Мистика «Ночной сторож»

Калитка чуть скрипнула, пёс Блинчик угрожающе зарычал, потом узнал меня и завилял хвостом. Видя, что ему ничего не светит из угощенья, он развернулся и полез в конуру. Лег мордой к выходу и, скрестив лапы, принялся изучать звездное зимнее небо.

На улице трещал мороз, было холодно, и мы с Артемом решили зайти погреться к Порфирию в сторожку. Порфирий Петрович лет двадцать уже работал сторожем на кладбище, что находилось на окраине города за мостом. Место глухое, тихое, как и подобает, в общем, для покойников.

Из трубы деревянной сторожки валил прямым светлым столбом дым, в маленьком окне горел желтый свет. Я поднялся по двум ступенькам крыльца и постучал в дверь.

– Кого там леший приволок на ночь глядя? – раздался из сторожки строгий голос деда.

– Это я, Санька, открой, Порфирий, замерзли уже по улице шататься.

Засов щелкнул, и дверь распахнулась, обдав гостей теплом и табачным перегаром. В дверях стоял Порфирий – невысокий светловолосый старец приятного вида с алюминиевой кружкой чаю в руках.

– Ну, что стоите, тепло выпускаете. Заходите, коль пришли.

Мы протиснулись в каморку, топчась и толкаясь от удовольствия быть в чужом жилище и, зная, что сейчас нас еще и чаем напоят.

В буржуйке, расположенной в углу комнаты, тихо потрескивали горящие дрова. Рядом у стены аккуратно сложены березовые чурбаки, заблаговременно натасканные с улицы еще засветло. На простеньком столе расположился носатый чайник и тарелка с квадратными разломленными печеньями, а также лимонными конфетами в желто-зеленой обертке. Над столом висел пожухлый календарь с изображенным на нем островом, смешными длинными пальмами и жарким палящим солнцем. Некоторые даты на нем были обведены кружочками или просто зачеркнуты.

Гости сняли куртки и повесили их на гвозди, вбитые прямо в стену у окна. Артем сразу шагнул к печке и вытянул руки, потирая их и щурясь от язычков пламени, облизывающих решетки дверцы. С его рук тут же пошел пар.

– Ааа, хорошо, – заулыбался продрогший Артемка.

– Чайку? – спросил гостеприимный сторож.

– С конфетами? – уточнил я.

– Можно и с конфетами, – обтерев усы и повернувшись к столу, согласился Порфирий.

Достав бутылку воды, он налил полчайника и поставил его на «буржуина», как он называл печурку. Капельки воды, попавшие на плиту, тут же злобно зашипели, подпрыгивая и испаряясь.

От тепла мы разомлели, а приятные дедовские сборы с чаепитием только усиливали ощущение домашнего уюта. И вот мы уже сидим и пьем чай с конфетами, не спеша потягиваем горячий крепкий напиток, хрустя печеньем и шурша обертками конфет. Мы разговорились, вспоминая всякие веселые приключения.

Может быть, если бы мы были более внимательны, то заметили бы, как сторож искоса посматривает на нас – с насмешкой некой. Но мы, поглощенные угощениями, не замечали сего изменения в нем. Меж тем на часах отсчитало 00:00. Порфирий сей момент, видимо, ждал, потому как он часто посматривал на часы, поглаживая свои оттопыренные, как у кота усы.

Я рассказывал историю про Нюрку «Косолапую», как вдруг мое повествование прервало злобное рычание Блинчика, раздавшееся с улицы. Он тихо и угрожающе на кого-то порыкивал. Порфирий взглянул еще раз на часы и промолвил: «Сашка, а ты дверь-то запер? А то гости войдут, а у нас и угощения все кончились».

Я обомлел, потому как светлоликое лицо деда, к которому я так расположился за последний год, было серьезным и даже каким-то непроницаемым. Видно было, что он не шутил, а как-то испытывал нас на прочность что ли. Ринувшись к двери, я закрыл щеколду и с облегчением осел рядом же, у стены. Мое спокойствие оборвал резкий и сильный удар в дверь, будто кто-то с нечеловеческой силой пытался проломить её.

Блинчик жалобно заскулил и загремел цепью – видать, пытался забиться подальше в конуре своей. Отчетно слышно было тяжелое дыхание непрошенного гостя. Поступь его также не отличалась легкостью, доски у входа прогибались с громким скрипом, свойственным в зимнее время года.

Артемка побледнел и выронил кружку с чаем, она тихо стукнулась о деревянный пол, разлив содержимое, и накренилась, опершись на ручку. Порфирий изучающее смотрел на меня. Я злобно зыркнул на своего товарища-растяпу.

– Кто это? – еле выговаривая слова, спросил я у Порфирия.

– А я почем знаю, выйди да погляди, – молвил дед, отхлебнув чаю и хитро глянув на меня поверх кружки.

Артемка как-то нехорошо хохотнул – видать, обнаружив в ответе сторожа некий серый юмор.

Я поджал ноги и посмотрел на щеколду. За дверью кто-то так же продолжал ходить и вздыхать. Сие действие длилось около часу. И все это время мы слушали, впитывая каждое движение, там, за дверью. Гость не пытался более вломиться, но ходил взад и вперед у двери. Иногда его огромный силуэт мелькал у окна, закрывая собой освещенное луной небо.

Мы сидели и ждали, сами не понимая, чего. Сторож же вел себя спокойно и непринужденно. Он допил свой чай, взял газету, лег на кушетку и принялся читать ее.

«По всей видимости, такие гости у него не впервой, – промелькнула у меня догадка. – Он просто ранее не говорил нам, чтоб мы не посчитали его того, умалишенным стариком». Мы молча переглядывались с Артемом.

На улице стало светать. Шаги вроде утихли, и я пару раз посмотрел в окно, пытаясь обнаружить ночного гостя.

– Не бзди, Сашок, померещилось тебе, – ободряющее сказал дед и улыбнулся.

– Да уж, – протянул я. – Такое померещиться. Так кто это был, Порфирий?

– Да кто ж его знает? А знакомиться у меня желания нету, не открывал я дверей, – произнес он вдумчиво. – Вот помру, займешь мое место сторожа и узнаешь, коль интересно так.

– Да не, спасибо, дед, как-нибудь перебьюсь другой, более спокойной работенкой.

– Куда ж спокойней, – улыбнулся он, посмотрев на меня.

– Да пойдем уже домой, а то вдруг опять придет, – тряся меня за руку, тихо говорил Артем – видать, стараясь, чтоб его не услышали за дверью.

– Идите, идите, не придет более, – сказал Порфирий, подойдя к двери и открыв ее. В комнату ворвался утренний мороз.

Мы накинули куртки и вышли на крыльцо, осматриваясь. Шел небольшой снег. В конуре своей копошился, пытаясь согреться, Блинчик. Мы наскоро простились с Порфирием и пошли быстрым шагом к калитке. Пес выглянул из будки, провожая нас взглядом. Я оглянулся на кладбище – безмолвные кресты и каменные плиты, запорошенные снегом, угрюмо молчали в наступающем рассвете. Сторож, не дожидаясь, покуда мы окажемся за воротами, зашел в свою кибитку спать.

Выйдя на дорогу, мы во всю прыть ринулись подальше от этого места, этой кибитки, Блинчика и незваного ночного гостя. Больше сюда мы никогда не приходили…

Мистика: «Колодец»

В таежных лесах набрели грибники как-то на заброшенную деревушку, всего в десяток домов полуразваленных. Окна в избах были заколочены, двери заперты – по всему видно было, что деревушка заброшена лет пятьдесят как уже.

Грибники те из городских были, вызвали их друзья-товарищи по лесу-то, погулять да свежим воздухом на природе подышать.

Время шло уже к обеду, как вошли они в деревню ту. Раз пришли, надо и передохнуть, выпить чаю, да перекусить чего, а там и дальше можно выдвинуться по грибы да по ягоды. В группе той пять взрослых было: одни семейные, да трое друзей их, да все молодые и удалые – красивые.

Откушав да вдоволь насмеявшись за столом обеденным, что на пеньке был быстро скроен, пошли они деревню чудную оглядывать. Да и набрели на колодец, что с краю деревушки стоял. Вода в нем чистая, да всё прозрачная, а бревна колодца все старые и зеленым мхом покрыты.

– Отчего же не умыться нам водой ключевой? – умилялись семейные, да первые к колодцу и подошли. Плескаться да смеяться стали, пример показывать… Омылись, а сами всё воду нахваливают.

Друзья их новые и тоже ведь умыться водой той ключевой захотели. Умыться-то, умылись все трое… Да легкости и радости, что семейные нахваливали, не получили.

Озябли все как-то сразу и лет по десять, отсчитало с них сразу. Ноги у них подкашиваться стали, глаза обезумели, в волосах проседи появились. Еле выбрались из деревни той, а молодые семейные всё смеются, да как-то нехорошо… Припевают ещё пуще, вокруг еле идущих притоптывают.

– Ну, как водица? что же приуныли вы?! – Да пуще прежнего насмехаются.

А как воротились, трое те и слегли от болезни неведомой. И лекари смотрели, а сказать ничего и не могли, и вещали туманно, ничего путного не молвили. Людям-то тем и худо не становилось, но и лучше не стало. А семейные-то и наведывать их не приходили. Они, будто вторую жизнь обрели, всё краше да здоровее становились.

И долго они еще людей молодых до таежной деревни всё водили, пока однажды девчушку причащённую ни привели.

Девчушка та светлая, лицо в колодце обмыла, колодец и иссох сразу. А семейные те в стариков седых и превратились да на траву перед ней пали, плача, как дети малые. Говорят, что звери дикие девчушку ту из тайги и вывели.

Было это али не было, сам не скажу, да слышал историю эту от стариков ещё.

Рассказ: «Фриц»

Лист осины подрагивал на ветру, мелкие капли утренней росы сбегали по его прожилкам к кончику, стекаясь в одну большую каплю, на которой бликами играло солнце.

Мощный рев двигателя тяжелым эхом разошелся по лесу. Проламываясь сквозь чащу леса, к деревне на опушке двигался головной танк. Тяжелая машина, лязгая гусеницами, подминала под собой хворост, траву и кустарники. На башне танка отчетливо был виден «Балочный крест» или, как называли его немцы, «Balkenkreuz».

Это был средний танк – Panzerkampfwagen III, принадлежащий к группировке армий "Центр", которая вела ожесточенные бои за Ржевско-Вяземский выступ.

Вытянувшись из люка башни, немецкий офицер медленно поворачивался, осматриваясь в бинокль. Внезапно он замер, в окуляре командир танка увидел замаскированный Т-34, его башня поворачивалась в сторону немецкой машины.

"Fluch!" – выругался офицер и в ту же секунду услышал выстрел тридцатьчетверки. "Josef…" – закричал он, но водитель-механик его уже не услышал…

Объятый пламенем танк, по инерции шел вперед, ломая с треском деревья и переваливаясь с борта на борт. Из открытого люка башни черным столбом валил густой дым, гусеницы въедались в зябкую землю, проскальзывая и цепляясь снова за почву, многотонная машина медленно погружалась в гнилое болото на окраине леса…

50 лет спустя…

Каждый год летом Сашка приезжал на пару недель в гости к деду Андрею Ефимычу, ему нравилась тишина и покой размеренной деревенской жизни. Дед был человеком простым и незатейливым; хозяйство, порядок, ну, и, конечно, ловля карасей с окунями в пруду.

Агафья Федоровна, померла, уже лет как семь, и Андрей Ефимыч вел свое хозяйство один. Старик любил, когда к нему приезжал его единственный внук Санёк (как иногда он называл его), это было приятное времяпрепровождение для Андрея Ефимыча (хотя виду он не подавал).

Санёк вымахал в здоровенного детину и каждый раз, забывая о низком дверном косяке при входе в дом, стукался об него своим широким лбом. На что дед смеялся и говорил: "Ты так весь дом мне разнесешь…"

Вечерами Андрей Ефимыч доставал свой "первач", который прошибал так, что второго "мерзавчика" (как любил говорить дед) он уже не наливал, а уносил бутыль за печь. "Для аппетиту", – шумно выдохнув, старик выпивал свою стопку и вытерев губы рукавом, кряхтя, принимался за ужин.

Звонарь…

За окном была лунная ночь. Сашка лежал на кровати, закинув руки за голову, смотрел в окно, мысли его вертелись вокруг жизни деда Андрея. Под натиском размышлений глаза его мало-помалу закрылись, и он погрузился в сон… Где-то вдали прозвучал приглушенный звон колокола.

Утром за кружкой чая, обсуждая планы на день, Сашка вдруг вспомнил про ночной звон и спросил: "Дед, а кто звонит по ночам в колокол?"

Дед, отпив чаю, посмотрел на внука и сказал: "Вчера что ли слыхал?" Внук мотнул головой.

– Да фриц наш, поди, опять балует… – зевнув, ответил дед.

– Какой фриц? – не понял Сашка.

– В войну еще на танке потоп в болоте нашем, что на опушке леса. Бабки говорят, что это он в колокол-то наш и звонит… – сделав еще глоток чаю, дед посмотрел в окно в сторону леса.

На опушке возвышался разрушенный еще в войну храм, его наполовину развалившаяся колокольня пикой смотрела в голубое небо, в звоннице, на синем фоне небесной дали виднелся небольшой колокол.

Сашка подумал, что это местная забава, наверное, или пугалка для приезжих, и дед решил подшутить над ним. Забыв про этот разговор, они пошли править покосившийся хлев и до вечера провозились.

Подъем…

Не прошло и трех дней после разговора о ночном звонаре, как дед с внуком приметили скопление народа и техники у болота. Тяжелый бульдозер крутился у трясины, люди копошились в топи, работа кипела. В деревне пошли разговоры о танке и поисковом отряде от краевого музея.

Такое событие, конечно же, нельзя было пропустить, и внук с дедом отправились посмотреть на происходящее у болота поближе.

В трясине лазил водолаз, он то появлялся, то погружался снова в пучине грязи и ила. Наконец, появившийся над поверхностью водолаз, махнул рукой и направился в сторону берега.

Желтый бульдозер взревел, выдав струю черного дыма из трубы, трос, прицепленный к нему, вытянулся, как струна. В болоте пошло какое-то движение, на его поверхности стали появляться пузырьки и грязевые вздутия. Люди расступились, все напряженно ждали.

Стальной трос натягивался и ослабевал, бульдозер, коптя, как паровоз, тащил со дна болота нечто громоздкое и тяжелое. Через час трудоемкой работы показалась задняя часть танка, с нее комьями стекала грязь, бульдозер отчаянно греб землю, волоча машину из трясины.

Утопленник…