Цитаты из книги «Человек, который принял жену за шляпу, и другие истории из врачебной практики»

Ассоциация синдрома Туретта (ACT) стала реальностью. На тот момент в ней насчитывалось всего пятьдесят членов; сейчас, через семь лет, их несколько тысяч

Классическая «джексоновская» неврология не занимается избытками. Ее не волнует чрезмерность

Но как быть с противоположной ситуацией – с избытком функции? В неврологии нет нужного слова, поскольку отсутствует само понятие. Неудивительно поэтому, что «продуктивная», «энергичная» болезнь бросает вызов механистическим основаниям нашей науки, – несмотря на важность и распространенность, такие расстройства не получают должного внимания. В психиатрии дела обстоят по-другому – там рассматриваются «полезные» нарушения, перевозбуждения, полеты воображения, импульсивность и мании. Патологоанатомы тоже говорят о гипертрофиях и эксцессах – тератомах. В физиологии же нет эквивалента опухоли или мании, и уже одно это подсказывает, что наше базовое теоретическое отношение к нервной системе как к машине или компьютеру ограниченно и нуждается в более живых и динамичных моделях.

Сама возможность бесследно утратить большую часть прошлого заключает в себе особый, зловещий ужас.

Беспокойство и раздражительность взяли свое,

Он явно нуждался в этом: никогда не жалуясь на одиночество, он выглядел ужасно одиноким, ни разу не посетовав на тоску, казалось, всегда тосковал.

– Как вы себя чувствуете? – Как чувствую? – переспросил он, почесав в затылке. – Не то чтобы плохо – но и не так уж хорошо. Кажется, я вообще никак себя не чувствую.– Тоска? – продолжал я спрашивать.– Да не особо…– Веселье, радость?– Тоже не особо.Я колебался, опасаясь зайти слишком далеко и наткнуться на скрытое, невыносимое отчаяние.– Радуетесь не особо, – повторил я нерешительно. – А хоть какие-нибудь чувства испытываете?– Да вроде никаких.– Но ощущение жизни, по крайней мере, имеется? – Ощущение жизни? Тоже не очень. Я давно уже не чувствую, что живу

Джимми вышел, а я остался – волнение душило меня. Я думал о его жизни, блуждающей, затерянной, растворяющейся во времени. Какая печальная, абсурдная и загадочная судьба!

Но если его прервать, он теряет нить и замирает – не узнает одежды, не узнает даже собственного тела. Вот почему он все время поет. У него есть песня для еды, для одевания, для ванны – для всего. Он совершенно беспомощен, пока не сочинит песню.

Для него не существовало зримого мира – в том же смысле, в каком у него не было зримого «Я». Он мог говорить о вещах, но не видел их в лицо