Цитаты из книги «Там, где цветет полынь»

Можно прятаться всю жизнь до самого конца, упускать шанс за шансом, чтобы ночами прокручивать каждый из них в голове. Но однажды всему приходит конец. Либо трусости, либо жизни. Круг обязан замкнуться. И это единственный закон жизни, который не сумела нарушить даже полынь.

Мысли тонут в желаниях, желания полнятся полынью. А полынь растет на тех, кто желал слишком многого да ничего не заслужил.

Жизнь бывает куда менее правдоподобной, чем сюжеты самых затейливых книг. Порой в хитросплетение человеческих судеб невозможно поверить. Остается кивать и хлопать, когда занавес опускается. Вот только ладони сбиты в кровь.

Человек вообще склонен делать что-то, повинуясь дурманной неправильности, разрушительной силе своих проступков. Это спит в нем еще одной врожденной болезнью. И от нее не существует лекарств.

Боль. Что мы знаем о кристальной чистоте боли? Она сметает все на своем пути. Границы, условности, убеждения. Ничего не остается на выжженном поле после ее ударной волны. Мы все гордимся шрамами, лелеем память о тяжелых болезнях, хвастливо рассказываем, как пережили смертельную хворь. Но, встретившись лицом к лицу с чистой болью, мы теряем способность хвастаться. Мы теряем способность говорить, думать, быть. Мы растворяемся в ней. Она преподает нам бесценный урок, показывает, как скудны наши силы, как беспомощна наша воля.

Одна – та, что бросает жребий, знающая заранее, какие беды обрушатся на человека во время его пути. Вторая – ведущая нить по полотну жизни. И третья, что уже заточила ножницы. И дня не успеет пройти, как они щелкнут, перерезая жизнь еще одного мертвеца. И ничего с этим не поделать.

Беда обязательно случится с каждым. Рано или поздно. А она будет смотреть на это сквозь тьму. Просто потому что может. Эта злоба, отчаянная и яростная, почти не пугала Улю. А может, всегда была в ней. Как единственный способ не сойти с ума. Кажется, этому ее учил Рэм? До того как размяк, обпившись таблетками и бухлом. До того как позволил прошлому захлестнуть его.

И это все было не с ними. Или не было вовсе. А если и было, то было. И не о чем вспоминать.

Если бы Уля могла, она растворилась бы в этом моменте. Стала бы его кратчайшим мигом, долей секунды, бликом тусклого осеннего солнца в оконной раме. Да хоть шлепком мокрой тряпки об пол. Лишь бы только остаться здесь – расслабленной и пустой, бездумной, а от этого всесильной, несуществующей и потому вечной.

Воспоминания ударили под дых. Можно долго врать миру о собственной непробиваемости, но соврать самой себе об этом не выйдет. Боль рано или поздно станет невыносимой, и ты взвоешь, как заяц, попавший в медвежий капкан.