой, скоро сами все узнаете. Впрочем, вот я вас, о чем, стало быть, желал бы предуведомить…

Не успел он окончить фразы, как колесо экипажа с размаху налетело на древесный корень, что сверх меры разросся на пути. По светлому времени объехать его не составило бы особого труда, но только не теперь. Не в бледном мерцании фонаря.

Кони безо всяких трудностей и с видимым равнодушием перешагнули распростертое на дороге препятствие, однако бричке препона оказалась не по зубам. Коляску подбросило на добрую сажень и с изрядной силой швырнуло обратно. Стеклянный футляр светильника немедленно отозвался высоким жалобным звоном, и в один миг сделалось вокруг совершенно темно. Ну, хоть ты глаз коли.

Доктор, едва удержавшийся на облучке, мгновенно спохватился и поспешил остановить упряжку, дабы ненароком не наскочить на что-нибудь еще. Лошадки-умницы послушно встали, закивали вихрастыми головами.

– Проклятье! Вы целы, Иван Карлович? – послышался в кромешной тьме сдавленный голос Нестерова. – Не зашиблись? Где вы там?

Ответа не последовало. Лишь беспокойно всхрапывали кони.

– Господин штаб-ротмистр, да живы вы что ли? Иван Карлович, батюшка!

– Я невредим, Вадим Сергеевич, не извольте беспокоиться, – откликнулся Фальк, но отчего-то не здесь, не рядом, а откуда-то справа.

– Господи, как вы меня напугали! Тысяча извинений, сударь, недоглядел! Где вы? Да точно ль целы? Я…

– На что это мы так? На пень?

– Похоже на то. Пень или коряга, черт его разберет. Вот уж нежданно-негаданно!

Любопытно, подумал Иван Карлович, в минуту опасности Нестеров совершенно преобразился, из речи его полностью исчезли словоерсы, фразы стали короткими, точными. Он более не сопровождал их словесными кружевами. Скажите, какая интересная реакция. Не раз уже доводилось Фальку, невзирая на молодость, наблюдать как те или иные люди ведут себя в тревожной обстановке. Кто-то цепенеет, точно завороженный, кто-то начинает без умолка тараторить, а кто-то мгновенно мобилизуется и становится похож на сжатую до отказа пружину. Последнее качество обнаружилось и у доктора. По всему видать, военная косточка!

– Постойте-ка, что это здесь? – крикнул штаб-ротмистр. – Вроде не дерево!

– Что-что? Да где вы, в самом деле, Иван Карлович? Все вам шутки шутить, полноте! – Доктор явно беспокоился.

– Здесь я, в траве у дороги, видно выпал, когда столкнулись. Руки-ноги, кажется, целы. Повезло… Черт, не видно не зги!

Точно по заказу, в небесном сражении снова наметился коренной перелом. Горделиво сияющей луне, наконец, удалось отбросить от себя черные щупальца облаков, и все пространство вокруг залилось мягким таинственным сиянием.

Голоса обоих путников, внезапно приобретших возможность видеть, раздались практически одновременно.

– Бог ты мой! Что это?..

– Черт подери!..

Иван Карлович смотрел и видел перед собой яму, в которую чудом не свалился мгновение назад! От края страшного черного зева его отделяла всего одна пядь. За ямой покосившимися ветхими крестами щерилось небольшое кладбище, чуть не полностью затерявшееся в бурьяне. У самой дороги высился ладный часовенный столб. Всякий, приглядись он хорошенько, без труда мог бы разобрать иконку Николы Чудотворца, заботливо укрытую кем-то от дождя маленькой дощатой крышей. Огарки свечей и вытоптанная у основания часовенки трава указывали на то, что столб не был заброшен.

– Тут какая-то яма, – пробормотал Фальк, медленно вертя головой.

Этакая картина и днем кого угодно способна была лишить присутствия духа, а уж ночью и подавно довести до полусмерти, потому молодой человек невольно вздрогнул, когда рядом бесшумно выросла черная фигура Нестерова. Тот с угрюмым сосредоточием рассматривал что-то у себя в руках и отчего-то сжимал подмышкой трость, словно боялся ее потерять.

– Не яма, могила! Видно вырыли загодя, да не пригодилась. Сие есть «Баринов погост», – пояснил доктор, даже не взглянув на жуткий пейзаж. – Тут с давних пор хоронят арсентьевских крепостных.

Петербуржец приподнялся на локте и покосился на своего собеседника.

– Голубчик, оно, конечно, не мое это дело… – Вадим Сергеевич громко прочистил горло, – но ежели то не тайна, сокрытая за семью печатями, быть может, вы откроете мне какое у вас, собственно, дело к Дмитрию Афанасьевичу? – с этими словами он протянул Фальку чуть раскрывшийся от падения продолговатый сверток. Край атласной материи наполовину сполз и обнажил витые гарды двух дуэльных шпаг в дорогой оправе. Серебряные блики тотчас заиграли на холодных лезвиях. – Кто вы, собственно, такой, Иван Карлович?

По всему было видно, что доктору только сейчас пришло в голову поинтересоваться, в конце концов, кого он в своей беспечной любезности взялся доставить к князю. Не убийцу ли, не вора?

Молодой человек неторопливо поднялся на ноги, коротко отряхнул испачканные панталоны, затем фрак и с достоинством произнес:

– Я, Вадим Сергеевич, имею честь и удовольствие состоять в чине старшего фехтмейстера при Павловском кадетском корпусе. Ныне, правда, пребываю в отпуску. Явился сюда по личному приглашению его сиятельства князя Арсентьева с целью преподавания серии уроков. В партикулярном качестве.

Совсем немного времени понадобилось, разогнанным было тучам, что бы снова сбиться темной гурьбой или, выражаясь по-военному, перестроить прореженные неприятелем порядки, да навалиться, как следует, на опостылевшее небесное светило.

Учитель фехтования едва успел бросить взгляд на зияющую могилу, прежде чем вокруг вновь сгустилась тьма. Он проговорил, ни к кому особенно не обращаясь:

– Так значит, вы полагаете, все это не более чем страшные басни?