Цитаты из книги «Лекции по искусству. Книга 1»

17 век высшее время расцвета живописи. Не эпоха Возрождения. Но уже в 17 веке подключен еще один вид деятельности: культурно-художественная литература

И теперь запомните главное. 17 век – это век формирования национальных государств с национальной государственной политикой и национальным сознанием, выражающим себя в художественных школах.

Мы говорим: «Эпоха Возрождения – это зрелое Средневековье, готические соборы, подлинное начало розенкрейцеровского рассвета». На самом деле имеем ввиду, что это был век коллективной безымянной гениальности, потому что соборы анонимны. Они принципиально анонимны. Философски анонимны. Возрождение – это эпоха принципиальной именной индивидуальности. Почему? Потому что это пафос сильной, могучей личности, делающей творение. Поэтому они с такой радостью и резали друг другу глотки без кинжала и мало с кем общались. Это я пришел! Я могу!

Зачем, Сорокиной такие вещи говорите? Просто мы с вами разные. Давайте, любить друг друга, у нас разные задачи в жизни: ваша молчать, моя говорить».

Он пишет лица, о которых никто ничего не знал и знать не мог, а если знали и встречали, то это были нищие евреи с базара. А когда Рембрандт видел этих нищих, он вспоминал свой первый приход в мир и видел в них библейских пророков. Никакого национального или этнического отношения не было. Он был художником и видел, как художник. Это из-за Зеркалья памяти и пропамяти. Идут, идут и наступают на нас, на мгновенье. Мы на черте прошлого и будущего. Из века в век, люди живут наделенные одними страстями. Они просто меняют эпохи и одежды. Остается лишь внимание и еще одно, о чем он пишет в своем автопортрете. Он стоит в одежде, лишенной любого обозначения. Он всегда апеллирует к нам. Он стоит с лопухом на голове и смотрит на нас. У него была школа и он любил учить, но что такое ученики Рембрандта? Они такую путаницу внесли! Он же ничему не мог их научить. Приходишь в музей, а там написано Рембрандт. Ты смотришь, а это не он. Тебя разыгрывают. И музеи это тоже знают

Та же девчонка с петухом в «Ночном дозоре». Кто она такая? Чего бежит? Или в «Блудном сыне», кто те люди? У него свой язык для выражения и он создает новые формы. Рембрандт не мог писать на том языке, как малые голландцы и, конечно, ему важна тема человечности. Настоящей человечности, высокой. Это тема очень серьезная, она высокой гуманности и глубины.

было тяжело и плохо, потому что гениальные люди очень несчастны, очень трагичны, а в них вложено намного больше, что могут переварить другие. И они трещат по швам, и не могут справиться со всем этим. Моцарт музыку не сочинял, он не успевал ее записывать. И Сальери у Пушкина говорит про него: «Как некий Херувим он несколько занес к нам песен райских». Понимаете? И Рембрандт такой же. С расширенным сознанием, помнящий то, что нам помнить не дано. Он помнил то, где он появился в этот мир. Поэтому в его картинах много непонятных людей

абстрактен и этот цвет живет сам по себе. Он использует цвет как живопись, как средство, как язык для передачи этого вне временного, вне предметного, вне действенного состояния. ( Аплодисменты).

Искусство и деньги – это большой вопрос. Меня когда-то очень поразило, что большевики берегли картины многих именных авторов. А ведь, чтобы хранить их требуются очень большие деньги. Нужна определенная температура, недоступность и прочее. Вот и Голландия этим поражает. Хранит Рембрандта, но не любит. Почему? А он стоит дорого. Кандинский в одной из своих работ написал, что «Рембрандт был первым абстрактным живописцем». Что он имел в виду, когда употребил словосочетание «абстрактный живописец»? Одно – цвет не соответствует предмету изображения.

Это его стиль. Он жил в немоте. Ему не с кем было поговорить, в отличие от Рубенса, который всегда был в центре событий, вел свои дела по всему миру, ездил туда-сюда. А Рембрандт человек тайны, и он живет с этой тайной и всегда смотрит на нас. У него всегда самое главное спрятано. Его идея – это идея времени. Текучего времени.