Глава 4
Изнасилование, о котором я всегда мечтала

Жадный взгляд де Ноблэ скользил по ее телу, и Рита ощутила холод, словно ее касались ледяные пальцы. Сам по себе взгляд был жутко непристойным.

В ней снова что-то надломилось. Внутренняя боль грозила затопить сознание, разрушить показную холодность и самообладание. Страх, что этот «малыш» попытается сделать с ней… нечто совершенно ужасное.

– У тебя классная грудь! – Виктор протянул обе руки и сжал нежные полушария. – Как у девчонок на обложках порно журналов!

– Хм, наследник древнего аристократического рода читает непристойную литературу? – хмыкнула Свои, очень жалея, что не посмеет опубликовать подобное откровение, хотя очень хотелось.

Виктор покраснел, на миг отвел взгляд, затем снова принялся разглядывать ее, с той же похотью и нахальством:

– Да, ну и что? А ты этим занимаешься. И я хочу ЭТОГО с тобой. Раздевайся!

Хрупкий мальчик, только-только начавший превращаться в юношу, убрал руки, до боли стискивающие грудь, и отошел, начав стягивать с себя верхнюю одежду, под которой ничего не было.

Она тоже начала медленно снимать прозрачное платье.

– Ложись, – снова приказал Виктор, тыкая пальцем на расстеленную кровать.

Женщина кивнула и легла. Виктор взгромоздился на нее, тяжело дыша, упираясь в обнаженное тело вставшим членом.

– Я читал, как это делается, но… Сделай это сама! – приказал он, смотря на Риту с некоторой долей беспомощности и даже опаски.

Снова кивок – последние слова Виктора, полные нерешительности и затаенного страха «облажаться», сняли ее страх и напряжение. Она потянулась к нему и поцеловала в розовые губы. Виктор застонал, снова начиная сжимать ее грудь.

«У меня останутся синяки! Прекрасно! И что скажет Антуан? Наверное, как всегда, промолчит. Но о многом подумает».

– Так не следует делать. Женская грудь очень нежная и чувствительная, – произнесла она, отстраняя его руки. Женщина взяла его ладони и положила себе на грудь. – Ласкай нежно, понятно? Осторожно, пожалуйста!

Виктор сморщил нос, но неохотно подчинился.

Рита поняла, что он вот-вот кончит.

Она оседлала его, осторожно обхватила член мальчика и направила его в себя, постепенно начиная насаживаться.

Чистое, незамутненное удовольствие, словно в жару погружаешься в прохладу лесного озера. Виктор двигал бедрами, пытаясь войти как можно глубже, громко постанывая.

Она начала двигаться, нависая над ним, опускаясь на его член.

Виктор продолжал мять ее грудь, в его глазах была страсть и растерянность, шок от необычных ощущений. Он быстро кончил, снова до боли стиснув ее ягодицы. Затем перевернул, оказавшись сверху, но не выходя из нее. Член Виктора быстро вставал, снова твердея.

– Теперь сверху буду я! – заявил он с видом победителя, собравшегося «пронзить» своего врага «мечом». – А мне это нравится! – глаза парня горели фанатизмом дорвавшегося до наркотика наркомана.

Виктор закинул длинные ноги женщины себе на плечи и начал грубо трахать ее, вбивая в кровать. Наклонялся, кусая ее губы, затем – нежную грудь. Почти до крови, до боли. Потом неожиданно ласково целовал. Чередовал грубые укусы с нежными поцелуями, поглаживал язычком появившиеся – и начавшие кровоточить – царапины.

Рита ненавидела саму себя за то, что испытывает удовольствие от секса, мало отличимого от изнасилования.

«Я снова предаю сама себя, снова ломаю то, что потом не склеить». Оргазм накатил неожиданно. Она кончила, извиваясь под Виктором, который овладевал ею, как маньяк-насильник – своей жертвой.

Она быстро вскочила, накидывая прозрачное платье, взяла свою сумочку, ранее брошенную возле постели, и торопливо оделась. Дрожащие руки промахиваются по пуговицам, не могут застегнуть молнию на юбке. Трусы, прилегая к влажному лону, тоже становятся неприятно мокрыми.

Глаза Виктора округлились – он даже приподнялся на кровати.

– Ты это куда? Я, кажется, тебя не отпускал! – его голос звучит удивленно, зло и повелительно. Так говорит избалованный ребенок, считающий, что мир создан только ради его удовольствия.

– Я не хочу, чтобы ты меня прогнал, как паршивую собаку, – вырывается с неожиданной искренностью.

Виктор смотрит заинтересовано, как на препарированную зверюшку, чуть склонив голову. Светлые волосы падают на его лоб, слегка прикрывая глаза.

Она на мгновение приостановилась, пытаясь понять, кто из двоих де Ноблэ к ней хуже относится. Да, для обоих мужчин репортерша была меньше, чем мусор под ногами. Просто красивое, удобное, всегда доступное тело. Разновидность служанки, появляющейся по щелчку и раздвигающей ноги в нужный момент. Принимающая любую позу, как женщины-жертвы из романов де Сада – и зачем она, на ночь глядя, читала эту отвратительную литературу?

– Ты же все равно утомился. И больше ничего не можешь… Ты бы в любом случае сказал, чтобы я убиралась, не так ли? – она пожала плечами, продолжая невольно сравнивать отца и сына. Элеонора в ее мыслях представляется просто какой-то мизерной частью де Ноблэ старшего. Как пятая колонна этого богатого особняка. Или шестая дверь. Либо еще одна красивая кукла для ублажения Леопольда. Да, де Ноблэ-старший не оскорбляет ее… ну, почти. Разве что во время секса. Он холоден, одновременно развратен и равнодушен, как кирпич. А Виктор… ему нравится… играть. Как кошке с мышкой.

Его ладонь совершает молниеносное движение – и ее пышные волосы оказываются в плену его сильных пальцев.

«О, боги! Скоро хватка как у отца будет!»

Рита ощущает, как ее тянут, – и падает на кровать.

Ее глаза встречаются с прищуром серых глаз. На нее падают золотым дождем его волосы. Хищные черты еще нежного, почти детского личика. Губы презрительно кривятся:

– Теперь ты будешь делать все, что я захочу, сучка! Можешь убираться, тварь, я тебе разрешаю!

Пальцы разжимаются, отпуская волосы на волю. По крайней мере, он не стал ее скальпировать. Достижение века!

Она пытается уйти, сохранив остатки достоинства. Но глаза почему-то на мокром месте, а во рту – привкус горечи. Она ощущает себя гадко использованной. И понимает, что пала. Снова. Оказалась почти в самом низу бездны. И почти потеряла себя, превратившись в полубесчувственную куклу, у которой из всех органов еще работает, и может чувствовать только тот, что находится между ног.

Изо всех сил пытаясь удержать рвущиеся наружу рыдания, стыд и боль, Рита Свои спустилась вниз.

– Ну, как все прошло? – поинтересовался поджидавший ее Леопольд. Он сидел недалеко от камина, развалившись на кушетке. Блеклый свет свечей от двух канделябров, один из которых стоял на узком черном столе возле окна, а другой – на втором, тоже черном, в глубине комнаты, подсвечивали волосы и глаза, превращая извращенца в подобие ангела. Сходство с неземным существом ему придавали белые тонкие штаны и шелковая белая же рубашка.

– Нормально, – устало бросила женщина, пожав плечами. – Я, пожалуй, пойду.

– Что, мой сын был так сильно плох? – Леопольд вглядывался в ее лицо. – Он обидел тебя? – немного помолчав, добавил он.

– Да нет, все было хорошо, – она подняла голову, заглянув в его прозрачные глаза. Странное чувство охватило ее: словно их связывали почти дружеские чувства. Сообщники – вот кем они всегда были. И это связывало больше, чем просто сексуальные отношения.

– Хочешь домой?

– Да.

Де Ноблэ медленно кивает:

– Боюсь, моему сыну до меня далеко.

– О, да! Но в постели он просто зверь! – хмыкает она, а губы сами собой растягиваются в кривой гримасе. – Поверь, Леопольд, скоро ты будешь им гордиться!

– Если б он только не был таким… чрезмерно чувствительным и нервным. Надо уметь держать себя в руках, – продолжал он рассуждать на темы воспитания детей.

– Ой, да ладно! Кто бы говорил. Ты сам приходишь в неистовство по любому поводу и без повода, – улыбнулась женщина. – Особенно, когда видишь Гарри Джонсона. Кстати, я его тоже ненавижу.

– А ты-то почему? – его испытывающий взгляд погрузился в ее бирюзовые глаза. – Лично я, потому что этот ужасный мальчишка постоянно обходит моего сына! ВО ВСЕМ! Ну, кроме хороших манер, естественно, и красоты. Да и по экономике, но лишь потому, что Аврелий Ламборджи, учитель экономики, – наш друг и крестный Виктора. – Кулак аристократа впечатался в ближайший столик.

Рита подпрыгнула, несколько раз испуганно моргнув.

– Если б я мог… я бы избил его! – с ненавистью выдохнул мужчина, сощурившись.

– Кого, сына?

– Да нет, дура, Джонсона! Тоже мне, великая цаца! Все в этой чертовой школе ему кланяются, лишь потому, что его папочка кривляется на съемках очередного, как их называют, блокбастера. А мой сын всегда мечтал быть первым среди одноклассников. Кстати, благодарю за милые статейки! – мужчина мерзко захихикал. – Думаю, наш чудный мальчик из-за твоих талантливых унижений и потрясающий язвительности уже готов из окна выброситься. По крайней мере, настроение ты ему испортила, надолго обеспечив депрессией. – Еще один смешок. – Ладно, иди, дорогая, в свою одинокую постель.

Рита отправилась в свой особняк, размышляя над тем, что произошло. Вспоминая, вспоминая…

* * *

– Привет, милая! – Антуан легко поцеловал ее руку. – Как прошел день?

Она медленно убрала ладонь:

– Это было ужасно, Антуан! Мне пришлось… – она начала плакать, затем забилась в истерике.

Де Вилл быстро вытащил из кармана заранее припрятанное успокоительное. Последнее время его запасы постоянно иссякали. Но мужчина никогда не забывал купить новую упаковку.

– Рита, дорогая, любимая, – он с трудом удерживал бьющееся в его руках тело, как какого-нибудь зверя, подстреленного охотниками и уже погибающего. – Что опять случилось? Может… тебе перестать работать для этого жуткого журнала? Пожалуйста, бросай это ужасное место! Что с тобой, радость моя?

С нежной заботой он гладил повлажневшие от пота волосы.

– Почему ты позволяешь им себя мучить?

Вопрос, оставшийся без ответа. Возможно потому, что она сама боялась признаться, что на самом деле ей нравится, когда ее мучают.

Глава 5
Смерть любимого – дешевая сенсация

– Я не знаю, почему все так происходит, – она обреченно покачала головой, высвобождаясь из объятий его все еще сильных рук, несмотря на возраст. Впрочем, для нее он всегда был мужчиной, а не стариком. – Быть может, я сумасшедшая мазохистка, – красавица искривила губы в пародию на усмешку.

Поправила пышные волосы, начала раздеваться, швыряя вещи в шкаф.

Мужчина целомудренно отвернулся, хотя много раз видел ее голой. Но он чувствовал, что сейчас на интим она не настроена, и не хотел раздражать ее еще больше жадными взглядами. – Быть может, меня сломал тот парень, который изнасиловал меня возле заброшенного дома… В любом случае, так уж сложилось. И мне ни за что не выбраться из порочного круга. Еще одна кривая усмешка. – В любом случае, я уже добилась многого… и, по крайней мере, могу не считать себя пустышкой.

Женщина торопливо скрылась в ванной. Вернулась уже с влажными волосами, которые подчеркивали красоту ее лица, и в длинном халате. Ее взгляд стал более холодным и уже не таким несчастным, как раньше.

– Спасибо, что переживаешь за меня, Антуан. Но я пока не хочу бросать свою работу.

Мужчина кивнул, чувствуя некоторое разочарование: ведь ее ответ подразумевал, что она также отказывается прекращать свои сексуальные «игры» с семейством де Ноблэ. И он не мог ничего с этим сделать – Антуан знал, что он уже старик, и, конечно же, не может сексуально удовлетворять свою прекрасную любовницу. Да и с самого начала в их отношениях было больше дружбы, чем сексуального влечения, ведь даже тогда он уже был слишком стар для нее. Но мужчина знал, что согласиться остаться с ней на любых условиях, лишь бы она от него не ушла. Этого бы он не пережил. Она была тем, кто еще держал его среди живых, возвращал радость молодости и свежесть первой любви.

Рита прижала пальцы к вискам и мученически глянула на него.

– Давай лучше поговорим о поднятии рейтинга популярности твоей замечательной школы.

– Насчет популярности – у нас ведь теперь учиться Гарри Джонсон! – торжественно произнес Антуан, сжимая ее в объятиях. – Его присутствие в стенах школы поднимает наш рейтинг на неизмеримую высоту!

Женщина недоверчиво хмыкнула.

– Да, я согласна, это очень даже неплохо. Понятия не имею, как тебе удалось его заполучить.

– Да я тоже не знаю, – улыбнулся мужчина. – Возможно, его знаменитый папаша настолько занят, что просто нашел нашу школу по телефонному справочнику? В любом случае, я с ним лично почти и не знаком. Я видел Адама лишь несколько раз, когда он навещал своего сына в школе. Правда, к нему всегда очень трудно пробиться через толпу его охранников, репортеров и прочих прихлебателей. Просто король и его свита!

– Согласна. Его папочка – противное и высокомерное создание. Хотя красив, как греческий бог. Интересная помесь Аполлона и лощеного идеального красавчика с обложки модного журнала для геев, – она хихикнула.

– Ну, судя по тому, что у Адама есть сын, вряд ли он гей, – засомневался де Вилл, усмехаясь. – Какая ж ты все-таки злая, моя Ритуля!

– Стараюсь, дорогой, стараюсь! Все-таки это моя работа. Быть стервой – моя профессия. И иногда это даже приятно, когда твоя работа совпадает с тайными желаниями. И все-таки на душе как-то паскудно, словно я стала под душ, а на меня полилось дерьмо с запахом лучших французских духов. Но дерьмо – это дерьмо, сам понимаешь, как бы оно ни пахло. – Рита снова начала дрожать, и де Вилл успокаивающе поглаживал ее изящные, хрупкие плечи, шепча на порозовевшее ушко милые глупости. – Все-таки ты неисправимый романтик, – шепнула она прямо в его суховатые тонкие губы. – Но за это я тебя и люблю!

– Я тебя тоже, Рита Свои.

– Ага, прямо такой, какая я есть? Злобной и циничной стервой? Берешь в нагрузку к шикарной внешности мой нелегкий характер?

– Я люблю тебя… целиком и полностью. Ты – моя звезда, самый драгоценный бриллиант на свете… Моя пустыня и мой оазис.

* * *

Рита Свои почему-то ужасно нервничала перед этим интервью. Можно подумать, что она собиралась брать интервью у какого-то местного каннибала, который неумело, но активно подражает небезызвестному Ганнибалу Лектору. Хотя на самом деле это был обычный мальчик.

«Возможно, это потому, что меня поставили в жесткие рамки. И мой отвратительный начальничек потребовал, чтобы я делала то, что ОН хочет, писала лишь то, что мне скажет Гарри – эта юная звезда! Правда, знаменит он скорее благодаря своему отцу. Так сказать, подхватил эстафету. Все возвращается на круги своя?

Рита вздрогнула, стараясь внушить себе, что это ощущение внезапного холода появилось из-за ранней весны. Когда зелени еще почти нет, почки вот-вот собираются превратиться в листья, но еще медлят, наслаждаясь покоем и защищенностью.

«Что ж, на сей раз приказ моего начальника полностью совпадает с моим желанием. Так что я ничего не потеряю», – решила она для себя, улыбаясь немногочисленным посетителям кафе, находящегося на территории школы, в котором она пила кофе, поджидая героя своего очередного опуса. Женщина уже давно положила на столик блокнот с ручкой и любимое «орудие труда», диктофон.

Почему-то в этот день ей хотелось быть… более объективной. Рита сама не знала, отчего вдруг ее настигло это неожиданное благодушие. Обычно ей нравилось смешивать очередную жертву с грязью.

Красавица подперла подбородок тонкой рукой, постукивая пальчиками другой руки, точнее, длинными кроваво-красными ногтями, по гладкой поверхность стола, и не могла оторвать взгляд от двери.

Однако репортерша все же на пару минут отвлеклась от созерцания двери – уж очень интересная пара сидела за одним из столиков, красивые и беззаботные, словно на свете не существовало Зла. Молодые и легкомысленные, и, главное, влюбленные. Она это увидела в их глазах – отражения друг друга.

Остальной мир для них не существовал, пока они держались за руки и смотрели друг другу в глаза, нежно улыбаясь и щебеча легкомысленные глупости.

Рита проглотила ком в горле и постаралась придать своему лицу еще более неприступное и ледяное выражение, чем обычно. Однако сложнее всего оказалось убрать «вселенскую» тоску из глаз и превратить их в два бирюзовых камешка. Не к месту вспомнились родители. Точнее, тот период жизни, когда они начали отдаляться от нее. Или… она от них? Когда они впервые назвали ее жестокой, холодной. Особенно после первых публикаций ее ядовитых статей.

Вспомнилось интервью с коллегами из «Женских штучек», когда ее улыбающуюся фотографию с белозубым оскалом поместили на обложку. Тогда центральный разворот заняло то ужасное интервью. Ее премировали «Золотым пером», как лучшую журналистку года. Хотя, стоит заметить, что в конкурсе не принимал участия ни один серьезный журналист, пишущий про политику, только репортеры из различных женских изданий и желтой прессы.

– Рита Свои, говорят, что у вас нет сердца. Это правда?