На дворе дивный ясный майский день, небо словно сверкает, но я застрял дома и зубрю: скоро экзамен. В окно кабинета, отвлекая, льется ласковый свет. Телефон, слава тебе господи! Так, хватит чтива! «Заведование врачебным уходом в условиях больницы» вполне себе подождет.
Бросаю взгляд на дисплей: кто там у нас? Ну надо же! Лучший друг, Джастин, из своего Сан-Диего! Мы знакомы всю жизнь, и даже сейчас, за тысячу миль друг от друга, неделя-две – и созваниваемся.
– Да?
– Пэ-э-дди!
Не могу удержаться от смеха. Джастин тысячи раз произносил мое имя нараспев, и я каждый раз невольно улыбаюсь.
– Скиз, как ты? Вроде пару дней как общались. Все хорошо?
В ожидании ответа встаю из-за стола, иду на кухню, плечом прижав к уху телефон, и наливаю себе воды.
– И да и нет, – спокойно говорит он.
– Как твои? В порядке?
– Да, да. Кирстин и Джейден… с ними нормально.
Он умолкает. Хватаю телефон свободной рукой и жму к уху сильнее – не пропустить ни слова.
– Я утром был у невролога, – продолжает Джастин. – Поставили диагноз. Похоже, верный.
– И что?
– Многоочаговая аутоиммунная моторная аксонопатия.
– Что? Язык сломаешь!
– Они называют это «МАМА». Если вкратце.
Джастин рассказывает о визите, а я иду обратно в кабинет. Как легко он говорит о болезни! Как он так может? Впрочем, он из тех, чей стакан всегда наполовину полон.
– И какой прогноз? – спрашиваю я.
– Врач говорит: как пойдет, неизвестно… но с жизнью попрощаюсь.
– Когда?
Мне словно бьют под дых.
– А бог его знает.
Меня трясет. Ставлю стакан на стол и сажусь. Солнце, бьющее в окно, вдруг кажется неярким… и не теплым.
Мы беседуем почти час. Джастин боится, он зол, ему горько – но все-таки он неисправимый оптимист.
Донна, моя жена, узнает обо всем, вернувшись с работы.
– И сколько дают врачи? – спрашивает она.
– Они и сами не знают. Никто не знает. Может, лет пять… может, двадцать.
– Как ты? – Она обнимает меня и приникает поближе.
– Не знаю. – Ее голова у меня на груди. Говорить тяжело, слова вязнут тягучей паутиной. – Он же оформитель… сколько он еще протянет? Как им сводить концы с концами? Он водить-то сможет? А если он умрет, что будет с Кирстин? И с Джейденом?
– Мне очень жаль, – шепчет Донна.
– Вот бы побыть с ним подольше…
Мы с Джастином знакомы в прямом смысле всю жизнь.
Мы появились на свет в июле 1975 года, с разницей в два дня, в одной и той же больнице, а росли километрах в трех друг от друга – в Онтарио, городке на востоке Орегона, в засушливом сельском краю, где деревья лишь во дворах и парках… ну, и по берегам Змеиной реки. Летом там ветрено, и песок с пустырей и полей бурыми вихрями возносится в небо. Да, среди красот земли Господней нашим краям не похвалиться обилием листвы. Но двум ребятишкам-придумщикам и там хватало свободы и простора создавать миры, где было возможно все.
Дом моего детства стоял на улице с видом на грязный, заросший бурьяном пустырь. Напротив, на южной стороне, высилась церковь из белого кирпича, куда ходили наши семьи. Акры пустоши окружали и ее.
Наша «банда» – мы вдвоем, мой младший брат Майкл и наши друзья Грег и Брайан – часами копала ямы, строила крепости и разыгрывала опасные сценки, спасая «своих в тылу врага». Ружьями нам служили палки; листья костра кровельного шли за ножи; под гранаты подходили камни, а стоило вытянуть руки – и нас окутывал огромный силовой барьер.
За домом Джастина, на другой стороне города, были Грязные Карьеры – лесистый край с обилием зарослей и земляных куч, будто срисованный с комиксов про Кальвина и Хоббса. Зимой, когда траву и бесплодную почву укрывал снег, мы надевали зимние пальто, штаны на синтепоне, ботинки и перчатки, натягивали вязаные шапочки по самые глаза и пускались туда искать приключений.
И там, найдя какую-нибудь крутую насыпь, мы мчались по склону на круглых красных ледянках, а то и просто на покрышках, прямо вниз, в каньон. Мимо проносились деревья, зеленые, бурые, а мы отклонялись то влево, то вправо, объезжая усеявшие путь камни и проплешины, до самого-самого дна, – а потом, с ледянками и шинами, шли обратно, наверх, и нам казалось, будто мы проехали целые мили, хотя было там всего ничего.
Да, и каньон тот был одно название, и злодеев, которых крушил наш самодельный арсенал, мы же сами и намечтали, но наши творческие силы росли, а совместные затеи нас объединяли. Да и что за дело, реальны или мнимы наши подвиги? Все мы жили от одной забавы до другой.
Когда мы подросли, забавы перешли с полей на стадионы. Атлеты из нас были не ахти, но игры мы любили – и полыхали духом соперничества, часто превосходившим наш талант. В школе я занимался легкой атлетикой и бейсболом, мы оба играли в футбол, Джастин – в соккер, но его настоящей любовью был теннис. Он играл с пятого класса. И даже в колледже, когда начались проблемы с ногой, и на младших курсах, и на старших, он никогда не сдавался. Он просто старался изо всех сил.
На первом курсе он еще пытался войти в теннисную команду и, хоть не поспевал за другими, играл так, для себя. Но перед рождественскими праздниками он позвонил мне и сказал, что бросил теннис.
– Ракетку отдаю сестре.
– Ты правда все? Больше не можешь?
– Могу только бегать, и то прямо. Вбок не выходит. Левая не тянет, чуть что, спотыкаюсь и падаю.
– И как, держишься?
– Бывает, что накатит. Но я в порядке. Хоть бегаю, и ладно.
Я позвонил через несколько месяцев – проведать. Все стало хуже.
– Я не могу бегать.
– Не держат ноги?
– Да. Бежал, и они просто подломились.
– Ох ты… и теннис, и теперь вот это… Так жаль.
– Да нормально. Только скучаю по ветру в лицо, – признался он. – И по свободе движений. Но что поделать?
– Слушай, я поражаюсь. Как ты справляешься? Я бы только и делал что злился.
– Я злюсь, но толку? Хоть хожу.
На следующий год Джастин позвонил сам. Его ноги так ослабли, что и ходил он уже с трудом. Водить он еще мог, но дойти до машины и домой из нее – это была пытка.
– А я дождался, мне билетик дали. На особые парковки…
Его голос был радостнее, чем я ожидал. Да, помню, мы когда-то говорили о том пропуске – мало ли, вдруг пригодится… но мысль о том, что парень, с которым мы носились по полям за церквушкой и гоняли на санках по холмам, от слабости в ногах обречен на синие парковки… казалось, это просто слишком.
– У тебя забрали свободу… Сперва ракетка, потом бег, теперь парковки для инвалидов… Да как ты держишься? Порой такое чувство, что это мне страшнее, чем тебе.
– Да, это сложно, – ответил он. – Но стоит зациклиться на бессилии, и я просто себя сожру. Я не смею поддаваться. По крайней мере, надолго. Я еще многое могу. И буду думать об этом.
Мы пару мгновений молчали, пока я пытался осознать самую суть его реплик, а потом я крепче стиснул телефон и сказал ему единственное, что мог:
– Скиз, если что, я с тобой.
В Сан-Диего прекрасная ленивая суббота. На улице март 2012 года. Я один, в гостиной, на ноге закреплен пульт от телевизора. Я уже не в силах открыть дверь, поднести чашку к губам, застегнуть рубашку… а вот с пультом управляться – получается.
Любой осколочек независимости – величайшая драгоценность. Беру что могу.
Мои мальчики, Джейден и Ной, играют на заднем дворе, явно что-то там затевают. Лорен, дочка, поет в своей комнате, Кирстин убирает на кухне. В домашней тиши (надо сказать, довольно редкой) включаю телевизор и листаю каналы. О, Рик Стивс на «Пи-Би-Эс»! Рик – европейский гуру путешествий. Всякий раз, когда бываем в Европе, без его знаний, опыта и советов просто никак.
В 2001 году я, Кирстин, Патрик и Донна почти месяц странствовали по Европе: прилетели в Париж, а потом, на поезде, объехали Швейцарию, Австрию, Германию и Бельгию. К тому времени у меня были ортезы на обеих ногах, но на короткие прогулки с женой и друзьями сил еще хватало. Прошло почти одиннадцать лет, а воспоминания все так же ярки. Хотя тогда и у нас, и у Греев было туго с деньгами, мы знали, что должны поехать, и сделали это, пусть и пришлось брать лишние смены и подработки.
И чем сегодня Рик порадует запперов и наркоманов телевещания? Северная Испания? Отлично, там я еще не был.
Смотрю, как Стивс исследует Памплону. Он рассказывает про фиесту Сан-Фермин, про знаменитые «бега от быков» и про то, как повлиял на местную культуру Эрнест Хемингуэй еще в далеком 1926-м, когда издали книгу «И восходит солнце».
Все очень знакомо, пока он не упоминает Камино-де-Сантьяго – путь Святого Иакова, дорогу паломников, почти восемь сотен километров от живописной баскской деревни Сен-Жан-Пье-де-Пор – в двух часах хода от французской границы – до собора в Сантьяго-де-Компостела, где, по слухам, похоронены кости апостола Иакова.
Стивс ведет меня по Пиренеям, по равнинам Северной Испании, через горные хребты на северо-западе, в Галисии, и я околдован. Я вижу, как по древнему пути идут сотни пилигримов, и тут мне приходит мысль.
А я смогу так в коляске?
Не один год мы с Патриком искали идеальный «тур для парней». Думали податься в Германию на Октоберфест, проехаться по Восточному побережью или просто потусить где-нибудь на тропическом островке. Но все это было «не то». А теперь, когда Рик открыл мне Камино-де-Сантьяго, я поражен: вот она, наша поездка! Я не был ни в чем так уверен с того дня, как повстречал «ее».
С Кирстин мы впервые встретились спустя пару недель после того, как я окончил колледж.
На вопрос «где?» я всегда отвечаю: в винной лавке через дорогу. На самом деле то вроде был дежурный магазинчик, но вывеска на здании гласила «Алкоголь», и, честно говоря, так интереснее.
Тогда я был в шортах, и ортезы на икрах сигналили: у парня плохо с ногами.
– О, я же видел вас в церкви!
Наверное, она подумала, я к ней подкатываю. Но хоть беседа завязалась. Мы пару минут поговорили, я улыбнулся и сказал:
– Ну, увидимся.
На следующей неделе я снова увидел ее – в церкви.
А через несколько дней, когда я доставлял рекламу, которую оформил для лавки тако, она пробежала мимо.
«Третий раз за две недели, – подумал я. – А не пригласить ли ее на свидание?»
Так я и сделал.
И она сказала «да!»
На первом свидании мы пошли в «Каса-де-Пико» в Старом городе Сан-Диего, и вечер я начал со слов:
– У меня прогрессирующее нервно-мышечное заболевание, и не знаю, сколько мне осталось, но подумал, лучше тебе сразу знать.
Вот. Вот так. Посмотрим, что она ответит.
Она на мгновение замолчала:
– Ох.
Я затаил дыхание и напрягся. Явно же выйдет неловко. Но она просто тепло улыбнулась и сказала:
– О’кей.
Вот тогда я и понял.
Это была «она».
– Милая, не подойдешь?
– Да, конечно, – Кирстин выходит с кухни. – Что?
– Хочу тебе кое-что показать, – киваю я на телевизор.
Она садится рядом на софу.
– А что это? Рик Стивс?
– Просто посмотри минутку.
Кирстин знает: я всегда ищу новые места для наших путешествий. Так мы за долгие годы научились справляться с болезнью – живем на полную, хватаясь за любую соломинку, пока я все еще в силах.
– И как тебе? – спрашиваю я под конец эпизода.
– В смысле?
– Я смогу так в коляске?
Она смотрит на меня и без малейшей паузы отвечает:
– А почему нет? Хочешь – сделай!
Боже, как я ее люблю! Сколь бы безумны ни были мои идеи, сколь бы нереальными они ни казались, она никогда не позволит мне уклониться от их воплощения!
Осталось узнать только одно.
Что скажет Патрик?
Две недели спустя Патрик, Донна и их дети, Камбрия, Джошуа и Оливия, приезжают к нам на ежегодную встречу.
О проекте
О подписке