Иоффе – штрихи к портрету

Историю любой науки можно, а, может быть, периодически и нужно иллюстрировать забавными случаями из жизни ее выдающихся представителей. То, что одним из столпов российского гражданского права был Олимпиад Соломонович, есть факт бесспорный, а поучительных и одновременно смешных историй в его жизни было немало, недаром одна из статей данного тома озаглавлена «Осмешном и необычном (записки юриста)». Вот лишь несколько историй – штрихов к портрету мэтра.

Как О. С. учился водить машину

Было это в первое послевоенное десятилетие, когда только-только появилась еще довольно призрачная возможность купить личный автомобиль, что О. С. и сделал несколько позднее. Однако, чтобы субъективная возможность быть счастливым обладателем авто и управлять им превратилась в объективную реальность, мало иметь средства и место в очереди на новый автомобиль («Москвич» или, если очень повезет, то «Победу», а чуть позднее и «Волгу» ГАЗ-21), необходимо было обладать водительскими правами. Взвесив все за и против, О. С. отправился на курсы вождения. Пройдя весь теоретический курс: правила дорожного движения, правила вождения и материальную часть – устройство автомобиля, О. С. был допущен к практическим занятиям. Первые попытки курсанта Иоффе сдвинуть с места учебный «Москвич» окончились неудачей, но инструктор спокойно наставлял: «Выжимаете педаль сцепления, заводите машину, включаете первую передачу, плавно убираете ногу и отпускаете педаль сцепления, слегка прибавляя при этом газ, трогаетесь с места. Как будто О. С. делал все по инструкции, но каждый раз повторялось одно и то же: машина заводилась, несколько раз дергалась и глохла. Исчерпав весь свой педагогический арсенал, а вместе с ним и словарный запас, инструктор решил все же не отступать, он наклонился, чтобы повнимательней понаблюдать за точностью действий курсанта Иоффе, и тут ему открылась истинная причина «резких скачков» машины. Чтобы понять, что действительно происходило, представьте себе следующую картину: О. С. плавно отпускал педаль сцепления не на себя – вверх, а медленно отводил ногу вбок (влево), убирая ее, в буквальном смысле, с педали. Высвободившись, педаль сцепления резко подлетала вверх, машина дергалась и глохла. Инструктору пришлось продемонстрировать курсанту, в чем его ошибка, и когда О. С. увидел, что необходимо было сделать, он долго хохотал и подшучивал над своими действиями, рассказывая друзьям эту историю.

К вопросу «О культуре пития»

Понимая, что приведенная ниже история, возможно, получит неоднозначную оценку, хочу оговориться, что целью помещения ее в предисловии к изданию является исключительно желание дать шанс читателю представить О. С. не только нашим современником, великим российским юристом, но и живым человеком, ценившим застолье и хорошую беседу.

После войны юридический факультет ЛГУ пополнился преподавателями-фронтовиками. О. С. был одним из них. Влившись в ряды основных и традиционно состязавшихся между собой за значимость своих дисциплин и студенческие сердца кафедр уголовного и гражданского права, фронтовики подняли соревнование на новую высоту.

Соперничество (разница) между кафедрами уголовного и гражданского права выражалось в том числе и в отношении к российскому народному напитку, вернее в количестве и способах его потребления, в культуре пития. «Уголовники» потребляли исключительно в бутылках емкостью 0,5 литра, цивилисты – эта «интеллигенция» факультета – позволяла себе употреблять по 0,25 литра, в так называемых «четвертушках» и даже коньяк, что вызывало шутки коллег. Но, как отмечал, один из близких друзей О. С., – беря водочку и коньяк в расфасовке по 0,25 литра, народ мог наиболее точно проверить на практике один из основных законов диалектики, а именно постепенный переход количества в качество.

В один из первых июльских дней, после окончания учебного года, О. С., автор теории о пользе алкоголя в лечении диабета, пригласил к себе на дачу двух своих старых военных товарищей, коллег «по цеху». Взяли закуску. Супруга О. С. – Евгения Лазаревна, накрыв на стол, уехала в город, но к вечеру должна была вернуться. Зная крайне негативное отношение жены к обильным возлияниям, О. С. и К° решили соблюдать конспирацию и тщательно прятали каждую початую бутылочку, помещая ее в заблаговременно приготовленный ящик, стоящий за окном комнаты, где проходило застолье. Таким образом, любой зашедший на огонек мог наблюдать на столе только одну небольшую бутылочку – 0,25 литра, потребляемую в данный момент. Около 9 часов вечера, когда «конспиративный» ящик за окном был почти полон чистой посуды, вернулась Евгения Лазаревна. Поздоровавшись, она мгновенно оценила обстановку, поскольку ее цепкий взгляд наткнулся на нечто, что находилось справа от блюда хозяина дачи. Все сидящие также перевели взгляды в эту часть стола и, несмотря на изрядное количество выпитого, буквально зарделись то ли от стыда, то ли от неожиданности. На столе лежала груда из двенадцати крышек от тщательно спрятанных бутылочек…

«Гражданский кодекс в легендах студенческого мира»

Ленинград, осень 1957 г. Профессора Иоффе и Магазинер беседуют и прогуливаются вдоль набережной Невы, в районе Марсова поля. Плавное течение беседы ученика (Иоффе) и учителя (Магазинера) прерывает смех, затем раздаются знакомые голоса. Профессора спускаются к реке и встречают своих студентов – девушку и молодого человека, девушка что-то громко декламирует. Поздоровавшись с будущими коллегами, О. С. и Я. М., с удивлением обнаруживают в руках у студентки Гражданский кодекс. Что же может быть смешного в официальном тексте ГК РСФСР (1922 г.), удивляются профессора, – мы сотни раз читали и комментировали каждую статью ГК. На просьбу прояснить ситуацию, молодые люди предложили просто послушать, как звучат нормы некоторых статей из раздела «Обязательства, возникающие из договоров»: Если одна сторона предоставила другой удовлетворение, – давясь от смеха, громко прочла девушка, – то, соответственно, другая сторона обязана предоставить первой встречное удовлетворение, – со значением в голосе закончил фразу юноша. Профессора несколько озадачены, но студенты не успокаиваются и просят на примере пояснить смысл статьи 144 ГК: если в двухстороннем договоре исполнение стало невозможным для одной из сторон вследствие обстоятельства, за которое ни одна, ни другая сторона не отвечает, то сторона не вправе требовать от другой стороны удовлетворения по договору. Каждая из сторон вправе требовать от контрагента возврата всего, что она исполнила, не получив соответствующего встречного удовлетворения.

Вспоминая впоследствии эту историю, Олимпиад Соломонович в шутку говаривал, что она помогла ему по-другому взглянуть на проблемы обязательственного права и значительно глубже понять смысл этого важнейшего раздела гражданского права.

В заключении хотелось бы выразить глубокую благодарность издательству «Юридический центр-Пресс», всем, кто участвовал в этом проекте, поделился с читателями воспоминаниями об Олимпиаде Соломоновиче, предоставил материалы, осуществлял финансовое, редакционное и техническое сопровождение. Слова особой признательности адресую светлой памяти Пановой Греты Ясоновны – удивительной женщине, редактору данного тома, человеку, который отдал более шестидесяти лет своей жизни служению Слову.

Кандидат юридических наук, доцент И. П. Грешников

Спорные вопросы учения о правоотношении^[18]

1

Среди многообразных проблем советской юридической науки центральное место, несомненно, занимает проблема нормы права и правоотношения. Однако несмотря на то, что проблеме правоотношения в последние годы уделялось значительное внимание, в ее разработке многое продолжает оставаться спорным, – начиная от понятия и структуры и кончая содержанием и элементами правоотношения. Между тем, правильное решение перечисленных вопросов имеет важное теоретическое и практическое значение, особенно возрастающее в современных условиях.

Могут сказать, что проблема правоотношения – слишком общая и отвлеченная тема, что из того или иного ее разрешения не вытекают какие-либо непосредственные практические выводы и что она должна поэтому временно отойти на задний план, уступив первое место исследованию конкретных вопросов юридической науки.

Настоятельная необходимость в исследовании и разрешении конкретных правовых вопросов бесспорна и очевидна. Но было бы неправильно сводить лишь к такой форме все многообразные связи науки и практики. Между теорией и практикой существуют не только прямые, непосредственные связи, но и, если можно так выразиться, цепные связи, охватывающие множество промежуточных звеньев и лишь в конечном счете приводящие к практическому эффекту.

Можно ли пренебрегать такими связями? История науки свидетельствует о том, что нельзя. Сколько практических выводов сделано в наши дни из теории относительности! Однако сама эта теория непосредственно ни одного из этих выводов не давала. Что же было бы с наукой и практикой, если бы они отвергли теорию относительности на этом основании?

Мы далеки, естественно, от каких бы то ни было аналогий между проблемами различных наук с точки зрения их характера, направленности и практической значимости. Но одно обстоятельство нам кажется совершенно бесспорным. Ни суд, ни арбитраж, ни какой-либо иной государственный орган не извлекут для себя непосредственных практических выводов из того или иного теоретического решения вопроса о понятии правоотношения, о его элементах, о его содержании и т. п. И в то же время без правильного теоретического разрешения этих коренных проблем юридическая наука не могла бы сформулировать ни одного практического вывода, не говоря уже о тех многочисленных положениях, которые получили признание в советской правовой теории и нашли свое подтверждение в практической работе суда, прокуратуры, арбитража и других государственных органов.

Вместе с тем, при всем кажущемся сугубо теоретическом характере проблемы правоотношения ее исследование находится в тесной связи с решением задачи укрепления законности, усиления охраны прав советских граждан, борьбы с беззаконием и произволом, борьбы с нарушениями социалистического правопорядка. Разве не ясно, что для того, чтобы со знанием дела активно вести борьбу за выполнение одного из важнейших решений XX съезда партии – решения, направленного на укрепление социалистической законности и социалистического правопорядка, нужно знать, что такое законность и правопорядок, что такое права и обязанности, каковы методы их охраны и т. д.? Уже перечень этих вопросов не оставляет сомнения в том, что их изучение либо прямо включается в исследование проблемы правоотношения, либо находится в прямой зависимости от того, как будет решена данная проблема.

Ограничиваясь в настоящей статье лишь спорными вопросами учения о правоотношении, мы остановимся на его понятии и характеристике его отдельных элементов.

2

До самого недавнего времени ни у кого не вызывало сомнений определение правоотношения как общественного отношения, урегулированного нормами права. Из этого определения с неизбежностью вытекает вывод о том, что всякое общественное отношение, в том числе и отношение общественного производства, будучи подвергнутым правовому регулированию, принимает вид правового отношения. Но правовое отношение есть отношение идеологическое, между тем как общественно-производственные отношения являются экономическими, материальными отношениями. Возникает поэтому вопрос, можно ли утверждать, что материальные (экономические) отношения в результате их юридического урегулирования становятся отношениями идеологическими (правовыми)? Не будет ли это означать подмены базисных явлений явлениями надстроечного характера?

Обратив внимание на это обстоятельство, В. П. Мозолин выступил против утверждений о том, что «…социалистическое государство, регулируя… те или иные общественные отношения, придает им новое качество: превращает их в правовые отношения…»^[19], что «…некоторые общественные отношения вначале существуют сами по себе и лишь при определенных условиях преобразуются в правовые отношения…»^[20] По его мнению, «…такие утверждения ведут к отрицанию объективного характера экономических отношений. В данном случае происходит не «превращение» одних отношений в другие, а возникновение новых, ранее не существовавших идеологических отношений – правовых, которые не поглощают собой экономические отношения, а только их закрепляют, направляя в нужном для господствующего класса направлении»^[21].

Признание правильными этих подкупающих своей внешней убедительностью соображений должно было бы повлечь за собой ряд далеко идущих выводов. Во-первых, пришлось бы отказаться от определения правоотношения как общественного отношения, урегулированного нормами права, и его надлежало бы трактовать как идеологическое отношение, создаваемое правом, в целях закрепления существующих общественных отношений. Во-вторых, было бы необходимо внести соответствующие коррективы в общее определение права, которое с этой точки зрения представляло бы собою совокупность норм, регулирующих не всякие, а лишь им самим создаваемые идеологические отношения, в целях закрепления других общественных отношений, угодных и выгодных господствующему классу.

К тому же выводу приводит и другое все чаще встречающееся литературе последних лет мнение, согласно которому право не регулирует общественно-производственных отношений, а лишь воздействует на них, регулируя поведение их участников. В основу этого взгляда положены, прежде всего, суждения этимологического и семантического порядка. Регулировать – значит определять. Но право не определяет общественно-производственных отношений, а само определяется ими. Как же при этих условиях можно говорить о правовом регулировании отношений общественного производства? Кроме того, общественно-производственные отношения существуют объективно, независимо от воли и сознания людей, в то время как право имеет дело с волевой, сознательной деятельностью человека. Поэтому якобы общественно-производственные отношения могут быть лишь объектом его воздействия, а объектом правового регулирования является поведение участников этих отношений.

Но дело в том, что «регулировать» вовсе не означает «создавать», «порождать» и в этом смысле определять соответствующие явления. Существуют, например, регуляторы давления, температуры, уровня, скорости, направления, частоты, мощности и т. д. Совершенно очевидно, что они только регулируют, т. е. устанавливают известные пределы давления, температуры и т. п., но не создают, не порождают их. Смысловое значение слова «регулятор» ни в какой мере не изменяется в случае применения его к праву. Поэтому когда говорят о правовом регулировании экономических отношений, то этим отнюдь не утверждается первенство права перед экономикой. Вместе с тем, никто не отрицает способности права как возведенной в закон воли господствующего класса регулировать движение общественно-производственных отношений в определенном направлении, которое предопределяется действующими объективными экономическими законами общественного развития.

Когда же отрицание регулирующего значения права для общественно-производственных отношений обосновывается ссылкой на объективную природу последних, то при этом предается забвению тот чрезвычайно важный факт, что в названных отношениях участвуют люди, «…одаренные сознанием, действующие обдуманно или по страсти, ставящие себе определенные цели»^[22]. Деятельность людей как участников общественно-производственных отношений не является для них чем-то потусторонним. Поэтому признать, что право регулирует поведение людей в сфере таких отношений, это и значит по существу признать, что в доступных для него пределах, а именно – в пределах общественной деятельности человека, оно регулирует самые производственные отношения.

Действительно, как происходит правовое регулирование поведения участников общественно-производственных отношений? Включается ли то поведение, которое регулируется нормами права, лишь в идеологическое (правовое) отношение или оно является составной частью также и материального (экономического) отношения? Перед нами, например, меновое отношение, юридически оформленное посредством договора купли-продажи. Что же, в процессе исполнения договора продавец и покупатель выполняют два ряда действий: материальные – относящиеся к области экономики и юридические – относящиеся к области права? Нет, конечно! Одни и те же действия, ими совершаемые, обладают и экономической и юридической природой, – эти действия являются экономическими, поскольку они приводят к реализации менового отношения, но так как те же действия закреплены в договоре, а их совершение составляет обязанность договорных контрагентов, то они вместе с тем приобретают и юридический характер. Итак, перед нами одно и то же поведение, являющееся экономическим по содержанию и юридическим по форме.