Сплетник

Петр Иванович Сорокин
в страсти —
                    холоден, как лед.
Все
      ему
            чужды пороки:
и не курит
                  и не пьет.
Лишь одна
                   любовь
                               рекой
залила
           и в бездну клонит —
любит
           этакой серьгой
повисеть на телефоне.
Фарширован
                    сплетен
                                кормом,
он
     вприпрыжку,
                          как коза,
к первым
              вспомненным
                                     знакомым
мчится
           новость рассказать.
Задыхаясь
                 и сипя,
добредя
             до вашей
                           дали,
он
     прибавит от себя
пуд
      пикантнейших деталей.
«Ну… —
                начнет,
                            пожавши руки, —
обхохочете живот,
Александр
                Петрович
                                 Брюкин —
с секретаршею живет.
А Иван Иваныч Тестов —
первый
            в тресте
                         инженер —
из годичного отъезда
возвращается к жене.
А у той,
              простите,
                               скоро —
прибавленье!
                     Быть возне!
Кстати,
             вот что —
                              целый город
говорит,
              что раз
                          во сне…»
Скрыл
            губу
                    ладоней ком,
стал
        от страха остролицым.
«Новость:
                  предъявил…
                                      губком…
ультиматум
                   австралийцам».
Прослюнявив новость
                                     вкупе
с новостишкой
                         странной
                                        с этой,
быстро
            всем
                   доложит —
                                      в супе
что
      варилось у соседа,
кто
      и что
               отправил в рот,
нет ли,
            есть ли
                        хахаль новый,
и из чьих
               таких
                        щедрот
новый
           сак
                 у Ивановой.
Когда
           у такого
                         спросим мы
желание
              самое важное —
он скажет:
               «Желаю,
                             чтоб был
                                           мир
огромной
                 замочной скважиной.
Чтоб, в скважину
                             в эту
                                     влезши на треть,
слюну
           подбирая еле,
смотреть
              без конца,
                               без края смотреть —
в чужие
             дела и постели».

Интернациональная басня

    Петух
    однажды,
    дог
    и вор
    такой скрепили договор:
    дог
    соберет из догов свору,
    накрасть предоставлялось вору,
    а петуху
    про гром побед
    орать,
    и будет всем обед.
    Но это все раскрылось скоро.
    Прогнали
    с трона
    в шею
    вора.

    Навертывается мораль:
    туда же
    догу
    не пора ль?

Даешь изячную жизнь

Даже
         мерин сивый
желает
            жизни изящной
                                       и красивой.
Вертит
             игриво
хвостом и гривой.
Вертит всегда,
                         но особо пылко —
если
        навстречу
                          особа-кобылка.
Еще грациозней,
                             еще капризней
стремится человечество
                                       к изящной жизни.
У каждого класса
                              свое понятье,
особые обычаи,
                           особое платье.
Рабочей рукою
                          старое выжми —
посыплются фраки,
                                 польются фижмы.
Царь
         безмятежно
                               в могилке спит…
Сбит Милюков,
                   Керенский сбит…
Но в быту
                   походкой рачьей
пятятся многие
                          к жизни фрачьей.
Отверзаю
                   поэтические уста,
чтоб описать
                      такого хлюста.
Запонки и пуговицы
                                  и спереди и сзади.
Теряются
                и отрываются
                                        раз десять на́ день.
В моде
             в каждой
                              так положено,
что нельзя без пуговицы,
                                        а без головы можно.
Чтоб было
                   оправдание
                                       для стольких запонок,
в крахмалы
                   туловище
                                    сплошь заляпано.
На голове
                  прилизанные волоса,
посредине
                   пробрита
                                    лысая полоса.
Ноги
          давит
                     узкий хром.
В день
            обмозолишься
                                    и станешь хром.
На всех мизинцах
                               аршинные ногти.
Обломаются —
                         работу не трогайте!
Для сморкания —
                              пальчики,
для виду —
                   платочек.
Торчит
            из карманчика
кружевной уголочек.
Толку не добьешься,
                                что ни спроси —
одни «пардоны»,
                           одни «мерси».
Чтоб не было
                       ям
                          на хилых грудя́х,
ходит,
         в петлицу
                          хризантемы вкрутя.
Изящные улыбки
                             настолько то́нки,
чтоб только
                    виднелись
                                     золотые коронки.
Косится на косицы —
                                     стрельнуть за кем? —
и пошлость
                   про ландыш
                               на слюнявом языке.
А
   в очереди
                    венерической клиники
читает
          усердно
                        «Мощи» Калинникова.
Таким образом
                         день оттрудясь,
разденет фигуру,
                           не мытую отродясь.
Зевнет
          и спит,
                      излюблен, испит.
От хлама
               в комнате
                                тесней, чем в каюте.
И это называется:
                               – Живем-с в уюте! —
Лозунг:
            – В ногах у старья не ползай! —
Готов
        ежедневно
                         твердить раз сто:
изящество —
                      это стопроцентная польза,
удобство одежд
                          и жилья простор.

Неоконченное про школу и про учение

Что делается
                     у нас
                             под школьной корой
алгебр
          и геометрий?
Глазам
          трудящихся
                             школу открой,
за лежалых
                 педагогов
                                  проветри!
Целясь в щеку
                       злей, чем доги,
взяв
      линейки подлиннее,
мордобойцы-педагоги
лупят
         посвистом линеек.
Войны классов,
                        драки партий
обошли
            умишкой тощим.
Но…
         Каллиников под партой,
провоняли
                 парту
                         «Мощи».
Распустив
                 над порнографией
                                               слюну,
прочитав
               похабные тома,
с правой стороны
                             луну
у себя
          устроят по домам.
Опустивши
                    глазки-кнопки,
боком вертят,
                      будто утки,
не умнее
               средней пробки
подрастают институтки.
Это
      видели и раньше
робки
          школьницы-молчальницы,
и ступают
                 генеральшами
пышногрудые начальницы.
У подобных
                    пастухов
девочки
            прочли уже
прейскуранты
                       всех духов
сочинителя
                    Тэжэ.
Нам
        характер
                      нужен круче,
чтоб текли
                 у нас
                          в трудах дни.
Мы ж
          выращиваем курочек
для
      семейственных кудахтаний.
Товарищи,
                 непорядок в дебрях школ,
под сводами
                    алгебр и геометрий.
Надо
         школу
                  взять за ушко,
промыть
               и высушить на ветре.

Пиво и социализм

Блюет напившийся.
                                Склонился ивой.
Вулканятся кружки,
                                пену пе́пля.
Над кружками
                       надпись:
                                     «Раки
                                              и пиво
завода имени Бебеля».
Хорошая шутка!
                          Недурно сострена́!
Одно обидно
                      до боли в печени,
что Бебеля нет, —
                               не видит старина,
какой он
              у нас
                      знаменитый
                                         и увековеченный.
В предвкушении
                           грядущих
                                           пьяных аварий
вас
    показывали б детям,
                                     чтоб каждый вник:
– Вот
          король некоронованный
                                                   жидких баварий,
знаменитый
             марксист-пивник. —
Годок еще
                будет
                         временем слизан —
рассеются
                о Бебеле
                              биографические враки.
Для вас, мол,
                     Бебель —
                                      «Женщина и социализм»,
а для нас —
                    пиво и раки.