Какой тут будет результат, если человек боится за свою жизнь и жизнь своих родных? Вот тебе и высокая погрешность, вот тебе и ошибка на ошибке. Она сама на работе ничего не видела. Напряжение возникало буквально ещё дома и отпускало разве что во сне и то не всегда. Вот тебе и простой ответ устами младенца. А Екатерина всю жизнь думала, что на работе просто слишком зациклена на своих подопечных и на том, что после опытов придётся как-то отсутствие очередных результатов оправдывать. А это просто страх. Обычный человеческий страх за свою жизнь. Страх боли, страх смерти. Страх не жить.

Глава 7. Поиски

– Слава, я не знаю, что делать. Она видит будущее и прошлое. Причём как в кино, как будто просто смотрит ленту, и пересказывает всё до мельчайших подробностей и оно тут же происходит. Это ужасно. Это пугает.

– Катюша, это всё очень интересно, но ты уверена? – он немного нахмурился, но в лице его недоверия не было и Екатерина это понимала. Он ей верит, просто взрослые всегда так делают: перепроверяют.

– Славочка, милый, я уже несколько месяцев не просто проверяю, я живу с этим каждый день. Она утром рассказывает, что будет дальше, и хоть трава не расти. Пока её это увлекает, но дальше-то она будет видеть больше. Я в этом уверена, а старше… Там же не одни детские игры и весёлые книжки с картинками…

– Катюша, милая, – он положил свою большую руку поверх её кулачка, сжимающего мокрый носовой платок, – все дети взрослеют и все сталкиваются с «прелестями» взрослой жизни, это неизбежно. Это же хорошо, что она видит будущее. Вполне вероятно, что его можно будет изменить. Мы ведь все ради этого работали десятки лет. Мы мечтали это сделать, а природа сама постаралась.

– Или Бог, – посмотрела Екатерина на своего старого друга глазами, полными слёз.

Он только согласно покивал:

– Вообще неважно, кто, что и как сделал. Она такая родилась. Это очевидно. И ни ты, ни я тут ни при чём. У нас ничего не получилось, вынужден признать. Может быть, она и есть тот знак свыше именно нам с тобой, что есть вещи более высокие и нам не подвластные. И их может только бог, а наши нелепые попытки потому и обречены на провал, что мы не боги. А вот её нам дали в награду, для понимания этого всего.

– Так что же, будем её испытывать, искать ген бога? – осторожно спросила Екатерина.

– Катюша, даже думать не смей. Никто не должен знать об этом дитя. Лишь ты, я и она. Никто! Запрети ей об этом говорить с кем бы то ни было. Сейчас это вообще опасно. К нам приведёшь, точно больше никогда не увидишь, а если и выпустят, то похитить это тощее чудо с косичками, извини, дорогая, но секундное дело. Не все готовы признать, что есть дар богов, а есть армия тьмы.

Бабушка посмотрела на своего старого друга с испугом и неверием. Как похитить? Зачем? Почему? Хотя в тайне, в глубине души понимала, что так и будет, стоит им показать кому-то все её способности. В стране развал и неразбериха, границ нет, всё катится к чёрту. И искать никто не будет пропавшую кроху. А у тех, кто отнимет и подавно. Их вообще не существует. Официально.

Екатерина встала и нервно ходила по залу, периодически трогая какие-то вещицы, как будто поправляя статуэтку или складку на шторке можно было привести в порядок весь мир или хотя бы свои эмоции.

– Ты всё сама знаешь, Катюша. Я про девочку нашу выйду и забуду. А ты учи, береги. Если такие дети будут приходить, то неспроста.

– К лучшему? – с надеждой спросила Екатерина.

– Ах, если бы знать, милая. Мы всю жизнь потратили на то, чтобы заглянуть вперёд, а там туман. А кроха видит, как в кино… Значит, у неё есть путь, а наш как будто зря прошёл.

– Не говори так, Славочка. Ты прекрасный человек.

– Ох, Катя… Страшно это, видеть будущее. Вот что я думаю. Как ты сама верно заметила, там всякое будет. И если она будет видеть именно то, о чём мы с тобой думаем, но молчим, то я твой страх разделяю, как никто другой. Мне иногда казалось, что у нас ничего не получилось именно потому, что в глубине души никто не хотел знать, что там будет на самом деле. Никто не хотел знать, когда умрут родные и каждый день тяготиться и ждать этой минуты. Никто не хотел бы знать, что страна наша вот так бездарно развалится практически в одночасье. Тогда бы никто ничего не делал. Смысл? Если всё равно всё сгинет. Мне кажется, люди бы просто смирились с неизбежным и стало бы только хуже это самое будущее.

– Ну а что, если бы оно хорошее было, все бы обрадовались и устремились к нему? – улыбнулась Екатерина.

– Катюша, ты идеалистка. Большинство людей сказало бы: а что работать и двигаться вперёд, раз светлое будущее уже гарантированно, вот мы его видим.

– Ну, Славочка! А как же все эти годы? Какие достижения советских людей, всё ведь ради будущего! Мы же верили.

– Да я тебя умоляю, Катюша, таких верующих, как мы с тобой, в масштабах страны не так уж и много было.

– Славочка, но как же? Столько людей совершали великие открытия. Да мы реки вспять повернули.

– Катя, а надо было? А сколько открытий для войны? Лучше б от рака лекарство искали. Все вместе, всем миром. Кому она на хрен сдалась, эта Луна, вот например?

– Ты прав, конечно, ты прав. Может, такие, как наша девочка, смогут что-то изменить?

– Смогут, если не будут служить земным царям. Катюша, береги её от этого, помоги выбрать земную профессию, не давай кидаться в бой без нужды. Будет время, ей дадут понять, кто она и зачем. Мы искали бога, мы его нашли. Он есть, а мы просто пыль.

Екатерина присела к своему другу на диван, обняла его и положила голову на плечо.

– Страшно, Славочка, что творится. Так страшно. А мы ничего не увидели.

– Вот поэтому береги её. Наверное, не всё видеть можно, особенно тем, кто со злом хочет посмотреть.

– Мы-то не со зла хотели.

– О чём и речь, хорошая моя, мы не со зла, но ради тех, кому это надо было, чтобы воевать. Однако, мне пора, твои пришли.

– И что с того? Не пора вовсе, сейчас обедать будем. Ты мне отказать не сможешь, я твой любимый рассольник приготовила, – почему-то смутившись сказала Екатерина и крепко взяла его за руку.

В прихожей смеялись папа и дочка, а Екатерина не могла больше ничего сказать, да и ответа не требовалось. Они стояли на пороге чего-то такого, что неведомо было ни им самим, никому в мире, кажется. Они столько лет вместе искали доказательства бога и получили их так внезапно. Чудный ребёнок, наивный и глубокий, чистый. Как будто благословение получили. Все труды не напрасны, все горести и разочарования того стоили. Не они, но им. И теперь они должны были воспитать, сохранить и не отдавать никому. Больше никому не отдавать силы и непорочной чистоты.

– Хорошо, что я ушла из института. Как вовремя, – Екатерина сжала руку друга.

– Да, и ты можешь быть уверена, что её существование останется в секрете. Я буду навещать вас и буду присматривать за ней, не переживай.

– Но только не очень пристально, иначе, ты же знаешь. И потом, если вдруг ты часто будешь бывать у нас…

– Господи, Катюша, сколько про нас пересудов было в институте, а то ты не знаешь, – он усмехнулся, потянул её руку и поцеловать сжатый кулачок. – Теперь смогу за тобой ухаживать на законных основаниях. Ты больше не моя сотрудница.

Екатерина потупила глаза и улыбнулась. Действительно. Близкий друг её мужа и коллега по работе как-то сам собой стал роднее родного. Всё бы отдала за такого брата. Она была одна и он один, и это роднило. Плюс долгие годы опасной, по сути, и секретной работы. Пришлось сблизиться. Но какое же счастье, что сутками напролёт работала под началом такого человека. Тот случай, когда ответственный пост и погоны нисколько не испортили: настоящий русский офицер, такой правильный, такой по-киношному правильный. Единицы таких она встречала. Буквально единицы. И очень гордилась тем, что её названый брат такой.

– В следующий раз с букетом приду и тортом, – подмигнул он.

Екатерина расхохоталась:

– Соседки от зависти могут и того…

– Сдохнуть что ли? – закончил он не без удовольствия.

– О, у нас гости, – открыл дверь в зал папа. – Кнопка, смотри, кто пришёл.

Малышка заглянула в комнату и тут же с радостным писком кинулась на руки Вячеславу Михайловичу. Другого деда у неё не было, а этот хоть и редко приходил, умудрился завоевать полное и безоговорочное доверие девочки.

– Пойду рассольник греть. Славочка с нами пообедает, – сказала Екатерина.

Глава 8. Путь в тишине

Екатерина долго ломала голову над тем, с чего и как начать учить малышку. Сама девочка уже обладала огромным даром. Как им управлять, бабушка не знала.

Куда направить, было чуть более понятным делом. На добро. Это даже не обсуждалось. Её личный опыт говорил однозначно, иначе и быть не может. Вот только афишировать такие знания не нужно. Во всяком случае, не сейчас и не так. Пошатнувшийся мир вызвал какое-то лавинообразное рождение ведьм, шаманов, колдунов и прочей псевдомагической нечисти. Как говаривала ещё её старенькая прабабушка, это всё не настоящее. Истинно знающие никогда не выдают себя миру. Они не объявляют себя пророками, не призывают вставать за ними и идти одним каким-то, только им известным курсом, не восхваляют себя любым удобным способом. Чем больше шума, пыли, пафоса и мишуры всякой, тем с большей уверенностью можно сказать, что у спектакля этого мистического есть сценарист, есть заказчик-кукловод. Происходящее же напоминало большой с размахом обустроенный кукольный театр, где персонажей разных было видимо-невидимо: от просто тряпичной куклы до навороченной механической Мальвины, которую от живой бабы не с первого раза и отличишь.

Когда-то они со Славой по крупицам выискивали людей с необычными дарами, удивлялись каждый раз, чего только в мире не бывает. Искали, как и почему это к людям приходит, и главное, для чего. А тут в одночасье армия гадалок и колдунов встала стеной. Какую газету ни возьми, там ясно видящим пронзительным взглядом смотрит на тебя потомственная гадалка или шаман в 55 поколении. Всё про тебя уже знают и точно нагадают порчу и смерть неминучую со дня на день. А телевизор и того опаснее включать: прямо через экран обещают перенести тебя в другую реальность, поменять молекулярный состав жидкости и ДНК твоё подправить, не сходя с дивана. Страшно ж телевизор включать.

Екатерина как учёный и доктор иногда чувствовала подступающую откуда-то из глубины души ярость от бреда этого ежедневного. Хотелось в этот телевизор попасть и оттуда людям крикнуть: очнитесь, неужели вы не видите, что это маскарад? Это же спектакль, причём дешёвый, позорящий само великое искусство актёрское. Что же это творится?!

Как учёный, исследующий мозг человеческий долгие десятки лет, она авторитетно могла заявить: 80 процентов всех колдунов и гадалок, с которыми ей пришлось работать, имели серьёзные психические расстройства, самое расхожее из которых шизофрения.

Вот с остальными было сложнее. Источник их силы или дара был за гранью понимания. Предполагалось, что способности принадлежат каждому конкретному индивиду и могут применяться в любой момент в любом диапазоне, доступном человеку. Но большинство из них уверяло, что дар свой не контролирует. Он приходит и уходит по чьей-то воле. У большинства он уходил, стоило им попасть в институт.

Слава был спокойнее в суждениях, как обычно. Это он её в узде держал и не позволял спорить ни с начальством, ни с более высокими представителями власти. По сути, если бы не он, Екатерина бы давно из института ушла. Но он в неё верил и в их работу. Верил, что от исследований рано или поздно польза будет настоящая. Верил, что они откроют что-то такое, чего и сформулировать толком нельзя. Верил в людей, в общем, в то, что у них есть шанс.

А она не очень верила. Тяжёлое военное детство оставило неизгладимый след в душе. Страх того, что мир не навсегда, преследовал её постоянно. Признаться в этом страхе она могла разве что самой себе. Но Слава понимал и Дмитрий понимал тоже. Оба волею случая оказались в одном партизанском отряде. Слава с дедом, а Дмитрий после того, как поезд с беженцами разбила фашистская авиация. Всех выживших отправили в тыл, когда смогли, а этот упёрся, плакал перед командиром, просил отомстить за сестру и мать. Командир оставил.

Славик и Димка. По 13 лет обоим. Вояки. Она чуть моложе была в те времена. Все годы на самой грани соприкосновения. Чего им только видеть не довелось. И с одной, и с другой стороны. Нельзя с мечом друг на друга. Тут не святая война, тут просто истребление одних другими.

Попал к ним как-то со сбитого самолёта солдатик наш. Бабушка его лечила травками всякими, заговорами, молитвами. Всё в ход шло. Тогда и маленькая Катя поняла, есть нечто такое, что может, если не остановить войну, то смерть отсрочить. А солдатик, когда совсем плохо было, всё говорил: нельзя же так, мы же все люди, мы одинаковые, у всех дети, у всех мамы, как же так? Что же не можем в мире, что же мы делим-то вообще? О чём война? У каждого своя земля была, свои песни, свои легенды, свои могилы предков. К чему же эта война?

Эти слова так же накрепко засели в Катюшкиной русой голове, как и старинные заговоры, длинные молитвы с непонятными словами и названия травок. Она постоянно бубнила их под нос. Они её успокаивали. В какой-то момент ей стало казаться, что они и правда защищают её. Как будто что-то упругое поднималось шатром от её тела вверх и закрывало её от комьев разбросанной взрывом земли, от пуль, от искр горящих домов. Как будто она в коконе каком. Прабабушка Прасковья говорила, что если человек выживает в самых неминучих бедах, то Бог приготовил для него иной конец и что у этого человека есть ещё, что сказать миру. Может быть, он совершит какой-то подвиг, спасёт кого-то, а может, изобретёт что-то полезное. Или ему суждено быть просто очень добрым и хорошим человеком потом, в мирное время, и учить детишек. Никто не знает завтрашний день. Но то, что на роду написано, чего не миновать, Катюша запомнила твёрдо.

Часами в холодном сыром и опротивевшем до нельзя погребе во время налётов она складывала в голове все эти немногие разрозненные знания и всё искала, как это встроить в обычную жизнь, в которой она ходила в школу, где не было бога, нечисть обитала только в сказках, а русский солдат не должен был жалеть врага. А этот солдат жалел. У него в голове тоже никак не укладывалось, почему похожие друг на друга люди, живущие на похожей земле буквально за забором, не могут нормально жить. Ведь всего на всех хватает.

Ещё Прасковья говорила маленькой Катюше, что нельзя хвастаться своим даром. Помогать надо тихо, незаметно, а когда и вообще молча. В любом другом случае дара можно попросту лишиться. Бог дал, бог взял. Простые заповеди, коих всего десять, люди знают, вроде как. А спроси, кроме «не убий», ничего на ум и не придёт. Но ведь там и того проще: не кради, не завидуй, не желай чужого ничего, не ври, почитай бога, отца и мать, не болтай без дела, ибо слово – это и есть бог.

Что ж тут непонятного? Не желай чужого. Не болтай лишнего.

И у всех народов так, не только у русских. Много разных людей прошло через её жизнь. У многих из них был дар, имени которому они тоже не придумали. Все молились разным богам, а по сути сходились в одном: есть нечто большее.

Настоящие избранные богами, богом, неизвестными ей силами, тихо и скромно исполняют миссию: держат мир на своих хрупких плечах, ставят щит над обездоленными, обиженными, над всеми, кто истинно верит и кому нужна защита высших сил.

Именно по этой причине, ну и конечно, из-за политики государства, она сама держала в тайне свои знания и умения. Но они ни в какое сравнение не шли с чистым видением будущего у маленькой внучки. Это то, о чём можно было только мечтать. А вот как его действительно развивать, Екатерина так и не нашла за долгие годы научной работы.

Что такое душа? Как она вообще с мозгом взаимодействует? Что нужно, чтобы узнать своё истинное предназначение?

Они много всего со Славой нашли и открыли и, слава богу, хватило ума не всё афишировать. Но не нашли, как включать и выключать это видение. У малышки оно тоже пока включалось само собой, но зато каждый день и внезапно. Оно не выдавало сиюминутные озарения, как у её подопечных. Девочка видела чёткую картину, иногда на целый день. Поначалу она тревожилась, пугалась и плакала, потом, после долгих разговоров с бабушкой, перестала обращать внимание. Просто знала, что так будет. Как будто расписание в школе на неделю с заданиями. Всё равно будет пение и математика, что тут переживать? И контрольная в конце четверти. Так что и думать нечего, живи, играй. Если что, бабуля утешит и поможет. В обычной школьной жизни да ещё у девочки, которая на одни пятёрки учится, ничего страшного не должно было происходить, поэтому Екатерина и сама постепенно успокоилась. Точнее, перестала паниковать.

Успокоиться тут было невозможно. Девочка слишком мала и могла случайно проболтаться, что уже знает, когда отменят контрольную или кого вызовут на уроке.

Екатерина изо всех сил пыталась деликатно и по-взрослому вести с ней беседы: никто и никогда не должен знать о её даре, даже родители. С мамой было итак всё понятно, она требовала только стопроцентных успехов и всего предсказуемого. У неё был свой непонятный Екатерине комплекс, который заставлял её ото всех и всегда требовать только беспрекословного выполнения придуманного ею сценария. Екатерину это мучило и не один год. Ей казалось, что слишком много времени она отдала работе, пытаясь расшифровать все загадки мозга, и слишком мало уделяла времени дочери. Смерть мужа подкосила и нагрузила их обеих дополнительными хлопотами и ограничениями. Но сказать, что их семейная жизнь была несчастливой она не могла. Дмитрий был идеальным мужем и отцом. Его очень не хватало и много лет спустя. Слава тоже тяжело переживал смерть друга и, как мог, помогал.

Где-то в эти годы, как думала Екатерина, связь с дочерью и была утрачена. Наверное, она тоже слишком много требовала от 19-летней девочки, которая сама пыталась встать на ноги. Но ей казалось, что Наденька уже взрослая. Ведь Екатерина в 19 лет уже одна уехала в Москву, сама поступила в медицинский, училась, подрабатывала почтальоном, занималась с детишками в детском доме по выходным. Столько всего. И всё одна. Но она закалялась в военное время, когда невыполнение простых правил грозило неминуемой гибелью. А Надюшу опекали все. Они с мужем буквально в ней души не чаяли. И где и когда эта душа потерялась, вот вопрос.

Наверное, поэтому она такая злая. Как будто недолюбили. Но теперь-то чего? Муж любит, дочка каждое слово ловит. Хотя больше боится уже. Екатерина тоже не могла упрекнуть себя. Дочь она очень любила, во всём помогала. Просто как-то не так, как того ожидала Надюша. Вот только Надюша никак не могла сказать, какая любовь ей нужна. Только требовала, только обвиняла.

Поэтому Екатерина старалась оградить малышку от общения с ней. Уроки сделать поможет, погулять сходить, в художественную школу вот ездили на собеседование. Говорят, у девочки талант, но рано ещё. С 10 лет только принимают. Ничего, пока дома порисуем. Матери же показывали идеальную отличницу, послушную и красивую. Надежда напрягалась даже, когда малышка болела. Это как будто подрывало какие-то её внутренние планы, хотя ни разу болезнь или плохая погода не были причиной того, что сгорели билеты в цирк или испортился отпуск. Что-то было не так и с самой Надюшей.

Иногда Екатерина сооружала на кухонном столе импровизированный алтарь, как учила бабушка, ставила свечи, окуривала дом травами и долго молилась всем высшим силам, которые только могла вспомнить, чтобы понять, как и с какого краю подойти к дочери и агрессию эту унять. Иногда она получала довольно прозрачный ответ: всё будет как будет.