Во время обеда на патио я сижу между Эль и Морган. Эль пытается наверстать домашнее задание по истории, а Морган без интереса ковыряется в салате из браунколя.
– Я не понимаю, – ворчу я. Морган кивает. Эль поднимает голову в знак сочувствия, а затем возвращается к работе. – Я знаю, что ему нравлюсь. Нравилась с девятого класса. А теперь он списывает со счетов, считая стервой?
Я жду подбадривания. Сегодня после катастрофической попытки извиниться я пыталась поговорить с Эндрю. Он даже не посмотрел на меня. В коридорах уходил в другую сторону. Не идет на контакт. Честно говоря, меня это бесит. Не знаю, почему он считает, что имеет право меня осуждать, – как будто он лучше меня и никогда никого не обижал в гневе. Как будто он идеален. Если бы он мне так сильно не нравился, я бы высказала ему все, что думаю.
Морган только кивает и косится на бургер на тарелке Брэда. Тот изучает свои ногти, но я знаю, что он слушает.
– Если он не видит, что ты ни капельки не стерва, он того не стоит. Какая вообще разница, что он думает? Не позволяй чужому мнению вставать у тебя на пути, – говорит наконец Эль, с коротким вздохом закрывая учебник. – Я никогда это не доделаю.
– Брэд… – Морган с намеком смотрит на его тарелку. Он закатывает глаза и двигает бургер в ее сторону. Морган с довольным видом хватает его и поднимает на меня взгляд.
– Мы твои друзья, Кэмерон. Если бы ты была стервой, мы бы тебе сказали.
Я киваю, но меня это не убеждает. Мои друзья не понимают, что я расстроена не только из-за парня. Эндрю – мой друг… вернее, был другом, и осознавать это больно. Он знает меня так же хорошо, как Морган и Эль, и я не могу просто игнорировать его мнение. Если бы Морган или Эль считали меня стервой, я бы тоже хотела доказать им, что это не так. Мне было бы необходимо доказать им, что это не так. Иначе я бы стала как моя мама, которая даже не пытается доказать, что отец не прав в своей критике.
Эль засовывает тетрадь в свою сумку «Прада», а потом смотрит на Брэда, как будто что-то вспомнила.
– Ты мне нужен для видео, – заявляет она.
Это привлекает его внимание. Он вскидывает голову, широко раскрыв глаза:
– Мы это уже обсуждали, – говорит он тоном, пугающе похожим на голос его отца. – Нет. Найди себе модель, или актера, или еще кого-нибудь.
Эль умоляюще складывает руки на столе.
– Но ты такой красивый!
Морган фыркает. Эль продолжает:
– Мне необходимо видео про мужской макияж…
Я перестаю слушать, как она уговаривает Брэда; мои мысли заняты вопросом Эндрю. Я не могу позволить ему плохо думать обо мне. Это как с синяком, на который периодически нажимаешь в надежде, что он зажил, но взамен получаешь новую волну боли.
После звонка я иду на информатику; она проходит в недавно переоборудованном здании наук и технологий, которое проспонсировала чья-то мать пару лет назад. Изгибы нержавеющей стали на здании Фрэнка Гери[5] выделяются на фоне отштукатуренных арок школы, поэтому наш кампус выглядит, честно говоря, круче, чем 90 процентов кампусов колледжей по всей стране.
В начале года я боялась записываться на информатику для продвинутых. Я думала, что мой средненький опыт в веб-дизайне не сравнится с умом кучки гениев-стипендиатов. Однако я держусь на уровне. Кодирование требует творческого подхода, но это четкая и организованная работа. Если не допускать ошибок и не отвлекаться, все будет хорошо.
Передо мной в кабинет входят Эбби Флейшмен и Чарли Ким, погруженные в оживленный разговор. Я слышу слова «паладин» и «гвардия орков-рыцарей» и сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Не понимаю, почему Эбби и Чарли тратят время на компьютерные игры, хотя они достаточно хорошо разбираются в программировании, чтобы создавать приложения и кодировать операционные системы.
Я сижу в дальнем левом углу класса – там легче игнорировать всех, кроме учителя, и сосредоточиться на собственной работе. Изнутри кабинет информатики производит не меньшее впечатление, чем снаружи. Под высоким потолком стоят ряды широкоэкранных «аймаков» и ужасно уродливых, но невероятно удобных стульев в сеточку. На доске – задание, которое я доделала в пятницу.
Идеально. По дороге с обеда я решила, что буду делать с проблемой Эндрю. Нужно действовать прямо.
Пока остальной класс открывает Python, чтобы закончить писать игру в виселицу, я захожу на школьную почту – я не стала бы использовать ее, чтобы писать длинное письмо объекту своего обожания, но школа блокирует доступ к «Фейсбуку» и «Джимейлу» на школьных компьютерах, а я не хочу попасться с телефоном в классе.
«Дорогой Эндрю», – начинаю я. Нет. Слишком официально.
Я оставляю только «Эндрю», а затем пишу от чистого сердца. «Надеюсь, что ты дашь мне шанс объясниться. Не знаю, почему все так быстро запуталось, но ты для меня важен, даже просто как друг. Я надеюсь, что ты дашь мне второй шанс…
Меня прерывает твердый хлопок по плечу, как будто я кого-то взбесила.
– Ты должна работать над заданием с пятницы, – слышу я низкий голос.
Надо мной стоит Блевотный Брендан – нет, нависает, потому что в нем два метра роста. То, как он на меня смотрит – со смесью безразличия и напористости в карих глазах – пугает, напоминая о том, как пару часов назад на меня смотрела его сестра. Он на год младше Пейдж, такой же нечеловечески высокий и кудрявый. У него русые, а не рыжие волосы, а еще, в отличие от тощей сестры, широкие плечи и признаки мышц на руках. В альтернативной вселенной он был бы симпатичным, если игнорировать его социальный статус. Он – ассистент преподавателя по информатике, потому что сдал экзамен для продвинутого класса на сто процентов еще в десятом классе.
– Что-что? – переспрашиваю я, отвлекшись на его футболку. На ней картинка по образцу «Эволюции человека», но изображающая четырех роботов с подписями: «далек», «r2-d2», «сайлон» и «борг». Почему-то в конце нарисована сексуальная блондинка и тоже подписана как «сайлон».
– Задание, – повторяет он.
– Я сделала его в пятницу, – я возвращаюсь к своему имейлу, – но спасибо, Би-Би.
Прежде чем я успеваю написать еще пару слов, он протягивает руку, закрывает «Сафари», и черновик стирается. Я возмущенно моргаю.
– Эй! Это еще почему?
– Если ты сделала задание, нужно его сдать и начать работать над сегодняшним, – говорит он почти монотонно и уходит в другой конец класса. Мне остается только сидеть, разинув рот. Мы с Би-Би редко разговаривали за прошедшие годы, в основном потому, что он избегает людей – так же, как Эль избегает плавания.
Я не знала, что он умеет командовать. Это бы произвело на меня впечатление, если бы я так не бесилась.
Ну и ладно. Я жду, пока он не займется кем-нибудь другим, а потом снова открываю имейл, чтобы заново написать Эндрю. Вместо этого я нахожу новое входящее письмо.
От: db_asst@brightpartners.com
Кому: c.bright@beaumontprep.edu
Тема: Re: Re: Кэрол
Дорогая Кэмерон, мистер Брайт организовал для твоей матери работу официантки в ресторане одного из его партнеров. Она выходит с понедельника. Не стесняйся писать мне, если снова возникнут какие-то трудности!
Всего наилучшего, Челси
Мне приходится сдерживаться от печального смеха. Я думаю, не написать ли в ответ: «Да, Челси, у меня есть другие трудности». Мне придется убалтывать маму, чтобы она не прыгнула с крыши от перспективы позорной работы, подкинутой бывшим. Возможно, я потеряла единственного парня, который видел во мне что-то кроме хорошенького личика. И было бы хорошо, если бы мой отец хотя бы притворялся, что его заботит дочь, и мне не пришлось бы верить в сказанные обо мне гадости.
Конечно, он никогда этого не поймет.
Вместо письма я закрываю имейл и сдаю задание. Когда звенит звонок, я выбегаю за дверь прямиком на тренировку – и не останавливаюсь.
Я нашла шкафчик Эндрю. Достаточно было сделать комплимент впечатлительному десятикласснику из футбольной команды, чтобы узнать, в каком он коридоре, а потом потратить весь обед в среду на то, чтобы выждать и подсмотреть, к какому шкафчику подойдет Эндрю.
Я сбегаю с математики на пять минут раньше, сославшись на боль в животе, и незаметно жду в конце коридора. Вчерашняя разведка показала, что он остановится у своего шкафчика перед литературой. Я вытаскиваю письмо из сумки и нервно вожу пальцами по краю, нащупывая мягкий сгиб бумаги.
Написать письмо.
Найти шкафчик Эндрю.
Доставить письмо.
Вчера я много часов потратила на то, чтобы его написать. В понедельник я решила, что имейл не подойдет, а во вторник у меня был ступор. Но я не сдаюсь так просто. Люди, которые сдаются, не заслуживают того, чего хотят. Люди, которые сдаются, заканчивают как моя мать.
А люди, которые идут к цели, становятся как мой отец. И хотя я живу с мамой, но делаю все, чтобы не повторять ее путь. Даже в Голливуде – городе, практически построенном на разбитых мечтах, в школе Бомонт, полной начинающих во всех профессиях, я оставалась на периферии славы и фантазий. Я предпочту мучиться с непонятными, часто невозможными домашними заданиями по «экономике на предпринимательском рынке» в надежде заработать практичную стажировку, чем окажусь на диване ни с чем, кроме несбывшихся грез.
Дочитав три статьи из «Экономиста» к уроку, я написала письмо Эндрю. Я засиделась допоздна, объясняя, что произошло в тот вечер, когда я наорала на Пейдж, как я испугалась, потому что у меня не было отношений, которые были бы мне дороги, и как я нервничала, что он не хочет меня так же, как я хочу его. Я писала, как провалила извинения перед Пейдж, потому что запаниковала, и как много значит для меня его дружба. Я трудилась до двух часов ночи и дважды переписывала письмо. Когда Эндрю его прочтет, то поймет, насколько я не стерва.
Звенит звонок. Я слышу обрывки разговоров проходящих мимо людей – зимний бал, волонтерские проекты, свидания и разрывы. Я просто стою и смотрю на шкафчик Эндрю с тревожным нетерпением, какого не испытывала на кампусе с девятого класса.
В идеале я хочу вручить ему письмо лично. И не на литературе. Пейдж наверняка будет надоедливо пялиться и все испортит. Но когда минуты истекают, а Эндрю не видно, я признаю, что придется засунуть письмо в шкафчик. Он прочитает его сегодня, так или иначе. Я подхожу к шкафчику и начинаю засовывать письмо под дверцу – и, конечно, в этот момент замечаю приближающуюся ко мне широкоплечую фигуру.
Наши взгляды встречаются, и он отводит глаза, разбивая мою надежду на примирение. После секундной паузы он подходит к шкафчику, избегая смотреть мне в лицо.
– Ты даже не дашь мне возможности объясниться? – спрашиваю я, усилием подавляя возмущение в голосе.
Он забрасывает в шкафчик свои бутсы и вынимает толстый учебник по классической философии.
– Кэмерон, прямо сейчас меня не особо интересуют объяснения, – говорит он устало.
Затем громко захлопывает дверцу и проходит мимо меня. Мне не остается ничего, кроме как идти следом, поскрипывая подошвами «Найков» по линолеуму.
– Но в пятницу ты хотел быть со мной! – возражаю я. – Признаю, я поступила плохо, но ты меня знаешь… – Мне трудно угнаться за его широкими шагами. – Ты знаешь, кто я такая. Мы с тобой вместе бегаем, вместе смотрим плохие фильмы по МТВ и…
– Кэмерон, – разворачивается он ко мне. – Ты нравилась мне практически с того дня, как мы познакомились.
Я чувствую, как на губах расцветает улыбка. Но взгляд Эндрю слишком жесткий.
– Но ты захотела встречаться со мной только после того, как я прошел какой-то тест на популярность.
Моя улыбка тает.
– Не знаю, увидела ли ты меня в новом свете после того, как меня приняли в команду, или всегда хотела со мной встречаться, но решила, что можешь, только когда меня приняли. Не знаю, что хуже. В любом случае я не хочу быть с тобой.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он перебивает меня:
– Я бы хотел верить, будто под всем этим ты хорошая, добрая или что-то такое. Но сейчас у меня нет для этого причин.
Отвернувшись, он уходит в класс, не оставляя мне шанса защититься. Как будто знает, что защищаться нечем.
Я могла бы сейчас сбежать в туалет. Могла бы спрятаться в кабинке, вместо того чтобы идти на урок. Но через сорок три минуты я бы просто вышла из этой кабинки, зная, что рано или поздно мне придется смотреть ему в лицо.
Я иду в класс.
Когда мы расселись, Ковальски поднимает свой том «Укрощения строптивой».
– У всех вас была возможность переварить первые два акта, – говорит она, обводя нас многозначительным и несколько угрожающим взглядом. – Давайте обсудим главную героиню, строптивую, – Катарину. Как относится к ней Шекспир?
Усевшись за стол, она вызывает сидящую перед ней девочку.
Я не слушаю, что говорит Лиза Грэмерси. И когда Ковальски вызывает кого-то еще, его я тоже не слушаю. Дискуссия продолжается, но я смотрю в тетрадь. Я где-то сделала ошибку – не могу не признать. Может, мне следовало пойти к нему домой и поговорить там? Или выжать в коридоре пару слезинок. На самом деле, надо было затащить его в «Скаре» в комнату с дверью. Если бы Пейдж не смогла зайти, ничего этого бы не случилось.
Я оглядываюсь через плечо на нее – девчонку, которая все испортила. Пейдж замечает, что я за ней наблюдаю, и бросает мне язвительный взгляд, закрывая обложку книги так, что видно только слово «строптивая». С ухмылкой она кивает в мою сторону.
Я возвращаюсь к своей тетради. Я слишком устала даже для высокомерной гримасы. На открытой странице я записала свои идеи по возвращению себе Эндрю:
Извиниться перед Пейдж у него на глазах, написать ему имейл, написать настоящее письмо…
Каждое из них теперь вычеркнуто. Но я никогда не сдаюсь, и, конечно, в этом случае тоже не сдамся. Эндрю – не просто парень, с которым я могла бы встречаться. Он идеальный. Воплощает все мои мечты. Мы подходим друг другу. Я включила его в свои планы с бесчисленными списками целей на двенадцатый класс.
Дискуссия в классе кажется пустым шумом, на фоне которого я смотрю на тетрадь, пытаясь выжать новую идею.
– Эндрю, – слышу я вдалеке голос Ковальски, и его имени достаточно, чтобы я подняла голову.
– Конечно, с ней плохо обращаются, – говорит Эндрю, – но у меня не получается ей всерьез посочувствовать. Независимо от того, какой она показана, Кет не дает аудитории причин считать, что в душе она не такая ужасная.
Я моргаю; его слова, сказанные всего несколько минут назад, все еще отдаются у меня в ушах. Я не могу не заметить знакомую формулировку. Я бы хотел верить, будто под всем этим ты хорошая, добрая или что-то такое. Но сейчас у меня нет для этого причин. Я выпрямляюсь на месте, внезапно заинтересовавшись дискуссией.
Эль не ждет, чтобы ее вызвали для ответа:
– Тебе просто не нравится, что Кет не подчиняется давлению патриархального общества, – говорит она бескомпромиссным тоном, со смесью страсти и отвращения на лице. – Она не должна отказываться от себя ради какого-то парня или из-за того, что все ждут, когда она найдет мужа.
– Именно, – невольно говорю я. Ковальски переводит на меня взгляд. Я редко участвую в дискуссии на этом уроке, но меня подстегивает то, сколько раз я уже услышала от Эндрю, что недостаточно хороша. – То, что она не соответствует твоим – или Петруччио – представлениям о благонравной женщине, не значит, что она обязана измениться.
Кажется, Эндрю удивлен, что вызвал такую сильную реакцию. Он поднимает руку и ждет, пока Ковальски не кивнет, разрешая ему ответить.
О проекте
О подписке