В работах о диалектике и Просвещении Кондилис рассматривает развитие рационализма и сопровождавшую его реабилитацию чувственности через призму противостояния с интеллектуализмом (в естественных науках и картезианстве), ставившим знак равенства между природой и разумом [8]. Одним из тех, кто преодолевает оппозицию рационализма и интеллектуализма, Кондилис считает Лейбница [9]. В свою очередь, Канта Кондилис называет философом, разрывающим с Просвещением: в отличие от представителей классического Просвещения, Кант не ставит перед собой задачу реабилитации чувственности, а подвергает ее интеллектуалистской и скептической критике [10]. В «Возникновении диалектики» Кондилис также фокусируется на теме реабилитации чувственности — на примере Фихте, Шиллера, Гёльдерлина, Шеллинга и Гегеля. Его подробный разбор идей Шеллинга и Гёльдерлина представляет собой богатый материал для историков философии — материал, который, к сожалению, был обойден вниманием даже немецких коллег Кондилиса.

Начатая Кондилисом в работах 1970 –1980-х годов линия анализа европейского рационализма продолжается в его публикациях, посвященных истории политических идей и планетарной политике после холодной войны (ее началом Кондилис датирует завершение эпохи Нового времени). Кондилис доказывает, что во второй половине XX века рационализм трансформируется под влиянием развития естественных и точных наук, а также феноменов гедонистической массовой демократии и экономизации политического, превращаясь в технический, инструментальный разум [11]. Угрозой последнему Кондилис в своих политических работах 1990-х годов называет намечающийся дефицит ресурсов, массовую миграцию и технологическую стагнацию — факторы, негативно влияющие на возможность поддерживать привычный уровень благосостояния.

«Консерватизм: его историческое содержание и упадок» [12] — самая монументальная завершенная работа Кондилиса наряду с «Упадком буржуазного мышления и образа жизни», и, без сомнения, самая известная на сегодняшний день. Кондилис предпринимает масштабный сравнительный анализ консервативных традиций в Англии, Германии и Франции, датируя возникновение этих традиций — в отличие от большинства исследователей — не концом XVIII века и эпохой Французской революции, а существенно более ранним временем противостояния консервативной аристократии (с ее идеалом конституционной монархии) и абсолютной монархии. Конечно, вполне можно и не согласиться с нигилистическим диагнозом Кондилиса, констатирующего смерть консерватизма в XX веке, превращение его в лишенный содержания жест. Тем не менее детальность и (в том числе хронологическая) глубина анализа делает книгу Кондилиса классическим источником по истории западных консерватизмов наряду с работой Карла Мангейма.

В статьях 1990-х годов Кондилис вводит новый, центральный для своей политической философии термин — «планетарная политика». Согласно Кондилису планетарная политика зарождается в XVI веке, вместе с европейским колониализмом и его идеей глобализации торговли и рыночных отношений, и в этой первичной форме развивается до промышленной революции [13]. С началом последней система планетарных отношений становится более плотной и предполагает бо́льшую необходимость в обмене ресурсами, подготавливая удобную почву для империализма. В XX веке планетарная политика постепенно приобретает характер противостояния нескольких больших наций, рассматривавших себя как суверенные агенты, а малые нации как объекты политики [14]. После окончания холодной войны, в ситуации углубляющихся глобальных кризисов и с учетом формально-правового равенства большинства наций и государств (что ни в коей мере не отменяет фактического неравенства в новообразованном мировом обществе [15]), планетарный уровень политических решений и действий подчинен не утопической идее «конца истории», а попыткам смягчить новые зарождающиеся конфликты, возникающие по причине невозможности равномерного распределения ресурсов [16]. Эти конфликты угрожают и европоцентристской, универсалистской этике прав человека, игравшей ключевую роль во время Холодной войны [17].

Работа «Власть и решение», которой посвящен отдельный раздел настоящего предисловия, закладывает основу социальной онтологии Кондилиса, в первую очередь его представления о свободном от ценностей понятии решений и связь решений с представлениями о мире. Свой анализ решений из политической перспективы Кондилис продолжает в работе «Политическое и человек» [18], в которой представлен панорамный обзор подходов к анализу социальной и политической роли решений, а также намечены контуры оригинальной теории социальных отношений. В частности, Кондилис предлагает собственный, кардинально отличный от Юргена Хабермаса недеонтологический (реалистический, функционалистский) подход к анализу роли рациональности в социальном взаимодействии. К сожалению, монументальный проект социальной онтологии остается незавершенным из-за скоропостижной смерти Кондилиса: в 1999 году выходит первый том, а черновики и наброски к остальным двум томам долгое время остаются неизданными и публикуются малым тиражом лишь в 2023 году [19]. Из всех работ Кондилиса «Власть и решение» и «Политическое и человек» наиболее явно отражают его интерес к методологии социальных наук, в особенности к веберовскому подходу. Впрочем, на вопросе о методах Кондилиса мы остановимся отдельно.

3. Особенности метода

И в своих работах, посвященных истории идей, и в политических трудах, и в исследованиях по социальной онтологии Кондилис всегда подчеркивал, что ключевым для него служит историцистский метод, ставящий во главу угла исторический контекст трансформаций различных интеллектуальных традиций (в первую очередь европейских). В этом отношении Кондилиса можно сравнить с уже упомянутым Райнхартом Козеллеком, занимавшимся историей понятий. Для Кондилиса, правда, наиболее важен не последовательный анализ формирования и постепенного изменения конкретных понятий (не историческая семантика в узком смысле), а более базовое, социально окрашенное различение между концептуальной структурой и содержанием [20]. Сам Козеллек после смерти Кондилиса отдал должное его авторскому вкладу в свой монументальный «Словарь основных исторических понятий политико-социального языка в Германии» (1972–1997) в большом докладе, прочитанном в 1998 году в Афинах [21].

Насмешливая прямота и резкость философской аргументации всегда были неотъемлемой частью текстов Кондилиса. Неудивительно, что одним из его любимых авторов был Фридрих Ницше [22]. Хотя у Кондилиса мы не найдем ни одной книги, которая — по крайней мере преимущественно — касалась бы именно ницшевской философии, влияние Ницше сопровождало развитие его философии с самого начала. В работах Кондилиса всех периодов можно найти следы скрытого или явного диалога с Ницше, часто с использованием ницшевской терминологии. В качестве примеров можно упомянуть призыв Кондилиса к изучению истории происхождения моральных концепций, его защиту релятивизма и ценностного перспективизма, критику нормативизма и христианского дуализма, центральное место концепции власти в его философии, а также его историко-генеалогический подход, на первый взгляд выглядящий как преодоление неоднократно отмеченного Ницше недостатка исторического смысла в философском анализе. Объединяет его с Ницше и базовая антиметафизическая установка, а также упомянутый ранее насмешливый, местами нигилистический тон, который Кондилис часто использует для разоблачения иллюзорности распространенных оппозиций, таких как «либеральный — демократический», «созданный закон — данный закон», «воинствующий и предписывающий децизионизм — антидецизионизм», «метафизика — критика метафизики».

Всё это, конечно, не означает, что Кондилис был ницшеанцем в строгом смысле, то есть некритически принимал понятия, основные аргументы или наиболее важные интерпретации у Ницше. Его высказывания об историко-философской роли критики метафизики у Ницше, а также о современной обоснованности ницшевских аргументов и интерпретаций всегда носили скептический характер. Во многих случаях Кондилис был не на стороне Ницше, даже если явно симпатизировал философским задачам, которые тот сформулировал. В отличие от Ницше с его идеями переоценки и реформации культуры на всех уровнях (включая уровень политический, особенно важный для Кондилиса), Кондилис сознательно не идет дальше прогнозов, которые — пусть и с большой остротой — описывают