Корр на растерзание…

В редакторской с порога потянуло гнилью…

Вот черт, опять…

Ноги тут же налились свинцом. В мозгу запульсировало: «Свалить! И побыстрее!»

Мой редактор частенько называла наши тексты не иначе, как «тухлыми». Оно и понятно: где сгнило, там тухлым и тянет.

Ступеньки через не хочу я осилила. Посмотрела на стайку девчонок у двери в коопку. Парней-то среди корров у нас раз-два и обчелся, и то половина из них разве что по половому признаку парни.

Эх, жаль коопку. Снова шепелявый своего корра «слил». От ответственности отлынивает, гнида. А чего ему? Он же только зовется редактором. Ну, какой он редактор, тьфу.

– Слышала, да? – вынырнула у меня из-за спины Маруська. Я вздрогнула.

– И как у тебя это получается? – скривилась я недовольно.

– Что? – округлила глаза подружка. Я хмыкнула: нечего передо мной-то спектакль разыгрывать. Подружка всплеснула руками: – Можно подумать, ты так не умеешь, когда надо.

– Мань, так я ж, когда надо, а у тебя уже зависимость.

– Да, иди ты!

– Кого уволили?

– Анютку.

– За что? – догадаться было нетрудно, но лучше знать наверняка.

– Как обычно. Когда это шепелявому до корров дело было?

– А кому-то разве есть до нас дело? – парировала я.

– И то верно. Хочешь? – протянула мне Маруська карамельку. Я взяла, она продолжила. – Кстати, по закону, за принуждение к распространению журналистом недостоверной информации штраф минимум восемьдесят тысяч рублей.

– На юрфак, что ли, поступаешь?

– Свои права надо знать! Нам особенно!

– Ага, тут тетенька министерская недавно на всю страну вещала, что право – это несвобода, не слышала сию пламенную речь?

– Не, я телек не смотрю, и теток министерских не слушаю, только если работа заставит. А что же тогда, по ее мнению, есть свобода?

– Запрет.

– Чего? – офигела Маруська.

– Того.

– Дай угадаю, тетя лет сталинских рожденья?

– Судя по виду, определенно.

Я закинула конфету в рот и огляделась в поисках урны. Не увидела, свернула в трубочку, кивнула в сторону коопки.

– Слушай, а как доказать принуждение к распространению недостоверной информации в законе написано?

– Нет, – горестно призналась Маруська.

Кто бы сомневался…

Рыба с головы гниет – банальность, но меткая! Шепелявый заставлял своих корров, мягко говоря, подтасовывать инфу о качестве продуктов, которые они анализировали. Делал это, естественно, завуалированно, чтоб в случае чего быть ни при делах. С завидным постоянством так и выходило. Какой-нибудь производитель рано или поздно усматривал подлог и громко возмущался. Корра выставляли крайним и увольняли, а шепелявый ровно сидел на своем рабочем стуле. А что? Не он же сюжет делал. А производители-то не знают, что именно редактор в ответе за эфирный текст, он его принимает и утверждает, без его ведома и одобрения ни один текст даже в монтаж не идет, не то что в эфир. Но об этом в случае конфликта все старательно умалчивают.

Гниль…

Я побултыхала пакетиком чая в кружке и посмотрела через стеклянную перегородку в соседнюю редакцию. Шепелявый сидел, уткнувшись в монитор, делая вид, что не замечает молчаливого негодования своих подопечных.

Вот бы шлепнуть его использованным чайным пакетиком по расползающейся плеши.

Но пакетик полетел в мусорное ведро. На глаза попался лист бумаги. Я смяла и пульнула им в шепелявого. Бумажный комок не долетел, сраженный стеклянной перегородкой, и упал к моим ногам.

Несколько лет назад один мой знакомый рассказал преинтересную историю о том, что начинал свою телевизионную карьеру этот, так называемый, редактор официантом, и не где-нибудь, а в самом нужном месте. Что ж, на моей памяти и из уборщиц журналисты ковались. Вот только уборщицей ту журналистку давно уж никому и в голову не придет назвать, а шепелявый и с виду, и по нутру так официантом и остался. Вот уж правда: ни из тряпки, ни из полового человека не сделать.

А что за нужное место? Было такое, и до сих пор там же стоит. Но уже не то, конечно. В незапамятные времена собирались в нем телечины, склонные к разнообразиям и новизне плотских утех. Посему карьерный рост молодых и амбициозных задом наперед приветствовали и поощряли. Нынче этим никого не удивишь, но тогда такие ставки только-только в моду входили и многое гарантировали.

Краем глаза уловила движение. А вот и моя редактор пожаловала. В Томочке в отличие от шепелявого редактор угадывался сразу, и в стати, и во взгляде, и в походке. Одна беда – трусовата малость. Мнение свое не отстаивала, корров не защищала, начальству не перечила, за место боялась. Но кто ж упрекнет, когда есть что терять: штатная должность, оплачиваемые отпуск и больничный, премии ежегодные, хорошая зарплата.

Покосилась на нее. Повезло мне с редактором. Истерик она мне никогда не закатывала, хотя умела.

Лицо недовольное. Значит, сейчас отчитывать начнет, как школьницу, за поведение. Я улыбнулась:

– Привет!

– Привет! – буркнула она, и мои подозрения подтвердились.

– Что нового?

– Тебе надо бы чаще помалкивать, – бросила она сходу.

– Это не новость!

– Так чего ж не запомнишь никак? – даже заботливо прозвучало. Эх, Томуля, я бы рада, да не можется. Или мотивации нет убедительной.

Негодовала Тома по поводу моего голоса. Устроили тут у нас недавно голосование за лучший сюжет. Презабавное получилось мероприятие. Прежде всего потому, что от каждой рубрики выставили на «конкурс» один сюжет, да и как выставили – выбрала его шеф-редактор на свой вкус. Дальше обязали всех проголосовать. Что значит обязали? Открытым голосованием: поставил галочку и фамилию свою должен приписать. Элечка проследила, чтобы все по списку отчитались, и фамилия на каждой бумажке стояла. Ну я и проголосовала за тот сюжет, который мне на самом деле понравился, но, к сожалению, сделан он был корреспондентом не нашей рубрики. Томочка не поленилась и проверила, кто проголосовал не за своего. Упс! Так я и попалась.

– Я честно проголосовала.

– Зачем?! – скривилась Тома.

– Ее сюжет и правда хорош!

– Причем тут это? Надо же было свою рубрику поддержать! Кому нужна твоя правда! – отмахнулась моя редакторша и со стуком бросила на стол блокнот.

– Как кому? – удивилась я спокойно. – Мне нужна.

Томочка метнула в меня укоризненный взгляд, мол, кто ты такая, чтобы твое мнение ценилось, и перестала обращать на меня внимание. А я подумала: так вот же она – правда: за лесть, вранье и подхалимство – одобрение, поддержка и почет, за правду – укор, негодование, увольнение.

Обидно…

Вот такая я аполитичная. Да и негоже журналисту быть ярым сторонником той или иной партии, в таком случае он же объективно ни о чем написать не сможет, а это уже не журналистика.

Кажется, мозг закипает…

Солнцееды…

Такая тема обещала забавные съемки. Это что за люди такие? Как это они солнце едят? Воображение рисовало странные картины, и хотелось поскорее их подтвердить или опровергнуть реальностью. В общем, тот нечастый случай, когда едешь на съемку, воодушевленный тем, что она будет, как минимум, непредсказуемой, и, как максимум, узнаешь массу нового.

Однако разочарование началось с порога, а затем и вовсе стало страшно.

Денек выдался солнечным, я порадовалась – значит, легко снимем процесс, так сказать, приема пищи. Предварительно ознакомившись с темой, поняла, что сторонники такого «учения», по сути, ничего не едят, от слова совсем.

Однако героиня, женщина лет 40, предстала перед нами довольно упитанной. Оператор покосился на меня, я ответила ему растерянным взглядом.

У меня закрались сомнения на счет всей затеи, потому расспрашивать дамочку принялась прямо, без обиняков. Естественно, ведь от этого зависело быть сюжету или нет.

– Что вы! В прямом смысле мы, конечно, солнце не едим, – ответила женщина.

– А что же тогда?

– Ничего.

– Совсем? – не понимала я, разве может человек без еды обходиться?

– Воду пьем, свежевыжатые соки овощные, – я недоумевала, ибо знала, что часто пить свежевыжатые соки в том числе и овощные нельзя. Слишком высокая в них концентрация и сахара, и кислоты, которые на голодный желудок действует убийственно.

Спросила об этом героиню. Она пожала плечами:

– Да, все верно, но мы водой их запиваем, разбавляя таким образом, – спорить я не стала. – Пойдемте в квартиру, – пригласила героиня, – убедитесь, что холодильник пуст и даже отключен за ненадобностью.

Поднялись в квартиру, явно съемную: безликая и какая-то отчаянно пустая. Заглянули в холодильник для проформы – вроде как за тем и пришли.

Тут дверь открылась, и несколько женщин внесли пакеты с продуктами. Я подумала: «Ага, вот и спалились!» Но в пакетах оказались только овощи и зелень.

– Это все для сока, – объяснила моя героиня. – А потом мы все едем на наше собрание.

Тут у меня загорелись глаза: «Собрание! Вот, где я наберу материала».

– А можно и нам с вами? И поснимать там?

– Можно. Если хотите, – разрешила женщина.

Сделали небольшой подсъем героини и через полчаса поехали на их общее собрание.

– А что там происходить будет? – уточнила я заранее.

– Соберутся мои последователи, малая часть, из местных, – объяснила женщина, а я поморщилась, не люблю это слово. – Смысл же не в том, чтобы просто ничего не есть. Нужно тренировать дух. Вот на этих собраниях мы его и тренируем по моей авторской методике. Я сама ее разработала, у меня уже более двух тысяч последователей, люди мне пишут, и я им помогаю.

Оператор Ромик снова на меня вопросительно покосился. Но что я могла ответить. Посмотрим, как все сложится.

– А вы кто по образованию? Врач? – елейно спросила я.

– Нет. Но я много читала и во многом разбираюсь, потому что все на себе проверяю, – без сомнения, для нее это был веский аргумент. Подумала: «Над было это на камеру записать». Впрочем, еще успеется.

Приехали.

В небольшом зале для спортивных занятий – десятка три людей всех возрастов. У каждого под босыми ногами – коврик для йоги. Все терпеливо дожидались свою гуру. Наша героиня поздоровалась тихо и вязко, подозреваю, специально, чтобы все прислушались к ней, а затем просто взяла стул, поставила в центре перед всеми этими людьми и опустила на него свое грузное тело.

Она, что же, так и будет просто сидеть?

Молодые и не очень женщины и мужчины, в большинстве своем худые и тщедушные внимательно слушали, что говорила женщина на стуле, и делали описываемые ею упражнения на дыхание, на мышцы пресса, на сужение желудка…

Ромик снимал процесс, стараясь не мешать. А я томилась в сторонке и не верила своим глазам. Это что за тренер такой, который даже не в силах показать, что нужно делать? Как эта женщина под сто кило может учить не есть, вернее, нет, как можно доверять ей, когда она говорит: «Не ешьте, это вредно, от этого болезни и смерть!» А ведь все эти люди, в большинстве своем среднего возраста, в расцвете, так сказать, здравомыслия, слушали, верили, повторяли, следовали за ней. Я ничего не понимала, и такое состояние мне совсем не нравилось.