6

С самого утра Том решительно настроился на победу. Выпив в постели чашку великолепного кофе мадам Аннет и окончательно проснувшись, он спустился в гостиную, чтобы проверить, не встал ли Мёрчисон. На часах было без четверти девять.

– Мсье завтракает у себя в спальне, – сообщила мадам Аннет.

Пока мадам убирала его комнату, Том побрился в ванной. В ответ на ее вопрос об обеденном меню он сказал, что Мёрчисон собирается уехать во второй половине дня.

– Сегодня четверг. Как вы думаете, удастся вам поймать пару палтусов у рыботорговца и приготовить их к обеду? – В Вильперсе не было своей рыбной лавки, так как деревня была слишком маленькой для этого, и рыбу привозили в фургоне дважды в неделю.

Мадам Аннет эта идея вдохновила.

– А у торговца фруктами замечательный виноград, – сообщила она. – Вы просто не поверите…

– Хорошо, купите тоже, – отозвался Том. Он почти не слушал ее.

В одиннадцать они с Мёрчисоном пошли прогуляться в лес позади владений Тома. Мысли и чувства Тома были в смятении. В приливе откровенности, или дружеского расположения, или каких-то иных эмоций – он и сам не знал, как их охарактеризовать, – он показал Мёрчисону собственные живописные опыты – в основном пейзажи и портреты. Том всегда старался максимально упростить манеру, мысленно ориентируясь на Матисса, но, на его взгляд, это ему плохо удавалось. Правда, один из портретов Элоизы – десятый или двенадцатый из целой серии – получился у него неплохо, и Мёрчисон его похвалил. «Господи боже мой, – думал Том, – я готов раскрыть перед ним душу, прочитать ему стихи, которые я писал Элоизе, сплясать в голом виде танец с саблями, – лишь бы он взглянул на вещи моими глазами!» Но это было неосуществимо.

Самолет Мёрчисона вылетал в четыре. Скоро пора было обедать, так как дорога до Орли в хорошую погоду занимала около часа. Пока Мёрчисон переобувался для лесной прогулки, Том завернул «Человека в кресле» в три слоя гофрированной бумаги, обвязал, сверху обернул коричневой упаковочной бумагой и еще раз обвязал бечевкой. Мёрчисон обещал Тому, что в полете будет держать его картину при себе. Он сказал, что заказал номер в «Мандевиле» на сегодняшний вечер.

– Значит, не забудьте: я не буду выдвигать никаких исков по поводу «Человека в кресле», – сказал Том.

– Но это не значит, что вы не согласны со мной? – улыбнулся Мёрчисон. – Вы ведь не собираетесь оспаривать мое утверждение, что это подделка?

– Нет, – ответил Том. – Touché^[24]. Я готов склониться перед мнением экспертов.

Лес был неподходящим местом для последнего и решительного натиска. Прогулка не доставляла Тому никакой радости. Он чувствовал, как над ним нависает большая черная туча.

В связи с отъездом Мёрчисона Том попросил мадам Аннет подать обед пораньше, и без четверти час они уже сели за стол.

Том упорно держался своего курса, решив использовать все шансы до последнего. Он привел Мёрчисону в пример Ван Мегерена, о котором Мёрчисон знал. Подделки Вермера, принадлежащие кисти Ван Мегерена, постепенно приобрели самостоятельную ценность. Первоначально это было, возможно, просто озорством со стороны Ван Мегерена, стремлением доказать свое мастерство, но эксперименты Ван Мегерена с Вермером, без сомнения, доставляли людям эстетическое удовольствие.

– Я не понимаю, почему вас совсем не волнует вопрос об истине, – говорил Мёрчисон. – Манера художника – это его истина, его честность в искусстве. Как нельзя подделывать подпись человека, чтобы снять деньги с его банковского счета, так нельзя копировать и манеру художника, чтобы заработать на его репутации, созданной его талантом.

Они подбирали с тарелок последние крошки рыбы с картошкой. Палтус был великолепен, как и белое вино. Такой обед в обычных обстоятельствах не мог не оставить у людей чувства глубокого удовлетворения, даже счастья, а с добавлением чашечки кофе должен был потянуть любовников в постель, чтобы заняться любовью и сладко уснуть. Но сегодня вся прелесть обеда для Тома пропала.

– Я просто высказываю собственное мнение, – ответил Том, – как делаю всегда, и не пытаюсь переубедить вас. Да я и не смог бы, я уверен. Но вы можете передать от меня мистеру… Константу, кажется? – что меня моя подделка вполне устраивает, и я с удовольствием буду держать ее у себя.

– Хорошо, я передам ему это. Но что дальше? Если кто-то будет по-прежнему продолжать…

Подали лимонное суфле. Том не сдавался. Он был убежден, что прав. Почему он не мог найти слов, которые убедили бы и Мёрчисона? Очевидно, дело в том, что у Мёрчисона была не артистическая натура – иначе он не говорил бы так. Он был не в состоянии оценить Бернарда по достоинству. Какой смысл распинаться насчет подписей и истины и даже, может быть, привлекать к этому полицию? Какое это имело значение по сравнению с тем, что ежедневно делал Бернард у себя в студии? Это, вне всякого сомнения, была работа настоящего мастера. Как это говорил Ван Мегерен?.. (Или Том сам записал это когда-то у себя в записной книжке?) «У художника все получается естественно, без усилий; его рукой водит некая сила. Тот, кто подделывает художника, прилагает сознательные усилия, и если он достигает успеха, это тоже художественное достижение». Нет, все-таки он тут перефразировал чужую мысль. Но черт бы побрал этого самодовольного Мёрчисона, святее всех святых! У Бернарда был, по крайней мере, талант – гораздо больший, чем у Мёрчисона с его гидравликой, трубопроводами и транспортировкой упакованных товаров, – и даже эта идея, кстати, принадлежала не ему, а некоему молодому инженеру из Канады, как сказал сам Мёрчисон.

Настала очередь кофе. Коньяк был подан, но никто из них к нему не притронулся. Лицо Мёрчисона, мясистое и довольно румяное, представлялось Тому каменным. Но глаза его прямо против Тома были яркими, в них светился ум.

Половина второго. Через полчаса пора ехать в Орли. Может быть, ему тоже надо поспешить в Лондон, как только уедет граф? Но что он сможет сделать в Лондоне? Чтоб этому графу пусто было, в сердцах подумал Том. Судьба фирмы «Дерватт лимитед» была неизмеримо важнее того хлама, который граф таскал с собой. Том вдруг вспомнил, что Ривз не сказал ему, куда он подсунет графу свою контрабанду – в чемодан, в портфель? Должно быть, Ривз позвонит сегодня вечером. На душе у Тома скребли кошки; он больше просто не мог усидеть на стуле, на котором прямо-таки корчился уже минут десять.

– Я хочу дать вам с собой бутылку вина из моего погреба, – сказал он Мёрчисону. – Может быть, пройдем туда, и вы выберете?

Мёрчисон расплылся в улыбке:

– Великолепная идея! Спасибо, Том.

В погреб можно было попасть из сада, спустившись по ступенькам к зеленой двери, или из туалета на первом этаже рядом с маленькой передней, в которой гости вешали свою одежду. Том с Элоизой устроили этот дополнительный вход, чтобы не выбегать на улицу в плохую погоду.

– Я отвезу бутылку домой, – сказал Мёрчисон. – Было бы жалко разделаться с ней в Лондоне в одиночку.

Том включил свет. В большом и сером погребе было как в холодильнике. А может быть, так казалось после натопленного помещения. Здесь стояло пять-шесть винных бочек – некоторые из них пустые; вдоль стен тянулись ряды бутылок на стеллажах. В одном из углов были два больших бака – для топлива и для горячей воды.

– Вот разные марки кларета, – указал Том на один из стеллажей, наполовину заполненный покрытыми пылью темными бутылками.

Мёрчисон с восхищением присвистнул.

Если уж решать вопрос окончательно, то здесь, подумал Том. Но он смутно представлял себе, как это сделать, – он ничего не планировал. «Пошевеливайся», – говорил он себе, но сам только медленно шел вдоль стеллажей, рассматривая бутылки, прикасаясь к обтянутым красной фольгой горлышкам. Он вытащил одну.

– Вот марго. Вам понравилось.

– Превосходно, – сказал Мёрчисон. – Большое спасибо, Том. Я расскажу своим о погребе, в котором было это вино. – Он благоговейно взял бутылку.

– Так вы не передумаете – насчет разговора с экспертом в Лондоне? – спросил Том. – Может быть, оставить все как есть – хотя бы из спортивного интереса?

– Не могу, Том. – Мёрчисон негромко рассмеялся. – Хорош спортивный интерес! Хоть убейте, не возьму в толк, чего ради вы выгораживаете их. Разве что…

Том видел, что Мёрчисона поразила неожиданная мысль, и он знал какая. Он понял, что Том тоже замешан в этом деле и получает от него определенную выгоду.

– Да, у меня есть в этом свой интерес, – быстро сказал Том. – Послушайте, я знаю того молодого человека, который разговаривал с вами позавчера в отеле. Я хорошо знаю его. Это он подделывает Дерватта.

– Что?! Этот… этот…

– Да, этот нервный парень. Бернард. Он был другом Дерватта. Понимаете, они начали все это с самыми лучшими намерениями…

– Вы хотите сказать, что Дерватт знает об этом?

– Дерватт мертв. В галерее его роль играл другой человек. – Том выпалил это, чувствуя, что терять ему уже нечего, а шанс спасти положение, может быть, еще есть. Мёрчисон же должен был спасать свою жизнь, хотя сказать ему это напрямую Том не мог – пока еще не мог.

– Так Дерватт мертв… И сколько времени уже?

– Пять или шесть лет. Он действительно умер тогда в Греции.

– И значит, все картины…

– Написаны Бернардом Тафтсом. Вы сами видели, что это за человек. Он покончит с собой, если все узнают, что он подделывал картины своего умершего друга. Ведь именно он посоветовал вам не покупать больше Дерватта. Разве этого не достаточно? Понимаете, галерея попросила его написать пару картин в стиле Дерватта…

На самом деле это предложение исходило от него, но это не имело значения. К тому же Том понял, что зря старается, – и не только потому, что Мёрчисон был непреклонен, но и из-за собственной раздвоенности, которую он уже давно сознавал. Он всегда видел обе стороны медали, чувствовал и добро и зло и был искренен и в том и в другом. Он и сейчас стремился спасти Бернарда, спасти «Дерватт лимитед» и даже самого Дерватта. Но Мёрчисон никогда не поймет его.

– Бернард больше не будет участвовать в этом, я точно знаю, – сказал Том. – Неужели только ради того, чтобы доказать свою правоту, вы позволите человеку покончить с собой от стыда?

– Ему надо было стыдиться, когда он брался за это. – Мёрчисон переводил взгляд с рук Тома на лицо и опять на руки. – Это вы выступали под видом Дерватта? Ну да. Я запомнил руки. – Мёрчисон горько улыбнулся. – А еще говорят, что я не наблюдателен!

– Вы очень наблюдательны, – бросил Том. Внезапно он разозлился.

– Господи, у меня еще вчера мелькнула мысль. Ваши руки. Интересно было бы посмотреть на вас с приклеенной бородой.

– Почему бы вам не оставить людей в покое? – настаивал Том. – Разве они приносят такой уж большой вред? Картины Бернарда хороши, вы не можете этого отрицать.

– Да будь я проклят, если оставлю это так! Ни за что! Даже если вы осыплете меня с ног до головы своими погаными деньгами, чтобы я не раскрывал рта! – Лицо Мёрчисона покраснело, подбородок дрожал. Он бросил бутылку об пол, но она не разбилась.

Тома охватил гнев. То, что Мёрчисон отказался от его вина, оскорбило его. Не глубоко, конечно, но это наложилось на все остальное. В тот же миг он схватил бутылку и с размаха ударил ею Мёрчисона по виску. На этот раз бутылка разбилась, вино разлилось, а донышко упало на пол. Мёрчисон повалился на стеллажи, и те закачались, но больше ничего не упало, кроме самого Мёрчисона, который стал оседать на пол, цепляясь за бутылки, но не опрокинув их. Том схватил первое, что попалось ему под руку, – это оказалось пустым ведерком для угля – и опять ударил Мёрчисона по голове. Затем еще раз. Днище ведерка было тяжелым. Мёрчисон лежал на боку, истекая кровью, его тело скорчилось на каменном полу. Он не шевелился.

Что делать с кровью? Том кружил по погребу в поисках какого-нибудь старого коврика или хотя бы газеты. Под баком с топливом он увидел большой ковер, грязный и задубевший от времени. Схватив его, Том начал вытирать кровь, но тут же бросил, поняв, что это бесполезно, и огляделся. «Надо спрятать его за бочку», – подумал он. Он взялся было за ноги, но сразу опустил их и пощупал пульс на шее. Он ничего не почувствовал. Набрав побольше воздуха, Том обхватил Мёрчисона под мышками. Рывками он дотащил тяжелое тело до бочки. В углу за бочкой было довольно темно, но ноги высовывались наружу. Он согнул ноги Мёрчисона в коленях, чтобы ступней не было видно. Однако бочка стояла на подставке высотой дюймов шестнадцать, и если встать посреди погреба и посмотреть в этот угол, то можно было заметить тело, а нагнувшись, разглядеть его целиком. Надо же, подумал Том, чтобы в такой момент не найти ни старой простыни, ни куска брезента – ничего, чем прикрыть тело! А все мадам Аннет с ее страстью к чистоте!