В начале XX века никто не сомневался в том, что Аргентина – страна будущего.
К 1980 году все считали, что если существует прототип нации, потерпевшей провал, то это – Аргентина.
Пол Э. Самуэльсон
Я путешествовала по Европе, там кругом один антиквариат.
Будущее – за Аргентиной Перона.
Эва Перон
Более ста лет Аргентина принадлежит к классу крупнейших хозяйственных систем Латинской Америки, во многом задает тон в политической и экономической жизни государств региона. За этот период аргентинская нация прошла сложный путь, отмеченный аутентичными экспериментами, впечатляющими экономическими взлетами и разочаровывающими падениями. Как констатировал видный аргентинский историк и экономист Марио Рапопорт, Аргентина – «парадоксальная страна». И пояснил: располагая огромными и высококачественными природными и людскими ресурсами, Аргентина, несмотря на все попытки, не сумела консолидировать свою экономику на современных основах, что подразумевает высокую степень индустриализации и сравнительно равное распределение доходов12.
Отсутствие консолидации обусловило неравномерность хозяйственного развития и все более ощутимое падение роста ВВП на протяжении рассматриваемого периода. В период 1870–1914 гг. ВВП Аргентины рос на 5,61 % в год, тогда как у Канады этот показатель составлял 3,77, у США – 3,66, у Австралии – 3,35 %. В 1930–1945 гг. ситуация выглядела уже совсем иначе: Аргентина – 2,18 %, Канада – 3,82, Австралия —3,51, США – 5,21 %13. Во второй половине прошлого столетия положение продолжало ухудшаться. В течение 30 лет (1959–1989 гг.) было зафиксировано 11 случаев абсолютного падения аргентинского ВВП, т. е. экономика сокращалась практически раз в три года14.
Одним из факторов, воспрепятствовавших поступательному экономическому развитию страны, стала хроническая политическая нестабильность, которой была отмечена аргентинская история большую часть XX века. Частые смены правивших режимов не позволяли сохранять принципиальные установки хозяйственной политики сколько-нибудь длительное время, провоцировали резкие (часто неоправданные) перемены экономического курса. Макроэкономические результаты не замедлили сказаться. Если в 1952 г. душевые ВВП (по паритету покупательной способности) Аргентины, Франции и Германии находились примерно на одномуровне и составляли соответственно 6 тыс., 6,8 тыс. и 5,5 тыс. дол., то в 1990 г. аргентинский показатель вырос до 10 тыс., тогда как французский и германский превысили 20 тыс. дол. Таким образом, в 1952–1990 гг. ВВП на душу населения в Аргентине в среднем в год рос на 1 %, во Франции – на 3,1 %, а в Германии – на 3,7 %15. По оценке аргентинских экономистов Мигеля Брауна и Лукаса Лача, Аргентина в указанный период стала «примером застоя»16.
Когда индустриальные страны не обеспечивали себя продовольствием, Аргентина была аграрной Саудовской Аравией.
Родольфо Терраньо, аргентинский государственный деятель
Аргентинская Республика формировалась как самостоятельная нация в середине XIX в. после Майской революции 1810 г., провозглашения в 1816 г. независимости провинций Ла-Платы от владычества испанской короны и в ходе длительных и ожесточенных междоусобных войн. Крупным шагом к сплочению нации и созданию современного независимого государства явилось принятие в 1853 г. национальной конституции буржуазно-демократического толка, заложившей правовую основу всего дальнейшего процесса политического и социально-экономического развития страны.
Кардинальной проблемой молодой южноамериканской нации была ее изначальная хозяйственная слабость[4], обусловившая, в частности, высокую степень финансовой зависимости от наиболее развитых государств того времени, в первую очередь от Англии. Многие аргентинские исследователи, даже придерживающиеся противоположных политических взглядов, солидарны в том, что их родина чуть ли не с самого рождения оказалась посаженной на долговую иглу. И такие утверждения не лишены веских оснований. В 1824 г., т. е. всего через восемь лет после провозглашения независимости, власти Буэнос-Айреса взяли у английского банка «Бэринг Бразерс» свой первый международный заем в размере 1 млн фунтов стерлингов (на тот момент – эквивалент 8 т золота) из расчета 6 % годовых и со сроком погашения в 27 лет. Причем из-за жестких условий соглашения и непомерных комиссий посредников в страну реально поступило немногим более половины номинальной суммы кредита – 570 тыс. фунтов, да и эти средства были потрачены не по назначению (создание хозяйственной инфраструктуры), а на финансирование военных действий против Бразилии. В результате уже в 1828 г. власти молодой республики оказались неплатежеспособными и объявили первый в истории Аргентины дефолт по суверенным долгам17.
Официальный Буэнос-Айрес сохранял мораторий на платежи «Бэринг Бразерс» вплоть до 1857 г., когда было подписано соглашение о реструктуризации задолженности, и возобновились платежи по ее обслуживанию, продолжавшиеся до 1904 г. За это время должник перечислил кредитору суммы, равнозначные почти 5 млн фунтам стерлингов (эквивалент – 38 т золота)18. Таким образом, был дан старт длительной и полной драматических эпизодов долговой истории Аргентины.
Новая хозяйственная структура страны начала складываться в середине и второй половине XIX в. под влиянием меняющихся внутренних и внешних факторов. Важнейшее значение имела колонизация обширных территорий, вошедшая в историю как «завоевание пустыни». На землях, отвоеванных у коренных жителей (большинство которых было физически уничтожено), создавались огромные поместья, специализировавшиеся, главным образом, на производстве говядины и выращивании зерновых и масличных культур: пшеницы, кукурузы, льна, подсолнечника, сорго. Мощным стимулом быстрого расширения аграрного сектора был возникший высокий спрос на продовольствие на мировом рынке, прежде всего в странах Европы, ставших основными покупателями товаров с берегов Ла-Платы. Вплоть до 30-х гг. XX в. на мясо и зерновые приходилось порядка 95 % всего аргентинского экспорта19.
В отличие от США, Канады или Австралии, где аграрный сектор развивался на базе фермерских хозяйств, в Аргентине главную роль играли именно крупные поместья-латифундии. На владения свыше 1000 га приходилось около 80 % всех сельскохозяйственных угодий. В результате средняя площадь земельного участка в Аргентине составляла 360 га, тогда как в Австралии – 70, а в США немногим превышала 50 га20. Подобная концентрация земельного богатства имела значение не только с точки зрения экономических интересов, но и в плане социально-политической эволюции аргентинского общества. На протяжении десятилетий сравнительно немногочисленная группа земельных олигархов играла непомерно большую роль в жизни страны, стремилась направить ее развитие в узкое русло собственных интересов, неоднократно напрямую или через своих союзников в политических партиях, вооруженных силах, интеллектуальном сообществе вмешивалась в ход событий, устраняя неугодные правительства и блокируя решения, невыгодные хозяевам аграрного сектора. С другой стороны, основной массой сельскохозяйственных производителей были не мелкие собственники земли, а арендаторы, составившие впоследствии ядро аргентинского среднего класса, и наемные работники. Именно эти две категории граждан длительное время образовывали большую часть экономически активного населения (ЭАН)21.
В последние десятилетия XIX в. и в первой четверти XX в. экономическая экспансия в Аргентине почти исключительно основывалась на сравнительных преимуществах наиболее богатых земледельческих районов страны – так называемой Влажной пампы (провинции Буэнос-Айрес, Кордова, Санта-Фе, Энтре-Риос). Высочайшее плодородие этих земель, соединенное с относительно низкими затратами на другие факторы производства, позволило аргентинским помещикам-латифундистам превратиться в крупных производителей сельскохозяйственной продукции, успешно конкурировавшей на мировых рынках, а сама страна стала главным поставщиком мяса[5] (говядины) и стремительно ворвалась в число ведущих экспортеров зерновых (см. табл. 1.1).
Таблица 1.1
Ведущие страны – экспортеры зерновых (тыс. т)
Источник. Rapopołl М. у colaboradores. Historia económica, politica у social de la Argentina (1810–2000). Buenos Aires, 2004. P. 75, 76.
Таким образом, с макроэкономической точки зрения аргентинское сельское хозяйство оказалось высоко факторонасыщенной отраслью. Именно благодаря этому и в соответствии с теоремой Хекшера – Олина Аргентина на рубеже XIX–XX вв. быстро наращивала экспорт некоторых востребованных в мире видов аграрной продукции, т. е. тех фактороинтенсивных товаров, для выпуска которых у нее образовались относительно избыточные факторы производства, прежде всего суперплодородная земля и сравнительно обильная конкурентоспособная рабочая сила.
К 1880 г. завершился процесс национальной организации Аргентины как государства: сформировалась регулярная армия, была введена единая денежная единица, Буэнос-Айрес стал столицей объединенной страны, власть сконцентрировалась в руках первого общенационального и конституционного правительства. В 1890 г. образовалась первая политическая, и при этом оппозиционная, партия национального масштаба – Гражданский радикальный союз (ГРС) и произошла подлинная политическая революция (так называемая «Парковаяреволюция»), серьезно ослабившая позиции консервативных сил, до того момента доминировавших в общественной жизни.
На рубеже веков в Аргентине сложилась так называемая модель «Стимулируемого экспортом экономического роста» (The export led growth model),
что предполагало поддержание сравнительно низкого, но стабильного обменного курса национальной валюты, позволявшего обеспечивать конкурентоспособность аргентинской продукции на внешних рынках и тем самым «подстегивать» внутренний рост производства торгуемых товаров. Подобно другим государствам того времени, активно участвовавшим в мировой торговле и «первом раунде» процессов глобализации, Аргентина в 1883 г. окончательно присоединилась к системе «золотого стандарта» и в 1899 г. ввела валютно-финансовый механизм «Кассы конвертации» (Caja de Conversion), ставший, как писал обозреватель испанского экономического издания «Синко диас» Анхель Хосами, «историческим символом аргентинского процветания»22. В функции «Кассы конвертации» входила денежная эмиссия, которой до этого момента занимались отдельные коммерческие банки, а также сохранение (путем купли-продажи золота) фиксированного обменного курса национальной валюты – песо. Стержнем финансовой системы стал свободно конвертируемый в драгоценный металл «золотой песо»23, стоимость которого по отношению к бумажному песо составляла 1:2,27, а золотое содержание по закону равнялось 1,6129 грамма.
Благоприятные внешние условия и стабильная денежная система обеспечили беспрецедентно высокие темпы роста экспорта и экономики в целом, составившие в период 1900–1914 гг. в среднем соответственно 7,5 и 6,3 % в год. Весьма убедительно выглядят и статистические данные, охватывающие значительно более длительный исторический отрезок времени. Экспорт сельскохозяйственных товаров[6] стал платформой хозяйственного восхождения Аргентины, продолжавшегося в течение 50 лет: с 1880 по 1930 г. Интересно отметить, что в 1882 г. был поставлен абсолютный рекорд в аргентинской истории роста валового внутреннего продукта – 25,9 %. В целом же в указанный период ВВП в неизменных ценах вырос в 13 раз, а душевой продукт – почти в 3 раза (см. табл. 1.2). Такие темпы в мировой истории знали считанные страны.
Таблица 1.2
Динамика основных макроэкономических показателей (1880–1980 гг.)
Подсчитано по: Dos siglos de economia Argentina (1810–2004). Buenos Aires, 2005. P. 127, 128, 183–185, 526, 590, 591. ВВП дан в постоянных ценах 1993 г., госдолг, валютные резервы, экспорт и импорт – в текущих ценах.
Исключительное плодородие земель Влажной пампы, быстрый рост производства зерна (см. табл. 1.3), а также увеличение поголовья скота24 обеспечили латифундистам получение добавочного продукта, составлявшего материальную основу избыточного чистого дохода в виде дифференциальной ренты. Такие поступления при иных обстоятельствах могли быть инвестированы в развитие национальной промышленности. В Аргентине этого не произошло.
Таблица 1.3
Производство основных сельскохозяйственных культур (тыс. т)
Составлено по: Dos siglos de economía argentina (1810–2004). P. 265–274.
Дифференциальная земельная рента в своей массе использовалась на индивидуальное потребление и не обеспечивала необходимого макроэкономического эффекта. Самым очевидным результатом богатства, полученного от сельскохозяйственного экспорта, было строительство дворцов «новых аргентинцев», их помпезные и расточительные поездки в Европу25 и превращение Буэнос-Айреса в одну из наиболее респектабельных столиц мира.
По многочисленным свидетельствам очевидцев, уже в начале XX в. Буэнос-Айрес, служивший главными морскими воротами в страну, буквально поражал приезжавших туда европейцев, поскольку мало чем уступал Парижу, Лондону, Риму или Мадриду. Как писал известный государственный деятель Жорж Клемансо (премьер-министр Франции в 1906–1909 и 1917–1920 гг.), побывавший в Аргентине в 1910 г., Буэнос-Айрес произвел на него впечатление «великого европейского города»26. И таких оценок в мемуарной литературе можно встретить немало. Все говорило о том, что Аргентинская Республика, только что отметившая первый столетний юбилей Майской революции, переживала в известном смысле «золотой век».
Страница истории
Начало XX века: русский взгляд на Аргентину
Обратимся к упомянутой выше фундаментальной книге H.A. Крюкова «Аргентина. Сельское хозяйство в Аргентине в связи с общим развитием страны» (Петербург, 1911 г.), предоставляющей обильную информацию, что называется, из первых рук о положении в стране и тенденциях развития аргентинской экономики.
Автор обращает внимание на интенсивное железнодорожное строительство и отмечает, что на Американском континенте Аргентина по протяженности железных дорог (свыше 25 тыс. км) уступает только США, но далеко превосходит такие крупнейшие страны, как Бразилия (16,8 тыс. км) и Мексика (15,6 тыс. км). Напоминая, что первая железная дорога была построена аргентинцами в 1857 г., H.A. Крюков пишет: «Железная дорога явилась в Аргентине тем могучим рычагом, посредством которого могли проявиться во всей мощи производительные силы страны…» (с. 72).
Отмечая экономические и внешнеторговые успехи аргентинских производителей, ученый приводит следующие данные. С 1900 по 1909 г. объем экспорта мороженого мяса возрос в 12 раз, а по стоимости – в 13,5 раза (с. 137). При этом главным потребителем основных товаров аргентинского экспорта являлась Англия, на долю которой приходилось почти 100 % вывозимых мясных продуктов, порядка 55 % кукурузы, 40 % пшеницы, 20 % льна (с. 140, 337). Именно за английский рынок зерновых между Аргентиной и Россией развернулась острая конкурентная борьба, проходившая с переменным успехом. Например, в 1908 г. в английском импорте пшеницы российская доля составила 5 %, а аргентинская – почти 35 %, тогда как в 1910 г. ситуация существенно изменилась: на российское зерно пришлось 27,5 % английского ввоза, а на аргентинское – менее 15 % (с. 386).
О проекте
О подписке