О сочувствии беднякам

 
Не надо насилья над теми, кто сир,
О царь! Постоянства не ведает мир.
На слабого ты не накладывай гнет,
Ведь может случиться, что в силу войдет.
Пощады не жди, если тот победит,
Кто сам от тебя натерпелся обид.
Врага уважай, хоть и мал он на взгляд:
Есть горы – из мелких камней состоят.
Коль вдруг муравьи сообща нападут,
Осилят и льва, как бы ни был он лют.
Один волосок шелковинки слабей,
Сплетенный с другими, он крепче цепей.
Спокойствие близких дороже казны,
Она ни к чему, были б души вольны.
Правитель, имей уваженье к правам,
Смотри, как бы не был бесправен ты сам.
Терпи, угнетенный! Наступит черед:
Усилишься ты, а тиран твой падет.
Духовно воздействуй на буйство людей,
Духовные силы телесных сильней.
Засмейтесь, уста угнетенных, ведь власть
Тирана должна же когда-нибудь пасть.
Встаем, барабанный заслышавши бой,
Но как безразличен нам сторож ночной!
В свои погружен караванщик дела,
Его не заботят страданья осла.
Страданья тебе неизвестны, пускай,
Все ж, видя несчастных, в беде помогай.
Коль ты не послушаешь – жаль, но сейчас
Хочу привести я об этом рассказ.
 

Голод в Дамаске

 
Раз голод ужасный упал на Дамаск,
Забыли любовники радости ласк,
Скупилося небо, иссохла земля,
Забыли о влаге леса и поля;
Вскипели от зноя источники вод,
И влага была лишь в очах у сирот,
А если б дымок заприметили вы –
То были стенанья и вздохи вдовы;
Деревья без листьев, без свежих ветвей,
И немощны руки былых силачей;
Сады саранча пожирала, и вот –
Пожрал саранчу с голодухи народ.
Тогда-то приятель меня посетил;
Весь – кожа да кости, болезнен и хил,
А прежде был знатен, богат и силен.
Такой переменой я был удивлен,
Спросил я его: «О мой искренний друг,
Что сталось с тобой неожиданно, вдруг?»
На это он гневно в ответ произнес:
«Ужели не знаешь? К чему сей вопрос?
Ужели не видишь мучений людских?
Ведь горе достигло пределов своих.
Нам более влаги не шлют небеса,
До них не доходят мольбы голоса!»
«Тебе что за дело? – сказал я в ответ. –
Яд страшен, где противоядия нет,
Ведь мрут неимущие, ты же богат;
Ведь утку разливы воды не страшат».
Мой друг, с сожаленьем взглянув (на глупца
Так смотрят обычно глаза мудреца),
Ответил: «Ужель не протянешь руки,
Увидевши друга в стремнинах реки?
Не голоден сам я, но видя, как мрут
От голода люди, стал бледен и худ;
Разумный, равно как от язвы своей,
Страдает, увидевши язвы людей, –
Я сам, славу богу, и цел, и здоров,
Но весь трепещу я от язв земляков;
Здоровый, сидящий бок о бок с больным,
Смущен и расстроен соседством таким.
Я вижу голодных кругом, и кусок
Становится в горле моем поперек;
Тому, чьи друзья в заточеньи сидят,
Едва ли приятным покажется сад».
 

Рассказ

 
Народная месть, пробудившись, дотла
В Багдаде полгорода ночью сожгла.
Один из торговцев был рад, что пожар
Не тронул ни лавку его, ни амбар.
Веселье его заприметил мудрец
И молвил: «Собой лишь ты занят, глупец!
Остался б лишь дом твой, и ты будешь рад,
Пожрет если пламя весь город Багдад».
Когда голодающих слышится плач,
Едой наслаждаться не может богач.
У матери ежели сын занемог,
Сама изнывает она от тревог.
Не может покоя в стоянке найти,
Кто бросил товарищей в трудном пути.
Пусть чувствует в сердце властитель укол,
Коль в глине завяз дровосека осел.
Ах, если небес осенит благодать,
Довольно с тебя и словца, чтоб понять.
Внемли, ведь глаголю тебе я не ложь;
Коль тернии сеешь, жасмин не сберешь!
Меж теми, кем встарь управлялся Иран,
Встречался нередко властитель-тиран.
И что ж? Где величье и слава? Их нет!
Насилье и злая управа? Их нет!
И сколько б ни злобствовал деспот, смотри
Ведь мир-то остался, но где ж те цари?
Блажен справедливый властитель. Найдет
Он в день воскресенья у бога почет.
Господь посылает подобных царей
Как мзду за смиренье и правду людей,
Но коль покарать он захочет народ,
Ему властелина-тирана дает.
Такой властелин не господень ли кнут?
Все мудрые люди его да бегут!
Воздай благодарность, от бога – твой трон,
Не то пошатнется, наверное, он.
Но если достойно восхвалишь творца,
Достигнешь ты благ, коим нету конца.
Тех благ не получишь и будешь убог,
Коль царствовать верой и правдой не мог.
Запретен властителю сладостный сон,
Коль слабый от сильного не защищен.
Ведь царь – это пастырь, а паства – народ,
Пусть стадо не терпит насилия гнет,
Ведь если обидит он паству, ей-ей,
Не пастырь, а волк он для паствы своей.
О нет, не избегнет дурного конца
Насилья творящий носитель венца!
Он рано ли поздно ль умрет, и о нем,
Конечно, никто не вспомянет добром.
Будь добр, если ты не желаешь, чтоб свет
Хулу возносил за тобою вослед.
 

Рассказ

 
Я слышал, что некогда в дальнем краю
Два сына с отцом составляли семью.
Слонам равны силою два храбреца,
Умны и учены два славных бойца.
И видя, что горд и воинствен их нрав,
Что ищут они молодецких забав,
Страну поделил их отец пополам
И равные доли вручил сыновьям,
Боясь, чтоб не стали они меж собой
Наследство делить беспощадной войной.
Немного он прожил, устроив семью,
И господу отдал он душу свою.
Судьба порвала упования нить
И руки связала: им дел не вершить.
На два государства распалась страна.
У каждого брата обильна казна
И войска без счета. И каждый свою
Избрал по своим усмотреньям стезю;
Один – справедливость, чтоб славу снискать,
Насилье – другой, чтоб богатства стяжать.
Был старший из них милосерд. Серебро
И злато он тратил, чтоб делать добро.
Он строил больницы, приюты, войскам
Награды давал, помогал беднякам.
Казна опустела, но войско взросло,
И все населенье хвалу вознесло.
Как гром, разносился веселия глас.
Вот также Бу-Бекр осчастливил Шираз!
О ты, именитый и доблестный шах,
Имей упования древо в плодах!
Но вот продолженье рассказа: во всем
Был старший из братьев примерным царем,
Всех подданных он обласкал, и они
Его восхваляли и ночи, и дни.
Пройти той страной не боялся б Корей –
В том царстве не стало голодных людей,
Там сердце не знало не то что шипов,
Но даже и легких касаний цветов.
И, царствуя так, всех соседних царей
Превысил он славой и мощью своей.
Теперь же послушай о брате другом!
Хоть войском он многим владел и добром,
Стремясь возвеличить свой царственный сан,
Взимать стал двойные поборы с крестьян.
Себе забирал он именья купцов,
Безжалостно мучил сердца бедняков.
Другим не давал, но не тратил и сам.
Безумье – оценка подобным делам.
В то время как злато копил, без пайка
Оставшись, его разбегались войска.
Торговцы, прослышав об этих делах,
О том, как насилья творит падишах,
Прервали торговые сделки, поля
Запашек не знали, беднела земля.
И счастье царю изменило совсем,
Противник же в силу вошел между тем.
Прогневалось небо, и кони врага
Топтали повсюду поля и луга.
Не стало налогов: крестьянин бежал…
Не знал царь подмоги: ведь сам изменял!
И верить не мог он в судьбы поворот:
Ведь вслед ему каждый проклятие шлет!
На гибель его небеса обрекли,
Затем, что не слушал мудрейших земли.
Он умер, а брату советник сказал:
«Воспользуйся тем, что безумец собрал.
Ошибочно мыслил он славу найти
В насилье, ведь к ней только в правде пути».
О деспоте память проклятьем была,
А доброму брату привет и хвала.
 

Отшельник и череп

 
Близ Тигра – великой реки – как-то раз
Был слышен отшельнику черепа глас:
«Я прежде великой державой владел,
Короною царской со славой владел;
Я с помощью неба победной войной
Сумел завладеть всей Иракской страной;
Я многих желал бы еще областей,
Да стал я добычей могильных червей».
Беспечности вату из уха долой,
И помни реченное мертвой главой!
 

О добрых и злых делах и их последствиях

 
Благое творящим бояться ли зла?
Тот блага не жди, чьи зловредны дела.
Злонравец ведь злобой всегда окружен,
Себя убивает он, как скорпион,
И, ежели сердце твое не лежит
К добру, то не сердце в тебе, а гранит!
О нет, мой читатель; я плохо сказал:
Ведь пользу приносят гранит и металл,
Меж тем человек нелюбимый и злой
Еще бесполезней, чем камень простой;
Не всякий из нас благородней, чем зверь,
Злодей хуже всякого зверя, поверь.
Ведь лишь добронравные лучше зверей,
Как зверь, на людей нападает злодей,
И тот, кто возлюбит лишь стол да кровать,
Не четвероногим ли будет подстать?
Коль всадник собьется с прямого пути,
Скорей пешеходу удастся прийти;
Добро – это верное, други, зерно,
Й сеющий благо наполнит гумно.
Друзья! Я во веки веков не видал,
Чтоб сеющий злое добро пожинал.
 

Насильник, упавший в колодезь

 
Был некогда злобный насильник сатрап,
От страха пред ним даже лев бы ослаб.
Однажды насильник в колодезь упал,
В опасности страшной себя увидал,
В мученьях вся ночь для него протекла.
Метнул в него камнем прохожий со зла
И молвил: «Помог ли кому ты хоть раз,
Чего же о помощи молишь ты нас?
Всю жизнь что ты сеял? Одно только зло.
Взгляни же теперь, о тиран, что взросло.
Бальзама на раны твои не прольют:
Стонал от тебя слишком много весь люд.
Ты ямы для всех постоянно копал,
И вот наконец сам ты в яму попал».
Но ямы копает не только злодей,
А также и добрый, порой, для людей.
Но добрый затем, чтоб людей напоить,
Злодей же затем, чтобы ближних губить.
Награды себе пусть не ищет злодей, –
Не даст тамариск виноградных кистей.
По осени ежели сеешь ячмень,
Пшеницы не снимешь ты в жатвенный день.
Заккум – древо ада – взрастив, никогда
С него для еды не сорвешь ты плода.
Пословица правду гласит, а не ложь:
Лишь то, что посеешь, на жатве сберешь!
 

Притча

 
Раз сыну советовал некий отец
(Запомни: в советнике виден мудрец):
«Бессильных, о сын, не тесни, ибо срам
Ты можешь принять от сильнейшего сам».
Ах, волк неразумный не в силах понять,
Что может пантера его растерзать.
 

Притча

 
Безжалостно в детстве я тех обижал,
Кто был предо мною бессилен и мал,
Но дал тумака мне однажды силач,
И стал мне понятен обиженных плач.
Беспечно не спи, государь, ибо с