В это время печенегами правил Тирах, человек благородный, но не воинственный. Он не только не осмеливался выйти против узов, но и старался прятаться от них в болотистых местах на нижнем течении Дуная. Между тем борьба была неизбежна. Тогда защиту соотечественников принял на себя некто Кеген, человек, по рассказу Кедрена, темного происхождения, но искусный в военном деле. Он не раз отражал узов, чем приобрел себе глубокое уважение у земляков. Тираху, конечно, не нравилось это, и он решил отделаться от опасной для него личности. Он послал отряд, чтобы взять Кегена, но последний успел вовремя скрыться в Днепровские болота. Ему удалось затем склонить на свою сторону два печенежских колена. С ними он вступил в открытую битву против одиннадцати улусов, предводимых Тирахом, и был разбить наголову.

Видя беду неминучую, Кеген явился у Силистрии, изъявил ее коменданту свое желание принять подданство Византии и с почестями был принят в Константинополе^[253]. Приведенный эпизод важен потому, что проливает свет на положение печенежского народа после 1034 г., когда сведения о нем в вашей летописи прекращаются. Мы видим отсюда, что печенеги занимали в это время степи от устья Днепра до Дуная. Обнаруживается также, что торки-узы уже тогда придвинулись к границам Руси и занимали степи на восток от Днепра. В 1055 г. они в первый раз обрушились на территорию Переяславского княжества, с чем имеет несомненную связь факт появления половцев. «Того же лета», т. е. 1055-го, тотчас после отражения торков от границ Переяславского княжества, «приходи Болушь с половци и сотвори Всеволод мир с ними, и возвратишася половци вьсвояси»^[254]. Дело кончилось так на этот раз потому, что отряд Болуша, как можно думать, был только передовым. Для успешных нападений на Русь надо было придвинуться всей массой к ее границам, а для этого приходилось вытеснить из южнорусских степей торков. Но, очевидно, что половцы в это время успели уже утвердиться в бассейне Волги и Дона.

Гонимые половцами торки должны были еще с большей силой обрушиться на печенегов и Русь. В это время начинается переселение печенегов к Дунаю и за него. Первый, как мы видели, перешел на Балканский полуостров Кеген, по известию Кедрена, с 20 000, а за ним и Тирах с 80 000^[255]. Русским князьям снова пришлось в 1060 г. двигаться на торков на конях и в лодьях по Днепру. Это племя потерпело окончательное поражение и бросилось вслед за печенегами на юго-запад^[256]. Вся восточная часть степи от Днепра до Волги перешла во власть половцев. Только небольшой остаток узов-торков с незначительной примесью печенегов уцелел еще на некоторое время на правом берегу Дона. Что половцы были уже полными хозяевами всей указанной местности, видно из летописных данных. В 1061 (1063 г.) они сделали набег на Русь и разбили Всеволода. В 1068 г. князья Изяслав, Святослав и Всеволод потерпели страшное поражение на Альте, а с 1071 г. начинаются постоянные опустошения русских областей^[257]. Между тем торки в 1064 г. являются на Дунае и переходят через него. Но старые враги – печенеги, эпидемические болезни доконали окончательно это и без того слабое и разгромленное племя. Часть его принимает подданство Византии, другая было попыталась снова осесть у русских границ, но, будучи в 1060 г. разгромлена Мономахом^[258], теряет свою самостоятельность и в последующее время является как военное пограничное поселение Руси.

Теперь нашим предкам приходилось иметь дело с более опасным и сильным врагом. Если Русь сравнительно мало потерпела от соседства печенегов и торков, то это нужно приписать только благоприятным обстоятельствам. Как мы видели, в конце X и начале XI в. борьба с печенегами доходила до большого напряжения, князьям приходилось устраивать линии укрепленных городов, но сзади этого кочевого племени стояли его близкие родичи торки, а со второй половины XI в. двинулись и половцы. Взаимная борьба этих племен давала Руси возможность с некоторым успехом отстаивать свои границы, защищать свои поселения. С удалением печенегов и торков для половцев не было более соперников. Они одни всецело являлись господами южнорусских степей и могли совершенно свободно располагать всеми своими силами на пагубу Русской земле, раздираемой усобицами. Не проходит ни одного года, когда бы не горели русские села и города. Пользуясь своей многочисленностью, раскинутостью границ Руси, они в одно и то же время появляются на разных пунктах, не дают возможности собрать сил для защиты угрожаемого поселения. В 1092 г., например, они разными отрядами являются в одно время и на Удае, где берут Прилуки, и у Днепра, где той же участи подвергаются Переволочна и Песочен^[259]. В 1096 г. в мае месяце Боняк разорил окрестности Киева, Куря-Переяславля, а Тугорхан вслед затем осадил самый Переяславль^[260].

В 1172 г. половцы явились у Песочного и Корсуня. Пока Глеб Юрьевич договаривался о мире со стоявшими на левой стороне Днепра, половцы от Корсуня двинулись быстро к Киеву и ограбили все кругом него^[261]. В 1184 г. в одно и то же время Кончак напал на Переяславль, а Кза на Посемье. В 1187 г. часть половцев грабила Поросье, а другая навещала Черниговскую область^[262]. Не было, таким образом, никакой возможности ни предугадать набегов, ни принять каких бы то ни было мер для защиты населения. Быстрота, с какой делались эти набеги, прекрасно характеризована византийским оратором XII в. Евстафием Солунским: «В один миг половец близко, и вот уже нет его. Сделал наезд и стремглав, с полными руками, хватается за поводья, понукает коня ногами и бичем и вихрем несется далее, как бы желая перегнать быструю птицу. Его еще не успели увидеть, а он уже скрылся из глаз»^[263]. Русские князья, сознавая свое бессилие предупредить вторжения, стараются только отбить пленных и награбленное имущество. Редко удавалось князьям настичь половцев в прямом преследовании, а потому они употребляли другой маневр. Если половцы грабили на Суле, то ближайшие русские отряды, не показываясь врагам, переходят реку где-нибудь в другом месте или идут к реке Пслу и стараются незаметно перерезать им обратную дорогу. Этот способ защиты населения, спасения жителей от тяжкого плена был самый действительный. Так, когда половцы разграбили окрестности Киева в 1172 г., то Михалко с берендеями двинулся им навстречу с Поросья. Вскоре они встретили врагов и разбили их, отняв весь полон. В 1174 г. Игорь Святославич, узнав, что половцы грабили у Переяславля, переправился через Ворсклу у Лтавы, встретил их и заставил бросить пленных. В 1179 г. Кончак опустошал окрестности того же несчастного Переяславля. Узнав об этом, Святослав Всеволодович, стоявший у Триполя, двинулся отсюда быстро за Сулу и стал напротив Лукомского городища. Половцы бежали^[264].

В этом случае главным образом помогала русским неприготовленность врагов, шедших с множеством скота и пленных без всякого боевого порядка. В таких случаях половцы или были биты и полон освобождался, или успевали вовремя скрыться, как видно из последнего примера. Да и подобный маневр возможен был только тогда, если князья случайно узнавали о производимых где-нибудь половцами опустошениях.

Игорь Святославич выехал с отрядом за Ворсклу из своей области, не имея в виду, что Кобяк и Кончак свирепствуют в Переяславском княжестве, и только случайно, захватив половцев, делающих разведки, узнал от них о набеге. Пока в 1179 г. явился вестник из Переяславля о грабежах Кончака к Святославу Всеволодовичу, то половецкий князь успел уже ускользнуть со всей добычей. Если же князья бросались в погоню, то случалось, что половцы успевали приготовиться, оборачивались и разбивали преследующий отряд. Например, в 1177 г. они напали на Поросье и взяли шесть берендейских городов. Русские настигли их у Растовца, «и половцы оборотившися победиша полкы Руськее, и много бояр изъимаша, а князе въбегоша в Ростовець»^[265]. Таким образом, редко удавалось спасти души христианские от рабства, а тем более защитить население от неожиданных набегов. Главная цель вторжений состояла именно в том, чтобы захватить как можно более пленных, но при этом кочевники старались и как можно более расчистить себе дорогу для своих дальнейших предприятий уничтожением городов и сел.

Стремление обратить все в широкую пустыню, в которой вольно и свободно дышалось степному наезднику, проявляется везде. Так с переправой половцев за Дунай вслед за татарским погромом Македония в короткое время окончательно лишена была жителей и стала пустой страной. Вполне справедливо Никита Акоминат называет половцев крылатой стаей, налетающей на землю и опустошающей ее чище саранчи^[266]. Года не проходило, чтобы какая-нибудь местность Руси не была обращена в пустыню. В 1092 г. половцы взяли Прилуки, Песочен, Переволоку и сожгли массу сел по обеим сторонам реки Сулы. В 1093 г. сожгли Торческ. В 1095 г. они подвергли той же участи Юрьев, хотя и оставленный жителями. В 1096 г. половцы сожгли Устье^[267], а в 1110-м много сел у Переяславля. В 1138 г. они пожгли Курскую область. В 1139 г. взяли Пирятин, пожгли много сел у Переяславля, монастырь Борисоглебский и св. Савы. В 1177 г., как мы уже видели, половцы захватили шесть берендейских городов на реке Роси. В 1185 г. разорили и сожгли села у Путивля и самый острог этого города, а в Переяславской области – взяли все города по Суле^[268]. Насколько Русь терпела урон в людях, уводимых в плен или избиваемых, показывают следующие данные. Взявши город Торческ в 1093 году, половцы разделили всех его жителей и повели в свои вежи. Во время взятия Олегом Чернигова «много хрестьян изъгублено бысть, а другое полонено бысть, и расточено по землям».

Много пленных вывели кочевники из Курской области в 1139 г. В 1171 г. они увели много жителей, хотя и неизвестно, из какой области. В 1172 г. половцы около Киева «взяша села без учьта, с людми и с мужи и с женами, и коне, и скоты и овьце, погнаша в Половце». То же самое произошло и в 1173 г. «Концак приехавше к Переяславлю, за грехы наша, в 1179 г., много зла створи крестьяном, иних плениша, а инии избиша, множайшия-же избиша младенець». В 1210 г. половцы снова вывели много пленных из Переяславской области^[269].

Мы берем только главные факты, но остается еще большое число известий о набегах, которые перечислять было бы чересчур утомительно. По нашему счету всех набегов, совершенных половцами самостоятельно без княжеских приглашений, произошло, в период от 1061 по 1210 г., 46. Из них на долю Переяславского княжества приходится 19, на Поросье – 12, на Киевскую область – 4, на Северскую область – 7, на Рязань – 4. Но не должно забывать, что рядом с такими независимыми предприятиями половцев стояли их походы в русские области по призыву того или другого князя, сопровождавшиеся не менее тяжкими опустошениями. Несомненно также, что летопись упоминает только о выдающихся набегах, опуская или даже не зная о грабежах мелких половецких загонов.

Мы приводили факты сожжения сел и городов, увода в плен жителей, пусть же теперь современник первых набегов сам расскажет нам о народных бедствиях, которых он был очевидцем. Картину, полную страшного трагизма, рисует он перед нами. «Створи бо ся плачь велик у земле нашей и опустеша села наша и городе наши, и быхом бегающе и перед враги нашими». «Ибо лукавии сынове Измаилове пожигаху села и гумьна, и мьноги церкви запалиша огнем… овии ведутся полонене, а друзии посекаеми бивают, друзии на месть даеми бывают^[270], и горькую приемлюще, друзии трепещуть зряще убиваемых, друзии гладом умориваемы и водною жажею… ови вязани и пятами пьхаеми, и на морозе держими и вкаряеми… мучими зимою, и оцепляеме у алчбе и в жаже, и в беде побледевше лици и почернивше телесы; незнаемою страною, языком испаленом, нази ходяще и босе, ногы имуще избодены терньемь. С слезами отвещеваху друг-другу, глаголюще: “аз бех сего города”, а другии: “аз сего села”; и тако свопрошахуся со слезами род свой поведающе… “Согрешихом и казнимы есмы, яко согрешихом, тако и стражем: и граде вси опустеша, и переидем поля, идеже пасома быша стада, коне, овце и волове, се все тще ныне видим, нивы порожьше стоят, зверем жилища быша»^[271].

Какая характеристика набегов может стать рядом с этой простой, полной глубокого чувства, картиной народных бедствий. Вся эта масса пленного христианского люда или обращалась в рабов в вежах половецких, или, как товар, шла по разным странам юга и востока. Еще писатель Х века Ибн-Гаукаль рассказывает, что Джурджание был рынок живого товара, в состав которого входили и славянские рабы^[272]. Эта дорога, по которой шли русские люди, навсегда покидая родную землю, не изменилась, конечно, и во времена господства в степях половцев. Этим путем снабжались русскими рабами рынки Центральной Азии.

Другая дорога вела в Крым, где главными пунктами торговли подобным товаром можно, кажется, считать Судак и Херсонес. Мы имеем известие, что в последнем городе скупкой рабов занимались евреи^[273]. Но прежде чем быть проданными, пленные некоторое время оставались в вежах, в ожидании себе покупщика или выкупа со стороны русских. Мы знаем только один случайный факт выкупа на поле битвы. В 1154 г. Изяслав Давидович, после бегства Ростислава и Мстислава под Черниговом, выручил многих из их дружины, попавших в руки половцев. Обыкновенно же приходилось родственникам отыскивать своих родных по половецким кочевьям. Выкупить пленного считалось богоугодным делом, и потому частные лица являлись иногда в вежи и освобождали своих земляков от тяжкого рабства. Мы видим пример такого великодушия в старании некоего христолюбца выкупить инока Никона, который, как кажется, был освобожден потом своими родственниками или отбит каким-нибудь русским отрядом^[274].

Ценность выкупа соразмерялась с общественным положением пленника на Руси. Так, по рассказу летописи, на какого-то Шварна, захваченного за Переяславлем, половцы «взяша искупа множьство»^[275]. Конечно, более знатные и богатые пленники были долее удерживаемы в вежах, а те, на выкуп которых половцы не могли скоро надеяться, или если он ожидался в незначительном размере, шли на рынки и рассеивались по лицу земли на юге и востоке, а, может быть, и на западе. Из раньше приведенного рассказа летописи, рисующего картину разорения, мы имели случай видеть тяжкое положение пленных. Многие из них не выносили постоянных передвижений за вежами в оковах; от жажды, зноя или холода они умирали в большом числе. Так из пятидесяти пленных, захваченных однажды половцами в Киеве, через десять дней остался только один инок Евстратий^[276]. Надо, однако, сказать, что русские не уступали нисколько своим врагам в обращении с попавшимися к ним в руки. Даже тех, на выкуп которых можно было надеяться, держали в оковах, как это видно из сказания о пленном половчине. Рабы покупались на золото; таким же образом, кажется, русские выкупали и своих земляков, но половчин приносил за свое освобождение товар, который ценился на Руси: он пригонял табун лошадей, а может быть, и другого скота^[277]. Иногда случалось, впрочем, что русские отряды при своих нападениях на вежи половецкие, освобождали соотечественников, но это бывало нечасто. Мы знаем факт освобождения христиан на Угле и Самари в 1151 г. Мстиславом Изяславичем и в 1170 г. почти на том же месте во время большого похода князей на половцев. Можно предположить, что то же самое происходило при всех движениях русских в глубь степей половецких. Но количество выкупаемых или случайно освобождаемых русскими отрядами было каплей в море сравнительно с числом продаваемых в рабство. Бедствия народные от этого нисколько не облегчались.

Мы раньше привели числовые данные, указывающие на распределение набегов по областям. Эта неравномерность зависела главным образом от географического положения земель, но была тут, как нам кажется, и другая причина. Бросив взгляд на карту, мы увидим, что княжество Переяславское бо́льшим протяжением своих границ примыкает к степям. Киевская область с юго-востока ограждена Переяславлем, а с юга военными поселениями черных клобуков. Сильно раскинута была граница земли Северской. Но область собственно Черниговская защищена с юга, а с востока ее оплотом служило княжество Новгородсеверское.

За все время от появления половцев в степях до 1224 г. мы видим на нее только три самостоятельных набега. Первый из них имел место после страшного поражения князей на Альте в 1068 г., когда половцы добрались до реки Снови, второй – во время княжения Владимира Мономаха в Чернигове (1078–1094 гг.): кочевники разорили волость Стародубскую и Новгородсеверскую, и третий в 1187 г. Разорение Черниговской области было не меньше, чем других княжеств в удельный период, но главным образом здесь причиной были княжеские усобицы. Кочевники весьма часто были приглашаемы то тем, то другим князем Чернигова, и Святославичи довели свою область до сильного обезлюдения. Уже в 1159 г. Святослав Ольгович жалуется на запустение городов Любеча, Моровска, Оргоща и Всеволожа^[278]. Но, повторяем, причина этого факта лежит вовсе не в половецких набегах: их на Черниговщину почти не было. Удары кочевников приходилось выдерживать княжеству Новгородсеверскому, южные границы которого были обращены в сторону половецких кочевьев. Точно так же отчасти с южной и юго-восточной стороны оплотом Руси служило княжество Рязанское. Мы видим все-таки сравнительно незначительное число набегов на эти обе области. Это объясняется способом защиты и отношением к кочевникам в разных областях Русской земли. Общими предприятиями всех князей в борьбе с половцами являлись только большие походы в глубь степей, да и то не всегда, и не все князья принимали в них участие^[279]. Защита же своих границ, своего населения предоставлялась силам каждой области и энергии ее князей. Мы и хотим теперь поговорить о способах, какими каждая область вела свою самозащиту, и об отношениях к кочевникам в разных местностях земли Русской.

Несомненно, на больший или меньший успех обороны оседлого населения против кочевого врага сильное влияние оказывает географическое положение и характер местности. Поэтому мы постараемся сделать небольшой географический очерк области к востоку от Переяславского княжества.

К востоку от Рязанской области простирались Мордовские дебри^[280], которые предохраняли от набегов половцев. В границах этого же княжества начинался Дон, который, постепенно уклоняясь к юго-востоку, образует в земле Войска Донского два тупых угла и стремится затем на юго-запад. Для нас важно его среднее течение, когда он принимает с левой стороны реки Воронеж и Хопер. С правой стороны в Дон впадает река Северский Донец, имеющий несколько интересных для нас, по своему направлению, притоков. С левой стороны Донец принимает реку Оскол, течение которой почти правильное с севера на юг. Между Осколом и Доном образуется как бы дорога, весьма широкая на юге, сильно суживающаяся в середине, расширяющаяся на севере. Эту дорогу перегораживает почти поперек река Быстрая Сосна^[281].

Конец ознакомительного фрагмента.