Глава 9

Охранник подошел к клетке, недовольно бурча на своем языке. Просунув между прутьями две маленькие плошки с бурой жидкостью, он присел на корточки у противоположной стены.

– Пей, – посоветовал Томас, поднимая плошку, и начал отхлебывать из нее. – Он не уйдет, пока мы не вернем их пустыми. А потом заберет факел.

Алиса с трудом поднялась и протянула руку, ощутив приятное тепло каменной плошки. Варево оказалось приятным на вкус, отдавало пряными травами. Девушку слегка повело в сторону, как бывает от хмельного напитка.

– Что это? – спросила она, вытирая губы. Тело в одно мгновение стало легким, словно вся боль и усталость, что давили ей на грудь, растворились в небытии.

– Они нас опаивают, девочка, – расслабленно протянул Томас, вытягиваясь у решетки. – Готовят к церемонии казни, наверное.

– И вы сказали мне это выпить? – Алиса наклонилась, отплевываясь, но варево растеклось по всему телу мягким теплом. – Зачем мы это выпили?

Охранник недовольно заворочался и прокричал ей что-то со своего места у стены пещеры.

– Тс-с… – Вожак успокоительно похлопал рядом с собой. – Садись. Если мы не выпьем, он нас изобьет. Если ты выплюнешь, он нас изобьет. А потом придет лекарь, чтобы залить варево тебе в глотку.

Алиса еще постояла, покачиваясь, и осторожно присела рядом с Томасом.

– Так вот почему вы такой… – Она смутилась, но прибавила: – Расслабленный.

Томас хрипло засмеялся, потряс головой, но ответил своим обычным, строгим голосом Вожака:

– Забываешься, Крылатая.

Алиса подобралась, выпрямила спину, хотя тело стало совсем мягким и податливым, словно в нем вовсе не было костей. Томас посмотрел на нее и разразился каркающим смехом.

– Вольно. Здесь не действует Закон, девочка, здесь нет Крылатых. И я тебе не Вожак тут. Запомни это. А сейчас спи.

Охранник звякнул связкой тяжелых ключей и отпер массивную дверь. В тусклом свете факела Алиса разглядела его широкие плечи, покрытые плотной вязью татуировок. На нем были лишь выгоревшие штаны и сапоги цвета песка. В огромной ручище он держал длинный посох, второй потянулся к факелу на стене. Ключи звякнули еще раз. Оказавшись внутри клетки, охранник рывком притянул к себе Томаса, угрожающе рыча. Подержав Крылатого так с пару секунд, он брезгливо откинул пленника и плюнул на его сгорбленную спину.

Алиса подскочила к Томасу, желая помочь ему подняться, но он оттолкнул ее руки, встал сам и проводил охранника взглядом. В пещере воцарилась темнота. Еще немного постояв, Томас сполз по решетке вниз и растянулся на полу, бессильно вытянув ноги. Алиса присела рядом. Они помолчали.

– Чем быстрее ты уснешь, тем быстрее наступит завтра. – Вожак говорил затуманенным голосом. – Просто разреши пойлу тебя усыпить.

– Мы должны попытаться убежать! – Алиса не узнавала Томаса, вся его жесткость и воля исчезли, а сам он словно потерял внутренний стержень, стал ниже ростом, истончился. – Мы не можем сидеть тут, пить их варево и ждать казни!

– Алиса! Мы не сможем убежать. Они отобрали оружие, хорошо хоть не раздели нас. Я избит, обезвожен, я устал, понимаешь? Не было смысла в этой Вылазке. Но мы преодолели даже большее расстояние, чем я рассчитывал. А сейчас нужно признать: эти люди нас казнят. Я не знаю, почему и кто они такие, я не ведал об их существовании так же, как и ты. Я выжил после встречи с серым Вихрем, но дюжина вооруженных варваров меня доконала. А сейчас мы будем спать, я хочу увидеть сон.

Казалось, что эта речь, тихая и безжизненная, лишила его последних сил. Лежа в темноте, Алиса слушала его дыхание, и, несмотря на затуманенность сознания, в ней зрело отчаяние. Тишина давила все нестерпимей, Алиса решилась заговорить снова.

– Серый Вихрь… Вы улетели от него?

Ее голос повис в темноте. Томас не пошевелился.

Крылатая начала погружаться в хмельную дрему, когда Вожак все-таки ответил:

– Почти. Но он меня нагнал. Покрутил и выбросил на песок.

– И вы смогли уцелеть? – Алиса боялась, что тишина, если она вернется, удушит ее в своей мертвой хватке.

– Чудом, – откликнулся Томас. – Я полз куда-то, когда они меня нашли. Приволокли сюда. Охранник поил меня этой дрянью уже четыре раза… Где была ты? В другой клетке?

– Я шла по карте. До скал. Нашла лисенка. Еще немного, и смогла бы взлететь… Но они меня окружили… – Алиса сдерживала подступающие слезы. Сейчас ей было стыдно за свои мысли об избранности. Не было никакого зова, ей везло, но везение иссякло к четвертой ночи. И она просто не заметила опасности, возомнив себя Говорящей.

– Ты. Шла. Пешком. – Вожак помолчал, словно пробуя на вкус каждое слово. – Святые Крылатые, немыслимо.

Он вдохнул пахнущий гарью тюремный воздух, покачал головой, но Алиса этого не видела. Она замерла, прислушиваясь к его движениям.

– Послушай меня, пусть это уже не пригодится, но все-таки. – Томас приблизился к ней, она чувствовала его дыхание совсем рядом. – Чтобы взлететь, тебе не нужна Черта, не нужно падать с высоты. На самом деле ужас от падения живет в тебе с первого шага вниз со скалы. Остается только вспомнить его, и крылья откликнутся.

– Но… почему? – Хмель от варева чуть притупил удивление Алисы, но внутри нее оно возмущенно вопило.

– Чтобы молодняк не садился где ни попадя, чтобы вас пачками не сжирали охотники и прочие хищники, чтобы сохранить для вас романтику полета – выбирай что хочешь… – Томас чуть отодвинулся, но остался сидеть рядом, прислонившись спиной к решетке. – Вестница… Они послали со мной девчонку, не знающую азов выживания в настоящем мире. И она почти достигла цели! Слушай, девочка, ты заговоренная? Может, тебя старуха Фета чему научила? – Он отрывисто засмеялся, но почти сразу умолк.

«Сказать ему, что я, возможно, Говорящая? Рассказать все про сон, колыбельную, спокойствие пустыни? Рассказать о чувстве зова, что влечет вперед, щекочет в горле предчувствием настоящих чудес?»

Но в этом не было уже никакого смысла. Заключение в клетке давило на Алису, лишало сил, хмельная голова так и норовила упасть на грудь. Крылатая почти уже провалилась в сон, когда голос Томаса нарушил тишину.

– Я дал тебе книжку. В кожаной обложке. С вложенной картой. Ты оставила ее в пустыне?

– Они, – Алиса качнула головой в сторону, куда ушел охранник, хотя Томас этого все равно не видел, – отобрали ее вместе с остальным. Я старалась сохранить… Честно. Извините.

– Глупости, – резко оборвал ее Вожак, и Алиса поняла, насколько важна была для него эта вещь.

Помолчав немного, она решилась.

– Я видела там надпись… Кто это – А? – Еще пару дней назад она и представить себе не могла, что задаст Вожаку вопрос о чем-то личном, но хмель развязал язык им обоим.

Томас глубоко вдохнул и чуть слышно выдохнул:

– Моя жена.

* * *

Первый год вместе подарил Крылатым полнейшее и нерушимое счастье. Далекие вылазки в пустыню сменялись уютными вечерами у камина. Они занимались любовью на песке, а потом до самого утра хохотали у костра вместе с Братьями.

Анабель мягко правила Томаса, оттачивала, растила в нем мужчину. Одним легким прикосновением ладони к плечу она могла усмирить его гнев, остановить за шаг до драки, за слово до вызова. Томас чувствовал в своей женщине силу и мудрость, он хотел однажды дорасти до нее, хотел, чтобы Анабель им гордилась. И она гордилась, замечая, как его порывистый, огненный нрав становится мягче, а поступки разумнее.

Когда Томас, усталый и довольный, засыпал рядом с ней, женщина не смыкала глаз, пытаясь налюбоваться его телом и сильными руками молодого мужчины, ставшего для нее надежной опорой.

Всего один год сделал из Крылатого настоящего воина. Город поручал им самые сложные вылазки, зная, что вдвоем они легко справятся с любой опасностью. Анабель уже не руководила, лишь направляла. Раскрывая крылья, Томас становился ее Вожаком, и это ей нравилось. Почти так же сильно, как запускать пальцы в его волосы, когда он прижимал ее тяжестью своего тела к горячему песку.

Обнаженные, они лежали на пылевом заносе, когда Томас приподнялся на локте и посмотрел на нее без привычной смешинки в глазах.

«Сейчас он скажет, что мы слишком далеко зашли. Что он устал и подумывает отдохнуть от меня». Зеленые глаза Анабель тонули в сером море глаз Крылатого.

– Слушай, – заговорил он, и внутри женщины медленно начали вянуть цветы. – Сколько мы уже летаем вместе?..

Томас умолк, собираясь с мыслями.

Анабель видела, как трудно даются слова ее мальчику. И, вопреки немыслимой боли, что уже разгоралась в ее сердце, она ринулась ему на помощь.

– Я все понимаю, Том. – Своей ладонью Анабель накрыла его губы, чувствуя их привычную мягкость. – Ничего не говори. Нам было очень хорошо, но я все понимаю…

Томас тряхнул головой, убирая ее руку. Посмотрел на любимую с растерянностью, но продолжил:

– Ничего ты не понимаешь. – Он нашел ее ладонь губами и поцеловал. – Я люблю тебя. Представляешь? Целый год вижу, как ты ешь, спишь, расчесываешь волосы, готовишь еду, ковыряешься в зубах… – Томас с улыбкой вжал голову в плечи, когда Анабель шутливо замахнулась на него, а потом поцеловал ее ладонь еще раз. – И я хочу, чтобы это все длилось вечно. Поэтому… – Он потянулся к валяющимся у их ног вещам и, покопавшись в них, прибавил: – Вот.

Томас протянул ей что-то в маленьком мешочке. Распуская тугой узелок, Анабель догадывалась, что находится внутри. Ее пальцы дрожали, когда она достала тонкое колечко с прозрачным, как капелька чистейшей воды из сказок Феты, камешком, блеснувшем на свету.

– Его мне бабушка оставила. У нее больше ничего и не было. Говорила, что это последняя вещь из мира до Огня…

Он говорил что-то еще, но Анабель уже ничего не слышала.

Мир расплывался в ее глазах, наполнившихся соленой влагой, капельки которой срывались с ресниц, падая вниз, на кольцо, руки и песок. Крылатая закрыла ладонями лицо, а Томас уже обнимал ее, укачивал, шептал в кудрявую макушку:

– Ты же будешь со мной, правда? Всегда? Всегда-всегда-всегда…

Анабель кивала в такт этому «всегда», прижимаясь к груди своего мальчика и плача от счастья, в которое только сейчас и поверила по-настоящему.

Их обвенчали на закате ясного дня. Старуха Фета принесла для невесты тонкую кружевную накидку, которая закрывала лицо Анабель, но не могла скрыть ее блестящих глаз. Томас, взволнованный, одетый в старательно очищенный от песка походный костюм, держал ее за руку. Когда Правитель назвал их мужем и женой, молодой Крылатый откинул с лица Анабель накидку и поцеловал ее сладкие губы, запомнив их вкус на всю свою жизнь.

Перед Городом, перед Братством, перед солнцем, что садилось за скалы, перед всем безжизненным миром, который связал их однажды и навсегда, они стали в тот миг одним, неделимым целым.

* * *

Когда Алиса уснула, неловко опираясь на его плечо, Томас осторожно подался в сторону и ушел в другой угол клетки. Пусть в легком девичьем прикосновении не было даже намека на близость, но Крылатый слишком много лет подряд засыпал один в холодной комнате, чтобы стерпеть чужое тепло.

В тени, за кругом света сторожевого костра, что развели ночные охранники, прятался лис. Он бежал весь день, подживающую лапку нещадно дергало, она опухла и плохо слушалась его, но лис не останавливался. Он несся по следу человеческого детеныша. Он боялся не успеть.

Когда девушка крикнула ему «Беги!», лис скрылся в темноте среди камней и сидел там, наблюдая, как вооруженные человеческие воины тащат обмякшую Крылатую в глубь гор. Ее голова безвольно билась о спину гиганта, что забросил девушку себе на сплошь покрытое татуировками плечо. Чужаки скрылись за пригорком, переговариваясь на звучащем резко, с короткими паузами языке.

Лис остался один. Его маленькое сердечко сжали когтистые лапы отчаяния. Совсем недавно он был в самом начале пути к поющему вдалеке, у него появился друг, который кормил его грибной похлебкой. И вот он опять один посреди холодной пустыни. Зверек поднял голову к небу и завыл просто так, не ожидая ответа.

Но неназванный ответил ему.

«Чарли, – раздался мягкий голос в голове рыжего зверька, и он даже подпрыгнул от неожиданности. – Беги, малыш! Беги за ней! Ты должен спасти человеческого детеныша, больше некому. Беги что есть сил, мой хороший, спеши!»

И Чарли побежал, отыскивая на холодной золе отголоски запахов прошедших по ней воинов. Поющий вдали лишь укрепил в нем понимание, что человеческий детеныш не просто дал ему имя, эта девушка с заботливыми ладонями и грибными брусочками в сумке стала его новой родней. А бросить родню в беде, как однажды бросили его самого, Чарли не мог.

* * *

Огонь мягко освещал пятачок у входа в пещеру. Грух устал за длинный день, что он провел на посту у клетки смертников, внимательно наблюдая за каждым движением мерзких существ. Тот, которого они схватили первым, оживился, когда в клетку к нему затащили девчонку. Вскрикнул даже, первый раз за часы, проведенные в каменистых пещерах. А встретили его здесь так, что он должен был взвыть куда раньше. Но, падая от ударов тяжелых кулаков отрядного мясника, он только втягивал воздух разбитыми ноздрями да плевался кровью.

Грух уважал воинов, умеющих терпеть боль. Он сам был таким. Когда в пустыне ему повстречалась зубастая тварь и вцепилась в плечо, он задушил ее голыми руками, разодрал пасть отродью, и кровь текла по его собственному телу багровым потоком. Но Грух тогда не издал вопля, хотя тот почти сорвался с искусанных губ. Теперь плечо украшал грубый шрам, переплетаясь с вязью нательных рисунков.

Не будь пленник богохульником, Грух бы воздал ему должное почтение. Но у того висел на груди деревянный символ мерзкого преступления, а значит, пойманного надо было предать суду. А потом выпить его кровь, разделяя между воинами. Кровь за кровь. Смерть за смерть.

Грух возбужденно поерзал. Девчонка была интереснее. Гладкая, юная, тонконогая, как лисичка, она манила отрядных запахом. Слишком давно они покинули своих женщин, низкорослых и поблекших, слишком долго шли по этим пескам. Если бы не проклятие талисмана на ней, девке бы уже нашлось применение. Но как только суд налитой луны вынесет приговор, как только нежные грудки очистятся от скверны деревом, отряд возьмет свое. И пускай тельце под ними будет истекать последней кровью, кровь всегда льется за кровь.

О, как долго они шли, теряя веру в предсказание. Как всякая надежда уходила из отважных сердец. Как старый воин упал, сломав ногу, как кровь его оросила пески, а крики наполнили пустыню. Как пришлось добить его и съесть, потому что кровь никогда не проливается просто так.

И вот они нашли первое доказательство – послушник мерзкого дерева умирал, распластавшись на песке. Значит, шаман видел правду, значит, услышанный им зов не был порождением дурмана. Если есть еще под кровавой луной твари с деревянными медальонами, значит, есть и дерево, их дающее.

«Сыновья налитой луны, что восходит на западе, кровь прольется за кровь! – кричал он, сотрясаясь всем телом. – Идите в пустыни, ищите Дерево. Как только падет оно, на землю вернется благодать! Я слышал зов, это Дерево говорило с виновниками Огня. Вы должны найти его раньше, кровью нальется луна и благодатью одарит каждого!»

Грух помнил, как пили они дурман до самого рассвета, прославляя провидца и луну, а с первыми лучами солнца Сыновья перерезали горло шаману, чтобы кровь освятила их поход.

Дюжина отрядов ушла тогда в разные стороны. Грух знал, что они сгинут без смысла. Но если дерево будет срублено, то кровь его прольется за кровь сыновей.

Пока мясник развлекался с пленником, отрядные нашли глубокую пещеру, и клетка, что несли они через пустыню, встала там так ладно, словно была под нее сделана. В ту ночь луна была благосклонна, и отправленные вперед разведчики отыскали девчонку. Теперь мерзкие отродья ждали суда. Но суд вершится только при полной луне, а над отрядом висел пока ущербный с края овал. Следовало подождать, напоить луну молитвой, чтобы кровь богохульных выродков пролилась во имя светила.

Грух поерзал у костра еще немного. Сыновья луны ушли на охоту, он один остался сидеть у огня, пытаясь почуять сладкий запах юного тела. Но его одолевал сон, голова клонилась на широкую грудь. Вот уже перед ним стояла мерзкая пленница, и тянула к нему свои длинные руки, и терлась об него отвратительно мягкими грудками…

Грух провалился в сон. Лисьи глазки внимательно наблюдали за тем, как он мерно дышит. Ночь была темна.