Цитаты из книги «Белая крепость»

они никак не понимают, что я – это я, и указывают своими масками на кого-то за моей спиной. Я оборачиваюсь и вижу человека, который должен понять, кто я такой. Это Ходжа. Я подхожу к нему в надежде, что он меня узнает, однако он, не говоря ни слова, опускает маску, и я вижу себя самого в молодости. На этом месте я просыпался от ужаса и чувства вины.

он сказал мне, что на самом деле жизни всех людей похожи одна на другую. Эти слова почему-то испугали меня, тем более что я уловил на лице султана зловеще-лукавое выражение, которого никогда прежде не замечал, и мне захотелось спросить его, что он имеет в виду. А потом, со страхом глядя ему в лицо, я почувствовал, что мне хочется сказать: «Я – это я!» Как будто если я наберусь смелости произнести эту глупую фразу, то тем самым сорву коварные происки завистников, а с ними и Ходжи с султаном – словом, всех тех, кто желает сделать меня кем-то другим, и я смогу спокойно продолжить свою жизнь, оставаясь самим собой.

Иногда он обращал внимание на наши движения или взгляды: «Ты сейчас смотришь как он! Смотри по-своему!» – и, когда я растерянно улыбался, прибавлял: «Ну вот, именно так, молодец. Вы когда-нибудь смотрелись вместе в зеркало?» Спрашивал он и о том, насколько уверенно, смотрясь в зеркало, мы можем сказать, кто есть кто.

Мне хотелось, чтобы он заметил, что я здесь, чтобы увидел меня и вытащил из толпы и я присоединился бы к этому счастливому шествию победителей и сильных мира сего. Но желал я этого не для того, чтобы присвоить себе частицу этой победы или получить награду за то, что я сделал, – нет, мной владели совсем другие чувства: я должен быть там, потому что я и есть Ходжа! Словно в страшном сне, одном из тех, что мне так часто снились, я как будто смотрел на себя со стороны; а если я мог увидеть себя со стороны, то, значит, был кем-то другим; и мне не хотелось даже знать, кто этот другой, в чье тело я вселился; в ужасе глядя на самого себя, проходящего мимо и не узнающего меня, я хотел как можно скорее присоединиться к нему.

Моя жизнь словно бы мне больше не принадлежала; она оказалась в руках Ходжи, и он направлял ее куда хотел, а мне оставалось только со стороны, будто во сне, наблюдать за тем, что со мной происходит.

Мы – единое целое! Сейчас это казалось мне очевидной истиной. Я застыл на месте, как будто мне связали руки и ноги. Я пошевелился, провел рукой по волосам, чтобы стряхнуть с себя это ощущение и словно бы убедиться, что я – это я. Но он сделал то же самое движение, причем очень ловко, ничем не нарушив царящей в зеркале симметрии. Он в точности подражал моему взгляду, наклону головы и застывшему на моем лице выражению ужаса, видеть которое в зеркале было невыносимо – но я не мог отвести взгляд. А Ходжа вскоре развеселился, словно мальчишка, который дразнит приятеля, повторяя его слова и жесты. – Мы умрем вместе! – крикнул он.

«Ах ты, негодник!» – говорил его взгляд, но ударить меня он уже не мог: ведь теперь его, несомненно, глодала мысль, что он и сам заслуживает побоев.

Ходжа сказал, что мы будем садиться за стол друг против друга и писать одновременно: только так можно заставить трудиться наши мозги, которые, столкнувшись с опасными предметами, становятся крайне ленивыми; только так мы сможем вселить друг в друга стремление к упорядоченной работе. Но я знал, что это лишь предлог. На самом деле он боялся остаться один, боялся, что, начав размышлять, почувствует себя одиноким.

может быть, раз уж мы будем вместе писать, нам теперь и в зеркало смотреться вместе?

Однако чем больше он читал о моих грехах и чем чаще применял ко мне свои несерьезные, детские наказания, тем сильнее крепла во мне странная уверенность: впервые я почувствовал, что держу его в руках.