Глава 3

Паша считал себя человеком добрым. Окружающие его люди разделяли это мнение. «Мухи не обидит» – это про него. Паша за жизнь свою не только физической боли никому не причинил, даже голоса ни разу не повысил. Жена считала это трусостью, мама слабохарактерностью и только дочь – достоинством. Для нее Паша был лучшим мужчиной на земле. А она для него… Центром вселенной!

Его детка… Дашенька. Он полюбил ее еще до того, как она появилась на свет. Да буквально сразу, как узнал, что станет папой, так и полюбил… Комочек плоти. Без ручек, ножек, не говоря уже о прочем. То есть Паша не знал доподлинно, какого пола родится ребенок. Но почему-то был уверен – женского. Он себе сразу представил бутузика с розовым бантом на макушке. Этот самый бант он начал цеплять на волосы своей девочки, когда они были еще пухом. Жена ворчала, мама крутила пальцем у виска, обе считали, что ребенку, который едва сидит, больше подойдет чепчик. А Дашеньке нравилось. Когда она видела себя в зеркале с бантом на голове, заливалась смехом. Правда, вскоре она этот бант сдирала и начинала то теребить, то тащить в рот.

Даша росла славным ребенком: некапризным, приветливым, сообразительным. Болела редко. Но ее матери не нравилось, что девочка не имеет друзей. Другие дети друг к другу в гости ходят, играют вместе или просто гуляют, а Даша сидит дома одна, рисует, книжки читает (до того как научилась читать, листала) да своим куклам платья шьет. Она не понимала, что у дочери есть друг. Настоящий. Единственный…

И это ее отец.

Все свободное время Паша проводил с Дашей. Они и гуляли, и играли, и ходили вместе в гости. Да не к детям, а к взрослым. Двум дядям Сашам. Первый был двоюродным братом Павла, второй другом. Оба Саши не нравились супруге, и она не желала видеть их в своем доме (хотя каком своем, если они жили с Пашиной мамой в ее квартире). А вот Даша к обоим прониклась симпатией. С ними ей было весело. Дядя Саша любил выпить и «под мухой» играл с девочкой не в прятки, салки, а тем более дочки-матери и больницу, а в космонавтов, пиратов, циркачей. Иногда в зоопарк – папин брат изображал разных животных, а Даша угадывала, кого именно. Второй Саша, его она называла дядечкой Сашечкой, потому что друг отца был таким крохотным, что походил на подростка, развлекал ее песнями и частушками. Он знал их такое количество, что ни разу не повторился, исполняя их. Он тоже выпивал, но редко. Но когда принимал на грудь, не мог остановиться. Пил столько, что терял человеческий облик. В такие дни Паша дочь с собой к дядечке Сашечке не брал. Ходил один. Проверял друга. Потому что заставить его остановиться не мог никто. Саша сам, пропившись дня четыре, максимум неделю, завязывал и держался от трех месяцев до полугода.

– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты! – ругалась Лена, жена Павла. – Связался с алкашами, позоришь себя!

– Но папочка же не алкаш, – вступалась за Пашу дочка, тогда еще совсем маленькая, четырехлетняя. – Он вообще не пьет.

– А думают, что синячит вместе с дружками.

– Кто так думает? – недоумевала Даша.

– Все! – безапелляционно заявляла ее мать. – Нет бы с соседом Петровым подружился, он уважаемый человек – председатель ТСЖ, так нет, связался с шушерой какой-то…

– Почему с шушерой? Дяди Саши хорошие.

– А ты откуда знаешь? Уж не водит ли твой папаша тебя к ним в гости? – сурово говорила мама и грозно смотрела на мужа. – Ты мне ребенка к ним таскать не смей, понял?

Паша кротко кивал. И в такие моменты Дашу охватывал ужас. Неужели он лишит ее игр с дядей Сашей и частушек дядечки Сашечки? Но Паша каждый раз успокаивал дочь, и они продолжали ходить в гости к друзьям Паши, но тщательно скрывали свои визиты не только от мамы, но и от бабушки, чтоб та не проболталась по простоте душевной.

Как ни странно, именно эти попивающие мужики стали самыми близкими Дашиными людьми. После папы, конечно. И, пожалуй, бабушки. Потом следовали дяди Саши и только за ними мама.

Нельзя сказать, что Даша ее не любила. Просто держалась на расстоянии. Жена Павла была женщиной властной, кичливой и крикливой. Все должно было быть по-ее. Муж – вкалывать как проклятый, пробиваться в начальники, дочь – учиться на одни пятерки и блистать талантами. Все для того, чтобы женщина могла хвалиться перед коллегами, соседями и родственниками. Паша же с Дашей, как будто назло ей, звезд с неба не хватали. Муж как работал мастером смены, так и продолжал это делать, дочь неплохо успевала, но получала и четверки, и даже тройки. И, главное, обоих это устраивало. А Лену нет! Поэтому скандалы в их доме вспыхивали часто, и всегда их инициатором являлась супруга Павла. Когда Лена начинала орать, он просто уходил в туалет, запирался в нем и читал газеты, сидя на крышке унитаза. Он не пытался возражать жене, знал, что его все равно не услышат. А дочка с матерью спорила. Что-то ей доказывала. Но последнее слово все равно оставалось за матерью. Или бабушкой. Та, если оказывалась свидетелем скандала, не вмешивалась до тех пор, пока у нее от ора невестки мигрень не начиналась. Тогда-то мать Павла и затыкала Лене рот:

– Не нравится муж, иди, найди другого! У тебя, такой умницы-красавицы, поди, отбоя от поклонников нет!

Бабка знала, куда бить. Дело в том, что Пашина жена Лена не блистала ни умом, ни красотой. Кроме этого не было в ней того женского шарма, что делает некоторых дурнушек пикантными, интересными, очаровательными – в общем, желанными.

Паша познакомился с Леной в заводской столовой. Оказались за одним столиком, потому что свободных мест больше не было, разговорились. Девушка понравилась ему в общении, а вот внешне не очень. Серенькая. Разве что глаза хороши. Ему всегда черноглазые нравились. А у Лены очи как две вишни были.

Она сама его пригласила вечером погулять. Паша не отказал. И они провели время просто чудесно. Лена тогда очень старалась казаться легкой, милой, веселой, понимающей. У нее получалось. Или же просто Паша плохо разбирался в женщинах?

Он не собирался вступать с ней в романтические отношения. Дружить – да. Помогать по малости. Но Лена, засидевшаяся в девках, во что бы то ни стало решила заполучить Пашу. Холостой, непьющий, работящий, да еще и мягкотелый. Если за такого серьезно взяться, можно в люди вывести: сначала в мастера цеха, затем в начальники. Тогда она еще не знала, что тихушник Паша крайне упрям и заставить его делать что-то против воли невозможно.

В кровать Лена его затащила спустя два месяца после знакомства. И вскоре сообщила Паше, что беременна. Он, как честный человек, сделал ей предложение.

Маме невестка не понравилась: невзрачная, необразованная, склочная. Но она радовалась тому, что Паша наконец женился. Ему было тридцать четыре года на тот момент, уже не мальчик. Да и внуков женщине хотелось.

Через шесть с половиной месяцев после свадьбы родилась Дашенька… Пашина отрада.

В двенадцать лет у девочки, на радость матери, открылся талант. У нее появился ГОЛОС! Именно так, с больших букв. Потому что пела она и раньше – ходила в хор. Но была одной из многих. И вдруг стала солисткой. Руководитель хора поставил Дашу вместо заболевшей «примы» и был крайне удивлен тому, что она поет гораздо лучше ее. Ведь он всех прослушивал, прежде чем принять в хор, и Даша не выделялась среди других. И вот спустя два года она обрела соловьиный ГОЛОС.

– Обязательно наймите девочке педагога по вокалу, – советовал Елене руководитель хора. – Талант нужно развивать.

– Конечно, обязательно, – заверяла его радостная мать. Наконец-то у нее появился повод для гордости.

– Я дам вам телефон отличного преподавателя. Он просто волшебник.

Лена позвонила тому, но, услышав, сколько «волшебник» берет денег за свои услуги, чуть не захлебнулась гневом. Одно занятие стоило, как… как… кроссовки! Причем не рыночные китайские. А вполне себе неплохие. А заниматься следовало как минимум два раза в неделю. Грабеж!

– Пусть Саша с ней позанимается, – предложил Паша.

– Какой еще… – усмехнулась Лена. – Уж не твой ли братец?

– Нет, другой Саша.

– Алкаш?

– Он не пьет уже больше полугода. То есть перешагнул свой рубеж. Говорит, все, завязал окончательно.

– Даже это не делает его педагогом по вокалу, – запальчиво возразила Лена.

– Это нет. А диплом его говорит о том, что Саша получил прекрасное образование по классу вокала.

– Кто? – уничижительно протянула жена.

– Саша, – терпеливо повторил Павел. – Между прочим, в консерватории учился. На народном отделении. Он с радостью позанимается с Дашенькой. Причем абсолютно бесплатно.

Лена согласилась на это, и отец с дочерью получили полное право посещать дядечку Сашечку.

Это было замечательное время! Даша со своим новоявленным педагогом распевалась, а Павел со вторым Сашей, присоединявшимся к ним, играл в шахматы. Братец прихлебывал из фляжки. А когда выпивал ее содержимое – обычно это был дешевый портвейн, – несся в комнату, где занималась Даша, хватал, взваливал ее на плечо и волок в соседнюю, чтобы играть все в тех же космонавтов и пиратов. И ни учитель, ни отец не возражали. У ребенка должно быть детство. В первую очередь оно: с играми, забавами, дурачеством. И так сначала школа, потом хор, затем занятия. А отдыхать когда?

– Твоя дочь станет великой певицей, – заявлял Сашечка с непоколебимой уверенностью. – У нее не только голос, но и правильное понимание музыки.

– Как это?

– Она слышит ее и чувствует. Этому не научишь. Я помогу поставить голос, а остальное у нее уже есть…

Паша передал эти слова Лене, и она так обрадовалась, что недели две дома скандалов не закатывала.

Когда Даше исполнилось тринадцать, ее голос стал еще красивее. Она уже превратилась в девушку, и он начал приобретать глубину. Сашечка продолжал заниматься с Дашей. Но теперь к нему Павел ее одну отпускал. Он бы и рад был к ней присоединяться, да ногу сломал. Шел с работы домой, запнулся и… Как в кино, упал, очнулся – гипс!

Нога долго заживала. Паша на больничном два месяца проторчал. Из дома только в поликлинику выходил. С друзьями в этот период виделся, лишь когда в больнице лежал. Они его навещали. А как выписался, все. Попал, что называется, в зону отчуждения. Жили они в пятиэтажке без лифта на последнем этаже, и спускаться вниз с костылями было крайне проблематично. Поэтому Паша лишний раз из дома не выходил. А в дом его друзьям был вход заказан. Конечно, явись они, Лена не посмела бы их выгнать, но Саши, зная, как ведьма (они называли ее только так) к ним относится, не рвались в гости. Ждали, когда Паше хотя бы снимут гипс и он станет дочку сопровождать.

…Он на всю жизнь тот день запомнил. Причем в мельчайших деталях. Даже запахи, сопровождающие его на протяжении него – жареных котлет дома, лекарств в больнице, прелой листвы на улице. А еще жженой резины! Когда он ковылял от поликлиники, его едва не сбил автомобиль. Шел дождь, а у водителя старенького «Москвича» плохо работали дворники. Паша чудом не оказался под колесами авто.

Домой он из-за этого явился с опозданием и не застал дочь, она ушла к Сашечке. Запах котлет все еще витал в воздухе. Паша съел одну, попил сладкого чая. В квартире он находился один, жена с матерью куда-то ушли, но если обычно он наслаждался возможностью побыть в тишине и покое, то теперь ощущал какую-то нервозность. Включил телевизор, стал смотреть передачу о Ванге. Рассказ о болгарской ясновидящей его не увлек. Мысли постоянно куда-то уносились. Но по прошествии времени он вспомнил и его. В мельчайших деталях…

Стемнело. Паша подошел к окну и выглянул на улицу. Дождь перестал. Но выпавшие за день осадки образовали огромные лужи, которые долго будут сохнуть. «Надеюсь, Дашенька в резиновых сапогах пошла, – подумал Паша, – а не в кроссовках. Ноги промочит, застудится, голос потеряет…»

Беспокойство нарастало. Не пора ли уже Даше вернуться? Время-то уже…

Он достал сотовый, набрал дочкин номер. Ему не ответили. Когда они с Сашечкой занимались, Даша выключала звук, чтоб не отвлекаться, поэтому можно было не волноваться, значит, еще поют, но…

Паша волновался! Все больше и больше!

Он позвонил Саше. Ответа нет. Он тоже отключал звук на время занятий. Набрал брата. Спросил, не у Санечки ли он. Тот ответил отрицательно.

– А что случилось? – взволновался брат, поняв, что с Пашей что-то не то.

– Даша давно к нему ушла, а все не возвращается…

– На домашний пробовал звонить?

– Он отключен сто лет назад.

– Паш, не так уж и поздно, чтоб волноваться, – попытался успокоить его Саша.

– А я волнуюсь!

– Съездить мне к Сане?

– Будь другом.

– Хорошо…

По его голосу было ясно – бухой. Причем изрядно. В таком состоянии брат обычно очень активен. Так что совершенно точно дома не останется, а направится к Санечке. Пять остановок на метро без пересадок и десять минут пешком. Для брата это хорошее развлечение. В подземке вступит с кем-нибудь в диалог, потом пройдется, продышится. У ларька, что возле дома Сашечки стоит, пивка себе купит разливного. По его уверениям, там оно самое лучшее в Москве.

Поговорив с братом, Паша немного успокоился. Еще одну котлетку съел и выпил очередную кружку сладкого чая. Передача про Вангу кончилась, начались новости. Их смотреть не хотелось – переключил на мультфильмы. Старые добрые советские мультики, главными героями которых выступают очеловеченные звери. Паша любил именно такие. Причем кукольные. В отличие от дочки. Та обожала рисованные мультики, больше диснеевские. Но и «Ну, погоди!» смотрела с удовольствием…

Снова сердце кольнуло! Паша бросил быстрый взгляд на часы. Прошло двадцать минут. Саша еще не добрался до дома Сашечки. Звонить ему бесполезно.

Хлопнула дверь. Паша выглянул в прихожую. Жена!

– Как нога? – спросила она.

– Нормально, – ответил Паша.

Лена кивнула и прошла в кухню. Ей до мужа не было дела. Про ногу спросила не потому, что беспокоилась. Хотела, чтоб он скорее на работу вышел. Больничный оплачивался уже не в полном объеме, и Лена ощущала нехватку денег – Паша отдавал ей всю зарплату.

Нога ныла. Что неудивительно. Кости только-только срослись, да и погода… И все же Паша, взяв трость, поковылял к входной двери.

– Ты куда? – спросила Лена, выглянув из кухни.

– Встречу Дашу.

– Как будто она без тебя дорогу не найдет, – проворчала Лена. – Девке уже тринадцать лет, взрослая.

– Темно на улице, беспокоюсь.

– Осень на дворе. Темнеет в семь вечера.

– Но сейчас уже девятый час.

– Детское время. «Спокойной ночи, малыши!» даже не начались.

Лена была права. Час был не поздний, и объективными причинами паническое Пашино состояние было не объяснить.

– Хочу подышать воздухом, – выпалил он, сорвав куртку с вешалки. – Заодно и Дашу встречу!

– Муки купи! – крикнула ему вслед жена. – Я блинов напеку.

Нога болела все сильнее. Ее жгло так, что мутнело перед глазами. Травмированной конечности требовался покой, но Паша упорно шел вперед.

– Сынок! – услышал он удивленный возглас. – Ты куда?

Это мама, поднимаясь по лестнице, увидела Пашу.

Он отмахнулся. Нервозность достигла пика. Пашу трясло!

Спустившись, он толкнул дверь подъезда. В лицо ударил порыв ледяного ветра. Пока шел дождь, было тихо, но когда он прекратился, подуло. Паша накинул на голову капюшон и зашагал к автобусной остановке. Но на полпути встал на обочине, поднял руку. Маршрутку он может прождать десять, пятнадцать минут, а «бомбила» домчит его без задержек.

Возле Павла затормозил «Рено Логан». Он, не спросив цены, забрался в салон, назвал адрес.

Зазвонил телефон. Паша вынул его и глянул на экран. Саша!

– Слушаю, – выпалил Паша.

– Ты только не волнуйся…

Лучше б он этого не говорил!

– Что случилось? – заорал Паша, напугав водителя.

– Саня в дым пьяный. Спит на полу.

– А Даша?

– Ее нет. Я растолкал Саню, расспросил, он сказал, что была, но, увидев, в каком тот состоянии, ушла.

– Когда это было?

– Он не может сказать. Говорю же, в дым пьяный. Сорвался все же…

– Жди меня у подъезда. Буду минут через десять.

– Ты только не…

Но Паша не стал ожидать окончания фразы, отключился.

Не волнуйся?

Дочь ушла от Сашечки как минимум два часа назад. Где она ходит? На улице то дождь, то ветер! Зашла к кому-то из одноклассниц? Но она ни с кем близко не дружит. А дома папа, которому сняли гипс…

– Можно быстрее? – воскликнул Паша, хлопнув водителя по плечу.

– Нет, – огрызнулся он. – Впереди менты. Не видишь, что ли, встречные машины подмигивают?

Они ехали не так уж и медленно, но Паше казалось – тащатся как черепахи. Наконец, он увидел знакомые здания и остановку. А еще две полицейские машины с мигалками. Причем только одна из них принадлежала сотрудникам ДПС.

– Что-то случилось, – пробормотал водила.

– Авария?

– Нет, посерьёзней беда…

Паша сам не знал, что заставило его попросить бомбилу остановиться, не доехав до дома Сашечки. Просто вдруг ощутил непреодолимое желание выйти. И когда авто остановилось, он вывалился из дверей чуть не в руки одного из полицейских.

– Сюда нельзя! – рявкнул он. – Не видите, что ли? – И указал на яркую ленту, опоясывающую участок сквера за его спиной.

– Что произошло? – выдавил из себя Паша, заметив, что на пожухшей траве лежит человек. Явно, мертвый.

– Убийство. Идите себе…

Тут к трупу подбежал мужчина с чемоданчиком. Наверное, криминалист. Он опустился на корточки, взял покойника за руку и…

Рукав плаща задрался, оголив запястье, и Паша увидел на нем знакомый браслет. Точно такой, массивный, с ярко-розовыми стразами, он подарил дочери на день рождения. Для бижутерии он был слишком дорогим, и Лена была против покупки, но Паша, зная, как Дашенька хочет его, приобрел.

Он рванул вперед, оттолкнув полицейского.

– Куда? – взревел он, схватив Пашу за локоть. Но тот вырвался, хотя хватка была медвежьей. – Мужики, тут псих какой-то, держи его! – крикнул полицейский своим коллегам.

Но Паша не дал себя удержать. Он подбежал к трупу, упал на колени…

Только не Даша, только не Даша…

Билась мысль в унисон с пульсацией крови в висках.

Браслет – ведь это ничто! Мало ли таких?

Но в мокрой траве лежала именно его дочь. Со страшными багрово-красными следами на шее. С открытыми глазами, в которых застыли недоумение и ужас. С прокушенной от боли губой с остатками блеска любимого оттенка «карамель». Паша понял, что Дашу задушили, но не сразу сообразил, что струной. Она обвивала шею дочки, как змейка.

В следующий момент Павла схватили. Уронили лицом вниз.

Если бы его убили, он был бы рад. Или хотя бы покалечили. Но тут прибежал брат Сашка, стал орать, чтоб отпустили, потому что он отец…

Что было потом, Паша не помнил. У него что-то взорвалось в голове.

Но даже после этого он не умер. У него всего лишь случился микроинсульт, после которого восстанавливаются всего несколько дней.