Высокий худощавый отец. Эспен всегда в глазах дочери был самым красивым и элегантным мужчиной. Платиновый блондин с васильковыми глазами, в которых таился то ли ироничный, то ли шутливый взгляд, делавший их носителя неотразимым для женщин. Но сердце его без остатка полнилось любовью лишь к единственной женщине. Катина Руссу на две головы ниже избранника, олицетворяла персонаж из сказки. Эльфийка, так её и звали близкие за стройность, изящество и чудные миндалевидные глаза с редчайшим оттенком сапфира. Мама улыбалась так, как никто в целом свете – её улыбка, мягкая и женственная, сохранила детское озорство. А маленькая Оли, щебетунья и фантазёрка, всегда простирала старшей сестре ручки с пухлыми пальчиками, готовая обнять и расцеловать даже, если на то имелись возражения.

Что с ними? Уцелели ли они? Только бы с ними всё было хорошо! Она не может их потерять! Не может!

– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!

Зиновия требовала у белой пустоты, заклинала, умоляла, угрожала.

Тело спящей девушки зашлось в конвульсиях. Дело – дрянь.

Нужно помочь, видно сил у девахи совсем не осталось.

Шаманка вынула из украшенной ручной вышивкой, тканой сумы льняной сверток. В нём лежал гребень изящной работы, выполненный целиком из белого перламутра морской раковины. Верхушка – голова волка – облицована серебром, глаза инкрустированы радужными опалами, а два длинных зубья-клыки мерно блестели мелким вытянутым жемчугом.

– Что ж, иначе несдобровать, – мирясь с тем, что должно случиться, произнесла Евья.

Заклинательница быстро зашептала над гребнем заговор на древнем забытом языке, а затем, издав животный вопль, одним молниеносным движением вонзила украшение в мокрые от пота волосы девушки.

Молния, ослепляющая и обжигающая, сотрясающая и возвращающая к жизни, прошила её насквозь. Зиновия не могла дышать, кричать, даже моргнуть. Она зависла, замерла в вечности. Но тут же вечность забурлила, заохала, закричала многоголосьем настолько чудовищным, что хотелось оглохнуть, только бы избавиться от этой какофонии, этого гама, этого шума.

И тут надо всем этим проревел один единственный глас, перекрывающий всю эту симфонию разноголосицы:

– Просыпайся, Зиновия! Пора проснуться! Открывай глаза, дитя!

Евья дрожала. Ток энергии сотрясал её тело, но она держала рукой наконечник гребня. Нельзя выпускать его, иначе девчонка потеряется.

– Просыпайся, ну же! – звала она гортанным, певческим голосом.

Ещё немного. Да, девочка на самой границе, на поверхности. Ещё чуть-чуть и…

Сильная рука шаманки выдернула гребень из светлых волос.

Молния вышла из тела Зиновии, забрав с собою белый свет. Стало так темно, что с испугу, будто ослепла, девушка зажмурила крепко глаза, а когда отважилась открыть…

Спящая затихла. И вдруг глаза её резко окрылись, в них чередовались страх и безумие. Зиновия приподнялась на ложе.

– Тише, тише, дитя, – зашептала Евья, добавив скороговоркой древний заговор.

То, что казалось безумием, ушло из девичьего взгляда, остался испуг.

– Ирина! – позвал уставший голос шаманки.

Дверь тут же распахнулась. Нетвёрдым шагом через порог ступила женщина, но обнаружив, что та, за кого она так сильно переживала, жива и очнулась, тут же бросилась, точно кошка к котёнку, и принялась успокаивать на свой лад.

– Это я, подружка, я. Всё получилось. Ведь так? Ты вспомнила?

Девушка шалым взглядом буравила приятельницу. Воспоминания упорядочивались в ней – ступенька за ступенькой.

Ирина Яншина, спасительница Зиновии, по воле случая, или по предрешению судьбы, оказалась у Титкуля как раз после падения в бирюзовые воды дипломатической машины. Полгода жила в её доме Зиновия, которую как рыбку выловила и вытащила на песчаный берег ирангийка. Полгода в плену пустоты незнания, без памяти о себе. Полгода!

– Как душно, – прохрипел голос девушки. Как же жарко в спальне!

– Теперь можно, – разрешила Евья, тяжело плюхнувшись на табурет. Гребень она положила на ткань, в которую он был завернут.

Ирина поспешила раскрыть окно, правда, не целиком. На улице чернела ночь переменчивого декабря, нынче ночи теряли промозглость и накалялись студеностью, готовясь к настоящей зиме.

– Мои родители, сестра. Что с ними? Они спаслись? – заговорила Зиновия, как только до неё дошёл поток свежего воздуха.

Как же горчило в горле от нажжённых в комнате трав! Гадость! Девчонка поморщилась, прогоняя прочь соблазн сплюнуть с языка травянистый вкус.

– О! – выдохнула обречённо Ирина Яншина, отводя в сторону глаза.

– Ира, – требовательно зазвучал голос её младшей подруги, – ответь.

Нервно сглотнув, приятельница, что старше была всего на восемь лет, нехотя встала, подошла к книжному шкафу и, вытащив пару увесистых книг, извлекла с полки сложенный вчетверо газетный лист. Развернув его, она не глядя в глаза Зиновии, протянула. Столько жалости за полгода проживания в лице спасительницы девушка ещё не видела. Недоброе предчувствие спазмом перехватило горло, но пальцы уже хватко вцепились в газетный край, точно так же, как ловили кусочки пазла памяти.

Это была передовица столичной газеты «Вестник Иранга». Руки задрожали, ещё не читая, Зиновия уже знала – случилось непоправимо страшное. Оглавление: «Дипломат из Мириса погиб в водах Титкуля».

В носу защипало, воздуха катастрофически не хватало, тело пробила крупная дрожь. Но даже сквозь пелену выступивших слёз она упрямо читала – от первой буквы до последней.

«В субботу 29-го июня машина с дипломатом из Мириса, Эспеном Стуре, а также с его супругой, обеими дочерьми и водителем упала с моста в озеро Титкуль, куда, очевидно, ехало семейство отдохнуть после завершения съезда ООД. О катастрофе стало известно после анонимного звонка, сделанного женщиной, отказавшейся называть своё имя. В результате погибли Эпен Стуре, его супруга Катина и водитель Вендель Ноак. Тела дочерей – 17-летней Зиновии и 6-летней Оливии не найдены. Поиски продолжаются. Предварительное заключение причины катастрофы, приведшей как минимум к трем смертям: водитель не справился с управлением автомобиля, превысив допустимую скорость при пересечении моста. О дальнейших деталях расследования читайте в следующих выпусках нашей газеты».

– Чушь! Вендель – превосходный водитель, – взъярилась Зиновия Стуре, скомкав газетный лист так, словно он сам только что говорил. – В нас стреляли, потому машину и занесло.

Не зная как утешить подругу, Ирина дотронулась до плеча, но та порывисто вырвалась и подбежала к распахнутому окну. Зиновия и не подозревала, как слаба. Ноги еле держали, ей пришлось опереться руками о подоконник, чтобы не свалиться на пол. Глубокими вдохами она заглатывала воздух, пересиливая навалившуюся истерику: мама и папа мертвы. Их больше нет! Она никогда больше не увидит папиного ироничного взгляда и не услышит мамин заразительный смех.

Но сестра? Оли! Этот маленький огонёчек в сердцевине черноты обдал надеждой. Она, не оборачиваясь, спросила:

– Оли нашли?

– Дорогая, ты бы отошла от окна. Ты пропотела, а воздух ещё холодный, – заметила в ответ Ирина.

– Ответь, прошу.

– Нет, её не нашли, как и тебя, – уточнила приятельница. – Это я звонила в тот день в полицию. А тебя спрятала у себя. Ты была так беспомощна и всё время бормотала про праведников.

Девушка медленно обернулась, на фоне чернеющего окна её ночная сорочка показалась Ирине саваном, отчего её передернуло. Глаза с унаследованным редким сапфировым оттенком сверкнули гневом.

– Значит, официально я мертва?

– Пропала без вести, так вернее сказать. Но через полгода, вероятно, следствие остановят и тебя официально признают погибшей.

В комнату вбежал маленький зверёк. Фенек. Миниатюрная лиса смотрела большими тёмными глазами на Ирину, к которой у неё была особая привязанность. Короткая заострённая мордочка ткнулась в щиколотку хозяйки, потёрлась большими ушами, требуя внимания.

– Не сейчас, О́лумб, не сейчас, – безрадостно отмахнулась от любимца Ирина.

Фенек приподнял мордочку, коротко тявкнул и выбежал из спальни прочь, только и мелькнул пушистый хвостик с чёрным кончиком.

– Но она могла спастись, как и я! – схватилась за соломинку Зиновия. – Её также мог кто-то выловить, подобрать. Тело же не нашли.

– Не питай иллюзию, детка, – раздался голос старой шаманки. – Под Титкулем расположена целая сеть пещер, которые настолько протяжённы, что проходят под горным краем Шлохх до самого Лихого моря. Титкуль немало прибрал наивных душ, прельстившихся покоем его глади. Тело твоей сестры уже давно могло достичь моря.

– Нет! Неправда! Я её пристегнула ремнем. Если бы она утонула, то ее бы обнаружили вместе с родителями! – истерично запричитала Зиновия. Как же больно и горько в горле!

– Но, милая, такой исход мог произойти, – примирительно вставила Ирина и тут же пожалела.

– Нет! Оли жива! Жива! И я её найду!

– Хорошо, хорошо, – испугано зашептала та, что приютила сироту. – Только отойди от окна, пожалуйста.

Ирину поманила к себе рукой Евья.

– Она вернулась не одна, – прошептала шаманка женщине на ухо, когда та подошла. – Я чувствую в ней силу, которой прежде не знала и которой равных нет во всём Терриусе. Это страшная сила, разрушительная.

Ирина недоумённо посмотрела на заклинательницу – только ещё этого не хватало. А гнев Зиновии набирал обороты.

– Праведники! Это они виновны в смерти папы и мамы. Это из-за них пропала Оли. Ненавижу их! Не-на-ви-жу их!

Ярость клокотала в ней подобно бурлящему вулкану. Руки, откинутые назад, сжались в кулаки. Спина выгнулась. Миндалевидные глаза, широко распахнутые, побелели. Лицо исказила маска свирепости. Сущая фурия. Ирина утратила дар речи, она не узнавала свою подругу, милую, тихую девчонку, приветливую и безобидную.

Но Евья сообразила, что к чему. Гребень снова оказался в её руке, а затем она ловко подскочила к беснующейся «пациентке» и снова вогнала в растрёпанные волосы перламутровый гребень. Изумление сменило гнев на милом личике Зиновии. Она бессильно осела на пол, на четвереньки. К ней подскочила Ирина и притянула к себе. На плече приятельницы девушка разрыдалась.

– Держи при себе этот гребень, девочка, – назидательно и сухо произнесла шаманка, неспешно укладывая не пригодившиеся травы в котомку. – В тебе огонь разрушения. Он будет поджидать, когда гнев возьмёт верх над тобой и воля твоя над ним ослабнет. Гребень не даст тебе утратить контроль. Не забудь.

И Евья, не прощаясь, ушла.

Когда рыдания сошли на нет, а Зиновией завладело туповатое чувство покоя, она отпрянула от терпеливо сидящей подле Ирины и посмотрела той прямо в глаза. Раскрасневшие мокрые сапфировые, а напротив серо-зелёные, с тёмными кругами под глазами от недосыпа и тревоги.

– Ира, ты мне как сестра, – ослабшим голосом выговорила Зиновия. – Нет, ты больше. Ты как близкая подруга. Помоги мне, прошу! Помоги найти Оли и отомстить праведникам!

Ирина Яншина отшатнулась. Тягаться с праведным братством – чистейшее безумие! Это всё равно, что рубить головы гидре – неблагодарное, а главное, опасное предприятие.

– Умоляю! Ира, кроме тебя у меня никого нет!

Столько мольбы, боли и просьбы было в сапфировых очах девушки, что жалость взяла верх.

– Хорошо, я попробую. Я сделаю всё, что смогу, Зиновия. Но и ты должна кое-что сделать.

Младшая товарка согласно закивала головой.

– Ты откажешься от своей фамилии. Возьми фамилию матери или придумай себе иную. И лучше тебе на год затаиться. Пусть праведники уверятся, что их операция с мостом через Титкуль прошла успешно.

Как ни странно, Зиновия твёрдо кивнула. У мамы была красивая фамилия в девичестве: Руссу. Зиновия Руссу. Это звучало как начало чего-то многообещающего. Как приговор для праведников.

– Хорошо, Зиновия. С этого и начнём, – медленно встала на ноги Ирина Яншина, помогая подняться и подруге. – Как только ты окрепнешь, мы начнём поиск твоей сестры. Когда я тебя нашла, твоя память при тебе была неполной. Могло подобное произойти и с твоей сестрой. Она маленькая, будем надеяться, что она спаслась и в добрых руках. А теперь иди, ложись и спи. Ты вымотана, я тоже. Нам обеим нужно отдохнуть. Поговорим позже.

Зиновия безропотно улеглась обратно в кровать и почти сразу уснула. Ирина захлопнула окно и, постояв недолго подле мирно спящей девушки, отправилась в свою комнату. Заворачиваясь в постели в одеяло и уже ощущая давление сна, она подумала: «Она не отступится. Слишком упёртая. И чертовски милая. Она меня утянет в омут. Мы обе утонем».

Сон изгнал беспокойство, разгладив мысли и морщинки на лбу Ирины. Во сне она улыбалась.

На улице около дома впервые объявился волк. Шкура его белела почти точь-в-точь, как та пустота, из которой вырвалась Зиновия Руссу.