Поначалу все шло по плану. Элеонора доложила, народ слушал. Потом народу выпало слушать путаные объяснения обвиняемого об «оживлении». Шведов и подал голос: «Татевосян, брось-ка лапшу на уши вешать. Здесь тебя знают как облупленного. И я не забыл, как после первого курса приходил выпрашивать оценки тому или иному сокурснику под сурдинку поездки его на целину… Ты же обычно лезешь напролом, чего теперь юлишь?» «Да что Вы, Юрий Филиппович! Элеонора Анатольевна не даст соврать: деканат мне как командиру стройотряда предоставил право просить о досрочном приеме экзаменов у „целинников“, чтобы ребята перед выездом успели на неделю-вторую домой съездить. Тем правом я и пользовался». Лазаревич согласно закивала, что еще больше раззадорило Шведова. Он отпарировал: «Это были не просьбы, а выуживание положительных оценок. И сейчас ты не то говоришь. Ты ведь уверен, что член Военного Совета – не та должность, чтобы воспевать его подвиги».

Доконал, стервец! Спровоцировал! «Юрий Филиппович, вы вот тут сидите человек десять, все сплошь с учеными степенями, преимущественно историки. Из вас кто-нибудь читал, помнит, кто командовал тем фронтом, на котором Никита Сергеевич был членом Военного Совета?». Шок! Гробовое молчание! Это победа – за явным преимуществом! Они утерлись и заткнулись. Тут и проявился Стыкалин: «Я знаю. Еременко». «И где Вы о том прочитали?». «Нигде. Мне-то чего читать, я воевал на том фронте». Так! Это уже победа не по очкам, это «туше»! Полное подтверждение: в газетах фамилия не фигурировала, ее знают только те, кому довелось 20 лет назад на себе испытать сталинградский ад.

Пиррова, однако, победа. Скорее полное фиаско. Не только полковники военной кафедры, никто в СССР не вправе был допустить такой наглой нападки на своего вождя от своих же. Запад пусть пишет, чего хочет. Они там, мы знаем, смеются и над ним, и над нами всеми (не столь давно ведущий американский телерепортер Никите в лицо сказал: «Вы лаете на Луну». Ой, какая обида! Пришлось американцу извиниться, чтобы Хрущев не сорвал интервью). Да это фиг с ними. Их ТВ или прессы у нас нет, разве что в КГБ. Нам-то зачем над вождем изголяться?

Пока упивался, самодовольный, «чистой победой», Лазаревич вылила ушат холодной воды на голову: «Ах вот Вы как, Татевосян! Пишите объяснение, будем разбираться всерьез. Я со следующей недели в отпуске, но в понедельник буду. Вам хватит времени до понедельника».

Ага, нашла дурака. Так я и подписал себе смертный приговор…Бегом к Есину, ждет Борис Иванович исхода. После отчета: «Во СМЕРШевский мерзавец!». «О ком Вы, Борис Иванович?» «О Шведове». «Он что – в войну своих расстреливал?». «И то приходилось, конечно». «А Вы почем знаете?». «Вместе и служили, он был капитаном, я майором». Дела, однако… «Ты тяни, не пиши ничего. Пусть пока Элеонора уезжает в отпуск. Там посмотрим». Спасибо, Борис Иванович, за дельный совет, до седых волос помню.

(Развязка)

В понедельник Лазаревич скорее всего не было на факультете, не довелось встретиться. Столкнулись лишь в среду – 7-го октября. «Вы чего тянете? Я же сказала – до понедельника». «Да вот формулирую, Элеонора Анатольевна, дело ведь серьезное, надо как следует продумать». «Чтобы до пятницы объяснение было у меня на столе!». Держи карман шире! Она, вероятно, должна куда-то уехать в отпуск после пятницы, скорее всего прав Борис Иванович. Будем тянуть дальше.

Минула пятница. В понедельник Лазаревич опять появилась. Никуда не уехала, стало быть. Мельком в коридоре попался ей на глаза. Она сделала вид, что не заметила. Добрый знак! К концу дня прибегает Гена Мусаелян из «Известий». Обычно он ошивался в «Неделе», и летнюю практику там прошел, при Веселовском. По Гениным «басням» – Никиту снимают, Аджубея уже нет в редакции, ушли его. Конечно, никто не поверил, сплошная редакционная болтовня. А вот через день уже не один Мус о том болтал, воздух пропитан интригой. Вечером, я уже ложился, прибежали Скуратник с Водолажским (вся наша группа, почитай, задействована). Принесли рабочий оттиск 1-ой полосы «Известий» с портретами Брежнева и Косыгина – новых «вождей». Утром, стало быть, эта информационная «бомба» взорвется. Божатся: номер уже подписан и ушел в печать. Невозможно не верить. А сомнения все еще одолевают. В жизни ни разу не везло так нечаянно. Обычно все давалось тяжким трудом, за всю жизнь в лотерею ни рубля не выиграл. А тут – на тебе, Кремль меня спасает.

Поздравления наутро, качание, объятия… К Борису Ивановичу: надеюсь, писать уже ничего не надо будет? «Ну, что ты, ты же прав оказался. А формулировка „по состоянию здоровья“ – обычная демагогия. Они, видимо, имеют в виду его психическое здоровье», зло съязвил бывший СМЕРШевец. Пока в коридоре с ним оживленно разговариваем – Шведов с сияющей улыбкой и растопыренными руками, вроде обнять-поздравить хочет. Спрятал руки за спину, очень сухо: «Здравствуйте, Юрий Филиппович. Благодарю. Вашими же молитвами».

И митинг был, как же без него! Собрали народ в большую аудиторию, сколько она вмещала. Речи разные потолкали. В. А. Архипов запомнился (зав кафедрой русской литературы, где Есин доцентом): «Мы вам годами бубнили о славном десятилетии, прожитом страной. Это была ложь, друзья мои. Ничего славного в нем не было. Вы уж простите нас, грешных, обязывали, мы и поддавались…».

В тот год Лазаревич отдохнуть толком так и не удалось: если и уезжала – совсем ненадолго. Когда пришла мне в голову идея – сдать 3-й курс досрочно и проскочить на год вперед (а это было где-то в первой декаде ноября), она была на месте и вполне доступна. Одобрила. Было заметно – даже с удовольствием. Тут же распорядилась учебной части выписывать направления по моим просьбам, как только договорюсь с экзаменаторами. И пошло-поехало. Первую сессию 3-го курса удалось сдать к середине декабря. Вторую – к середине января. Четверокурсники еще не закончили свою сессию, как к ним присоединился этот выскочка с третьего. А к началу следующего семестра (7-го февраля) все было сдано. И со Шведовым столкнулись. Оказалось, только он и принимает экзамен по европейской литературе эпохи просвещения, нет иных специалистов по этому периоду на кафедре Засурского. Сопротивляйся-не сопротивляйся, а делать нечего, пришлось пойти на «контакт». И то сказать: Шведов вообще-то классный специалист. Влюбил нас повально, например, в Шекспира. Почти все сонеты его знал наизусть. «Гамлета» разобрал – пальчики оближешь. Экзамен тот прошел в большом напряжении. Но он не придирался, поставил оценку адекватную. Молодец, верно?

И с Сергеем Стыкалиным «разобрались». В «курилке», рядом с большой (6-ой, 16-ой?) аудиторией. Он тоже был курящим. Зашел там разговор, и он выдал: «А ты как хотел? Чтобы Левицкий промолчал? Ты ж его загнал в угол, в тупик. Не напишет сам – напишут на него, полкурса стукачей у вас, неужто промолчат? Получится по еврейскому анекдоту: сел из-за лени, не первым постучал. И Студсовет ты загнал в тупик. Не спасай я положения, тебя бы растерзали. Ты умник, да? А остальные дураки, так? А кому будет охота признать себя дураком или подонком – не подумал?».

Убийственная логика. А рабская же! Вот вам два мужика из СМЕРШа. Оба – талантливые и умнющие. Один – циник и ханжа одновременно, без оглядки играющий по общим неписанным правилам. Другой из того же теста, а с явными признаками порядочности. Не говорите, что во всех наших бедах виновата система. Есть ее роль, бесспорно. Но это наша система, сами ее создали. Может, именно поэтому мало кто противостоит ей? Все с удивительной покорностью подчиняются! Шведова кто-то тянул за язык? Мог промолчать? Ладно, Левицкий шкуру спасал. А Стыкалин, Сережа Стыкалин? Хороший же мужик! Его-то кто просил выступать? Это он считает, что меня спас. А ставши в тупик Студсовет с этим Шведовым вместе как объяснил бы повальное знание имени члена Военного Совета при полном неведении о командующем? Дерзость? Не могла тогда пройти безнаказанно? Наказание-то возможно одно-единственное – исключить из числа студентов. Вот и интересно, у кого бы поднялась рука. Мы сами себя определили в послушание и рабство. Дай-то Бог хоть когда-нибудь избавиться от этого.

Перевод на 4-й курс, тем временем, уперся в военную кафедру. Досрочная сдача экзамена исключалась, на военной кафедре она не имела «хождения». Никакого перевода на следующий курс при наличии «хвоста», Лазаревич однозначно подтвердила, быть не может (это на уровне догадок, разумеется, экстерната в истории факультета никогда не было на дневном отделении). Надо найти язык с вояками, иного варианта нет.

Кафедрой командовал полковник Маслов. Пошел к нему на прием. Мужик с «понятием», как теперь говорят. Не извиняется за своих, конечно, но видно, что ему очень неловко. Ищем с ним выход из сложившегося тупика. По ходу поиска всплывает: по военному билету данный студент «ограниченно годен», к строевой службе-таки не приспособишь его. «Что же Вы молчали до сих пор?», – возмущается. «Давно бы сказали, я бы Вас освободил от военного дела, и позора бы не случилось». Велел завтра же прийти с военным билетом и с заявлением. И на следующий же день издал приказ: отчислить по негодности к будущей военной профессии. Лазаревич, как и я, возликовала. И сказала: «Съезди проведай родителей, отдохни до начала марта. Приедешь и пойдешь уже на 4-й, приказ я сделаю». Так и получилось.

(Эпилог)

Лет 14 спустя, по случаю защиты Наташей диплома на нашем же факультете, довелось побывать там. И с Лазаревич виделся (давно уже не зам. декана, просто доцент), и с Есиным. Постарел Борис Иванович, а уже и кафедрой заведует (Архипова, рассказал, «ушли», связался со своей аспиранткой, коллеги возмутились… «Может – от зависти, а, Борис Иванович?», «Так и зависть – мощное оружие» – посмеялся). Шведов к тому времени скончался – рак. Столкнулся случайно с Сашей Забаркиным, сокурсником. Защитился, тут и преподает, на кафедре телевидения. «Хошь, развеселю тебя?» Ну, как тут отказаться! «Давеча пацан, первокурсник вроде, рассказывает другому эпизод с Хрущевым, как бы из факультетских легенд. Прислушался – привирает, чертенок, все несколько иначе было. Пришлось поправить его. С тебя причитается. Легенду поддержал и скорректировал!».

Да на любом факультете МГУ найдете такие «легенды». Тут редко бывал сплошь тихий народ, бунтарей хватало. Поменее, чем дураков, но достаточно, чтобы наследить в истории университета. Вон в зиму 57-го ребята на Ленгорах бойкот столовым объявили, дня три никого в них не пускали. Человек 25 тогда исключили с разных факультетов, «организаторы»-де. А столовые же стали кормить нормально, по-людски! Это могу подтвердить сам, полгода спустя после тех событий ежедневно в них обедал. Кстати, спустя год-два втихаря всех исключенных и восстановили, благо, при Хрущеве ст. 58 УК уже не косила всех подряд. Да и Иван Георгиевич Петровский, тогдашний ректор МГУ (притом беспартийный), был управленческий гений, дорожил каждой личностью, когда они проявлялись. Не только из преподавателей. И к студентам относился точно так же. И то сказать: каждый такой факт – часть (да, наверное, и честь!) истории МГУ, верно? Прикоснешься, и поймешь, откуда берутся герцены, белинские. Отбор идет среди бунтарей, никак не среди послушных. Иван-то Георгиевич (земля ему пухом), по-моему, достоверно знал сие. Откуда же сами эти бунтари берутся? Это, по-моему, чистая природа.

Расскажу, например, откуда, в частности, данный «экземпляр».

Отзывы

«А я, старик, даже жалею, что все это мимо меня прошло. Я же с начала 3-го курса перешел на заочное, обо всей этой истории знаю только понаслышке. Неужели Архипов сморозил такую фразу? Жалко, что не присутствовал. Я совсем и не думал, кстати, что опасность исключения была для тебя столь велика. Читается очерик, ничего. Пиши дальше».

В. М.

(Друг мой Володя Морозов всегда так только и подписывался. – авт.)