Платоны

Уже через час после того, как Соня отыскала-таки Алека по надиктованному Артемом адресу института КФ, ей стало ясно, что здесь ничего не ясно.

– Алек Савельевич, вы это серьезно?! – хлопнула ресницами Соня.

Посреди чердачного помещения стоял штабель книг о спасении окружающей среды. И это следовало как-то реализовать в рамках организованной Кантаровичем благотворительной акции.

– А что такого? – пожал плечами Алек. – Я обещал твоему отцу подыскать достойную работу, и я тебе ее подыскал. Обходишь офисы крупных компаний и агитируешь средний и старший менеджерский состав за милосердие, благотворительность и добросердечность. Чем не достойное занятие?

Соня открыла взятый из штабеля томик и заглянула внутрь. Это были изданные Алеком и никому в стране не нужные труды по защите окружающей среды. Нетленные и бесценные в силу тотальной непокупаемости, книжонки ваялись старейшими членами Академии наук. Рунге же через эти издания имел серьезный козырь в разговоре с Президиумом, населенный такими же, окончательно выжившими из ума, авторитетами советской эпохи.

Ясно, что ни одному нормальному современному человеку, мчащемуся по нескончаемой марафонской трассе за удачей, деньгами и просто благополучием, и в голову бы не пришло читать книгу столетнего академика Снегирева «Спасти арктические снега от таяния – важнейшая задача современного общества». Всю жизнь академик работал над оружием массового уничтожения, был всемирно признанным отцом нейтронного оружия, а на старости лет решил реабилитироваться таким странным образом.

Над этим его желанием подтрунивали многие, а уж когда он попытался выдвинуть свой труд на соискание не только награды ЮНЕСКО, но и Нобелевской премии, сарказму коллег не было границ. Это все равно, что нынешний вице-президент США Альберт Гор вдруг начнет агитировать за спасение мира от глобального потепления и получит за это ни много ни мало – Нобелевскую премию мира. В общем, бред, да и только.

– Или вы тоже считаете, что заниматься этим – бред? – с подозрением прищурился Алек.

Соня решительно замотала головой.

– Ни в коем случае! Спасать арктические снега надо! И прямо сейчас! Но ходить с сумкой по офисам? Меня же ни один охранник внутрь не запустит!

Алек поморщился. Ему предстояло решить сегодня куда более важную задачу – как-то блокировать Черкасова. А тем временем Соня еще раз покачала головой и вернула книжку в штабель.

– И в фонд наш никто не захочет вступать. Где программа? Где наша группа поддержки из колледжей и университетов? – Она укоризненно покачала головой, – Алек Савельевич, так дела не делаются!

Отмахнуться от свалившейся с другого конца света дочери папиного старинного приятеля было невозможно, и Алек вымучил улыбку. С американцами нужно разговаривать улыбаясь, тогда они расслабляются. Это правило Алек усвоил еще в период своей первой неудачной эмиграции.

– Софья, не переживайте. В России сейчас многое делается впервые. И наша задача лишь заставить людей думать. Да, пока не все готовы принимать наши идеи. Но мы не торопимся. И не торопим. Но, будьте уверены, придет время, и мы воспитаем общество…

Он говорил и говорил, а Соня слушала, но почему-то не верила. Нет, речи правильные, но действия он предлагал совершенно противоположные тому, о чем только что с такой страстью рассказывал.

То же самое было с ее отцом. Соня полностью соглашалась, что именно в русских ученых нуждается весь мир. Ее отец, уехав от коммунистического режима, бредил Россией. Он вечно твердил, что только их родина может рождать «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов». Ну, с Платоном было более менее ясно, она не могла понять другого: кто такие Невтоны? И почему именно в России должна появиться реинкарнация древнего философа? У кого хватит ума назвать свое дитя Не-в-тон?

Папе вопросов она предпочитала не задавать, потому что вместо ответа на вопрос можно было попасть на очередную папину пьесу в театре одного единственного актера – Павла Матвеевича Ковалевского. Но теперь она сама решала свою судьбу.

– И очень хорошо, что вы уже имеете опыт работы в западных экологических и прочих организациях! – восторгался Алек. – Если мы убедим наших западных партнеров, что Россия сегодня друг и партнер, то все будет супер!

Соня тряхнула головой. Напор был чересчур силен.

– Поймите, Соня, я вовсе не планировал заниматься вами круглосуточно! У меня иные, не менее важные задачи. Вот, смотрите, – приподнял Кантарович какие-то огромные листы с отпечатанным текстом. – Это то, о чем я говорил. Энциклопедия! – он произнес это слово с придыханием.

Соня подошла поближе: ровные строчки, уложенные в столбики, текст мелкий, но очень ровный. Общее впечатление от внешнего вида складывалось приятное. Она не могла различить и прочитать всех предложений и формулировок, но в целом эти таинственные листы, которые Алек Савельевич именовал «гран-ка-ми», навевали уважение.

– Красиво… – не могла не признать Соня.

– Красиво?! – возмущенно пыхнул Кантарович. – И это все, что вы можете сказать?!

Он подхватил гранки и, глянув на них восторженными глазами, попытался крутануться вокруг себя, словно в вальсе. Ясно, что маневр не удался, а Кантарович, споткнувшись о пачки книг, шлепнулся на пол. Из его кармана вылетела и на мгновенье в воздухе зависла стеклянная бусинка, и Соня не раздумывая подставила руки.

– Нет!

Соня отшатнулась.

– Дайте это сюда!

Соня послушно протянула руку. На ее розовой ладошке лежала крохотная капсула. От падения и резкого нажима крышка приоткрылась, и наружу вылез маленький листочек голубой бумаги.

– Ох, Соня, – укоризненно покачал головой Алек.

Аккуратно заправив голубой лоскут в капсулу, он прикрыл ее крышкой, сунул в карман и лишь тогда с облегчением вздохнул:

– Все, Соня, извините. Мне сейчас очень некогда. Идите. Попробуйте работать. До завтра.

Соня попыталась возразить, но Кантарович буквально вытолкал ее за дверь чердачной каморки.

– У-ф-ф-ф! – выдохнула она и озвучила первое сравнение, которое пришло ей в голову. – Кро-ко-дил.

Почему-то именно этого зубастого хищника, многократно виденного Соней на болотах Флориды, куда папа вывозил их раз в год «полюбоваться природой», напомнил ей сейчас издатель Алек Кантарович. Честное слово, она не видела принципиальной разницы между флоридскими аллигаторами и зубастыми рептилиями нового русского бизнеса.

Соня тряхнула огненной гривой; косичка безнадежно расплелась, волосы требовали ванной, шампуня и гребенки, а ей еще предстояло успеть сделать хоть что-нибудь полезное.

Агент

Положа руку на сердце, это было незаконно… пока незаконно. Однако прослушка телефонных разговоров гражданки США С. П. Ковалевской дала результат мгновенно. Едва получив инструктаж у Кантаровича, Соня принялась долго и страстно рассказывать Артему Павлову о невыносимых условиях, в которые она попала в России, и уж Павлов был – само внимание.

– И что вы теперь думаете делать? – интересовался у Сони бывший выпускник Высшей школы КГБ, а ныне отучившийся в Штатах преуспевающий адвокат.

Полковник Соломин превратился в слух.

– Схожу в рекомендованные мне места встречи деловых людей, – отвечала как на духу потенциальная связная ЦРУ.

– Это где ж такие? – рассмеялся Артемий Андреевич.

Соня принялась перечислять, но у Павлова этот перечень вызывал только задорные смешки.

– А что вы там смеетесь? – возмутилась в конце концов американка. – Или вы можете предложить мне что-нибудь лучшее?

– Могу, – уверенно заявил Павлов.

Соломин так и застыл с карандашом наперевес.

– Я могу предложить вам совместный ужин, – уже нимало не стесняясь, рассмеялся в наушниках Павлов, – скажем, в уже намеченной вами к акту благотворительности жертве – ресторане «ОБ ЖОРА», часам к восьми-девяти.

«Надо же! Уж не клеит ли он ее?!» – хохотнул Соломин.

– Ну, не знаю… – засомневалась американка, – мне столько надо успеть…

– Там я и расскажу вам о тех особенностях российского менталитета, о которых не знают эмигранты во втором поколении.

– Обещаете? – как-то игриво поинтересовалась американка.

«Ух ты! – подумал Соломин. – Да она ведь не против…»

Насколько он знал женщин, такая игривость в голосе могла означать многое, очень многое. Но это же означало, что американка, кто бы она ни была, утратит сегодня бдительность втрое. Ну, и Павлов тоже…

«Рискнуть?»

Встреча этих двоих в ресторане однозначно помогла бы раскрыть каждого из них чуть больше, чем известно сейчас. Главное, чтобы рядом, пока будет длиться встреча, был третий – некто незримый. Да, это еще не было законным, но сегодня – Соломин глянул на часы – подписать разрешение он просто не успевал.

Обжора

Популярный столичный ресторан «ОБ ЖОРА» получил свое столь же смешное, сколь и успешное название благодаря своему владельцу Жоре Обрубкову. Сложенное из имени и первых букв фамилии, оно отыскало самый живой отклик в сердцах отечественных олигархов, и теперь самый короткий путь к этим сердцам лежал через «ОБ ЖОРУ». Однако сегодня в «ОБ ЖОРЕ» вот уже четверть часа происходило нечто невероятное: симпатичная рыженькая девушка с легким акцентом пыталась подвигнуть жующих бизнесменов делать взносы в пользу пострадавших от различных вооруженных конфликтов детей.

– Вы не понимаете, что речь идет о детях? О детях, которые пострадали от войны! – громко, на весь зал объясняла она, и было видно: кое-кто уже вытаскивает портмоне – лишь бы эта ДЕВИЦА не давила на совесть.

Администратор пытался ее вразумить, но безуспешно – девушка тут же объявила, что она американка и приехала помочь России вернуться к своим исконным традициям: милосердию и благотворительности. Трогать американскую гражданку многоопытный администратор не стал и просто вызвал милицию, ну, а прибывшие патрульные уже не стали с ней церемониться.

– Так. Нарушаем общественный порядок? – белобрысый сержант окинул девушку усталым взглядом.

Он сразу увидел, что никакой опасности от этой рыжей американки не исходит, но «ОБ ЖОРА» иногда выступал спонсором их отделения в некоторых вопросах, и не реагировать на вызов было нельзя.

– Нет. Не нарушаем. Это они нарушают право на свободу слова и право каждого жить счастливо, – ответила она напористо.

– Ух ты! Чем же это они нарушают? – весело оглядел затравленно жующих бизнесменов милиционер.

– А тем, что проедают и пропивают здесь деньги, – она погрозила кулачком сидящим в зале людям.

Некоторые поморщились, многие отвернулись, но основная масса так и продолжала с невозмутимым спокойствием равномерно двигать челюстями.

– Так свои деньги-то! – апеллировал патрульный к привычной логике. – И чего вам не нравится? Сами зарабатывают, сами и проедают. Все логично. Все законно.

Рыжая возмущенно пыхнула.

– Вовсе нет! Может, и законно, но совсем не логично! Когда в мире гибнут дети, кусок в горло не должен лезть! – Она непреклонно надвинулась на милиционера. – Как можно объедаться, когда вся Африка голодает?! Вот вы знаете, сколько детей умирает от голода?

Патрульный под таким напором невольно отодвинулся:

– Нет. А сколько?

– Больше ста тысяч в день! А вы говорите логично и законно! Не логично и не законно, – она вдруг протянула ему руки: – Давайте! Арестовывайте меня. Но замолчать не заставите.

Девушка решительно тряхнула рыжей копной волос, поднесла сжатые кулаки к груди сержанта и добавила:

– И не забудьте мне зачитать мои права!

Тот поморщился и легко отодвинул ее руки:

– Ну, к чему эти страсти? Фильмов, что ли, американских насмотрелись?

– Да. Я и есть американка. И не стесняюсь сказать об этом. Потому что я не поддерживаю наше правительство. Не одобряю войну в Югославии и Афганистане. И вашу войну не одобряю.

– Понятно, – вздохнул патрульный. – Ну, тогда пройдем в отделение и разберемся, что вы за птица заокеанская-американская. Вперед, – слегка придал он девушке ускорение по направлению к выходу из «ОБ ЖОРЫ».

И едва они двинулись к выходу, в дверях возник высокий мужчина.

– Постойте, сержант! Не торопитесь. Эта девушка со мной.

Милиционер остановился; для человека постороннего этот голос прозвучал слишком уверенно.

– А вы, собственно говоря, кто та…

В этот момент мужчина окончательно приблизился, и патрульный опознал в нем известного адвоката Артема Павлова. Это означало одно: сержант сегодня останется без добычи и будет вынужден выставлять неустоечку хозяину заведения. За беспокойство. Патрульный расплылся в улыбке:

– А-а-а-а. Господин Павлов. Приятно видеть и слышать. Как вы неожиданно появились…

Павлов тоже улыбнулся – широко и демонстративно:

– Я там, где меня не ждут, – с пафосом произнес он и совсем уж высокопарно добавил: – Я там, где я нужен. Мое второе имя – внезапность.

Милиционер открыл рот да так и замер: такого откровенного выпендрежа он не видел давно, а Павлов понял, что все удалось, и расхохотался:

– Шучу, сержант. Просто у меня свидание с этой прекрасной девушкой, и оно только что… – он выразительно посмотрел на красивые массивные часы, – нет, уже две минуты назад началось.

Сержант хлопнул глазами, а Павлов повернулся к американке.

– Соня, что вы натворили? Почему этот милый человек в форме предъявляет к вам претензии?

– А он против благотворительности и милосердия, – выпалила Соня.

– Нет-нет! – запротестовал сержант. – Вовсе я не против милосердия. Мне-то что? Просто вы тут скандалите, беспокоите клиентов, и администратор вызвал наряд. Вот сейчас установим вашу личность и составим протокол. Кстати, ваш адвокат поможет вам, – он кивнул на Павлова.

Соня фыркнула и скривила ротик:

– Мой адвокат? Фи!

Павлов, явно сообразивший, что нужно срочно действовать, а то можно остаться без девушки, и без обеда, перехватил инициативу:

– Сержант, прошу вас! Не надо ничего устанавливать. Никаких протоколов тоже не надо. Я беру эту общественницу на поруки и ручаюсь за нее. Она будет вести себя тихо.

Соня попыталась что-то возразить, но Артем многозначительно поднял палец:

– По крайней мере, в общественных местах. В ресторане, например. Мы ведь пришли поесть и пообщаться, а вовсе не развлекать ваше отделение рассказами про Америку и прочая. Так, Софья Павловна? Дайте слово представителю правопорядка, что впредь не будете шуметь в ресторанах. Пожалуйста.

Он заглянул Соне в глаза, та поджала губы и фыркнула:

– Хм! Не буду! Больше не буду агитировать ваших твердолобых толстосумов помогать детям. Если совести нет – пусть трескают свою фуа-гра.

– Ну вот, только дали слово и сразу ругаетесь! – милиционера возмутило незнакомое слово. – Симпатичная девушка, а так ругаетесь!

Соня тяжело вздохнула, и Павлов снова ей подмигнул: