Забавно, что, когда я спорю ради собственного мнения – я легко отстаиваю свою точку зрения. Я играю в игру «найди 5 отличий».
В защиту своих интересов я не могу сказать ничего. Я привыкла, что я не вправе этого делать.
«У тебя должно быть свое мнение!». Но только не перед родителями. Я не помню, чтобы я говорила маме «нет!». Нет, не поеду, нет, не надену, нет не хочу. Нет, не могу – начала говорить я ей после 30 лет, испытывая чувство вины за слово «нет».
Они забывают. Забывают все, что не в их интересах помнить. От этого жутко. Бессмысленно напоминать им что они поступили с тобой дурно – они абсолютно уверены в том, что ничего подобного не было. Слова, поступки, совершенные ими, сломавшие или испортившие тебе жизнь – они забывают.
Это не возрастная деградация памяти.
Это очередное принесение в жертву тебя, твоей жизни – в угоду собственному покою.
Все в нее влюблялись, а она этого даже не понимала – и то, что она не видит в упор обращенных к ней чувств говорило о ее возвышенной натуре. И когда-нибудь она бы вышла замуж за какого-нибудь очень состоятельного человека – зрелого, но чтоб ни разу не женатого, который пришел бы к ней домой и вытащил ее из-за печки
«девочки из приличных семей сидят дома и не шарятся по ночи». Да, девочки сидят дома – в пятнадцать лет! Но не в двадцать. Она по-прежнему должна была быть в курсе всех моих дел и отношений с молодыми людьми – нравится ли он мне, будет ли между нами что-то, и когда. Она поощряла мое поведение неопытной восьмиклассницы – от которого в шок приходили знакомые, и морщила нос, если я вела себя рационально – будто тебе тридцать лет и ты все уже в жизни повидала. Ей нужна была дочь-подросток. Причем очень странный подросток.
У меня к тому времени пропала способность общаться с людьми. Я обнаружила, что общалась с людьми методом давления – в любом разговоре. Так сложилось. Мама накручивала мне хвост, чтобы я вышла победителем в любых переговорах – и я выходила – любой ценой. Раньше это было неважно. Все равно цена была меньше, чем моя душа привыкла терпеть и чего лишаться.
Сначала показалось, что, если не впускать родителей в свою жизнь – можно ее отстоять. Мы продолжали общаться с родителями, заменив открытость на вежливость. Мы поверили, что, что можем отдалиться от них консервативно, без бунта. Без объяснений. Не хотелось никаких объяснений.
трубку только в его присутствии. И у него есть право, если выражение моего лица ему не нравится, создать любой, даже малоприличный повод для прерывания разговора.