Она сидела перед зеркалом и стирала яркий макияж с лица.
– Лола, ты чего, дура, делаешь? – послышался крик управляющего клубом Ленчика. Он был тщедушным, расфуфыренным и до невозможности нелепым внешне, эдаким карикатурным геем, каких показывают в комедиях, только с красивым низким голосом. Когда она услышала его по телефону, то представила себе импозантного мужчину крепкого телосложения, но, явившись на собеседование, увидела перед собой… этого петушка. У него и гребешок имелся. Жиденький, выкрашенный в оранжевый цвет, залитый гелем.
– Чего тебе, Леня? – устало спросила Лола. На «дуру» она не обиделась. Ленчик оскорблял всех работников и обычно матерно.
– Ты по кой… морду стерла?
– Отработала, вот и стерла.
– У нас вип-ложу заняли, не видела, что ли? Депутат со своими помощниками завалился, будут деньгами сорить. Давай обратно малюйся.
– Я устала, как собака. Ноги гудят.
– «Финалгоном» помажь.
Она упрямо мотнула головой.
– Нет, ты не дура, ты идиотка! Клиническая… – управляющий склонился к ней, чуть не вжал свое лицо в ее. У него были широкие поры, и сколько бы он тонального крема на кожу ни наносил, это было заметно. – Тебе в трусы чаевых насуют столько, что сможешь за месяц вперед заплатить за ту халупу, что ты снимаешь в Бутово. Или ты уже перестала в деньгах нуждаться после того, как подцепила Виталю? Часики тебе подарил и новый айфон, а ты до задницы рада! Так вот знай, таких, как ты, у него в год по дюжине. Думаешь, ты первая, кого он из нашего клуба увез?
– У тебя изо рта воняет, – поморщилась Лола и отстранилась. Она сказала неправду, пахло от него мятной жвачкой. Но кому приятно, когда грубо нарушают границы личного пространства? – А теперь выйди, пожалуйста, мне нужно переодеться. – На ней все еще было белье и высокие лаковые сапоги. В них чудовищно потели ноги, поскольку материал был искусственный, зато он отлично переливался в свете огней.
– Или взбираешься через десять минут на свою тумбу, или валишь отсюда на хрен и больше не возвращаешься! Что выбираешь?
– Валю на хрен. – И демонстративно стянула с себя трусы. Ленчик не переносил вида женских гениталий. Они вызывали у него омерзение. Смачно выругавшись, он умчался из гримерки. А Лола стала спокойно переодеваться в обычную, как они, танцовщицы, шутили, «гражданскую» одежду. Хватит с нее Ленчика, танцев на тумбах и барных стойках, озабоченных мужиков… и даже денег, что они совали ей в трусы.
…Вообще-то Лолу звали Леной. Лена Александрова родилась под Калугой. До семнадцати лет прожила в деревне с дивным названием Васильки. Семья ее была замечательной, хоть и неполной (а с другой стороны, как посмотреть?). Мужики как-то не приживались… Прабабушкин погиб в финскую войну, больше она замуж не выходила. Бабушка своего выгнала, потому что пил. А мама родила Лену вне брака. Так и жили вчетвером… Потом втроем… вдвоем.
Прабабушка умерла в девяносто семь. Могла бы протянуть и дольше, но оперировать ее сломанный таз врачи отказывались (пеняли на возраст), на коммерческую клинику средств у семьи не было, и старушка зачахла, лежа в кровати.
Для Лены потеря прабабушки стала страшным ударом. С ней девочка была особенно близка. Именно в ней видела родственную душу.
Вдвоем с мамой они остались, когда Лене исполнилось пятнадцать. Бабушка умерла довольно рано, в шестьдесят пять. И после похорон стало ясно, что на ней держалось все: дом, хозяйство, быт, финансовая стабильность. Александровы никогда не бедствовали, хоть и не жировали. Все необходимое у них было. Начиная от большого телевизора, заканчивая добротными башмаками. Даже автомобиль имелся. «Копейка». Бабушка на нем в Калугу на рынок ездила, там продавала овощи с грядки, зелень, яйца, курятину. Выручала не особо много, но у нее еще и пенсия имелась, и им хватало. А вот мамина зарплата куда-то улетучивалась. Небольшая, учительская, но все же она стабильно выплачивалась.
Когда бабушки не стало, все пошло прахом. Зачах огород, передохли куры, в кухонных ящиках волшебным образом перестали появляться крупы, чай, зато квитанции за свет и водоотведение начали копиться. Лена пыталась хоть что-то сделать: она полола грядки, опрыскивала черноплодную рябину, из которой прабабушка такое вино делала, что не хуже хереса, иван-чай собирала в лесу – его если заварить, будет очень даже приятный напиток. Мама же погрузилась с головой в творчество.
Она преподавала русский и литературу. На досуге писала рассказы. В стол. А все потому, что когда-то она показала одно из своих произведений маме, та прочла и раскритиковала. А вскоре и ее ухажера. В итоге ни публикаций, ни мужа.
Ленина мама, Мария Константиновна, считала, что, если бы ее поддержала семья, она всего бы добилась и в карьере, и в личной жизни. И ее рассказы стали бы популярными, и деревенский баянист стал бы хорошим мужем. Но коль такого не произошло… Что делать? Писать и рожать для себя.
Когда Лена поступила в университет и уехала в Калугу, Мария Константиновна пустилась во все тяжкие. Она привела в дом какого-то хмыря, иначе не скажешь и… Этот самый дом заложила банку, чтобы получить деньги. На них она опубликовала свой сборник рассказов.
Обо всем этом Лена узнала, приехав к маме в гости. Она отсутствовала всего три месяца. Но когда явилась… Тут вам здрасьте! Сидит за столом дядя в труханах в полоску, чешет пузо, водочку наяривает под борщец, естественно, пакетный (Мария Константиновна готовить умела только яичницу да макароны), а кругом книги… Мамины. Тысяча экземпляров. Точнее, девятьсот восемьдесят. Двадцать раздарила коллегам. Остальные намеревалась продать.
Не стоит и говорить о том, что разошлась только десятая их часть. Матушка решила, что дело в том, что на рассказы малый спрос, и взялась за роман. Детективный. Пока она писала, ее сожитель потихоньку погуливал и выпивать стал чаще. Мария Константиновна этого не замечала – она вся была погружена в творчество, а в свободное от него время работала. О том, что ее долг банку все увеличивается, от дочери скрывала. Да еще врала, что ее хмырь хорошо получает, поскольку мастер на все руки, и они не нуждаются. Он на самом деле мог и сантехнику сменить, и крышу покрыть, и печку выложить, только лень ему было. Из-за этого его супруга из дома выгнала, а истосковавшаяся по мужской ласке Мария Константиновна приветила.
От нее, к слову, он ушел сам. Сказал, что устал от пакетных супов и макарон, – и быстро нашел себе домовитую вдовицу.
Мама излила свое горе в любовном романе, но ни он, ни детектив редакторов не заинтересовали, а за свой счет напечатать Мария Константиновна уже не могла.
Лена училась на третьем курсе, когда ей позвонили из банка и сообщили, что, если долг не будет выплачен до конца месяца, у них заберут дом.
Справившись с первым шоком, поинтересовалась, сколько они должны. Оказалось, семьсот тысяч (под какой же процент ты брала ссуду, Мария Константиновна?).
Для Александровых, мамы-учительницы и дочки-студентки, сумма неподъемная.
– Пусть забирают, – сказала ей лучшая подруга Катюня, выслушав рассказ Лены.
– Как пусть? Ты что?
– Дом в вашей глуши не стоит таких денег.
– Да, соседи за пятьсот продали.
– Да ваш еще и ветхий.
– Но он старинный. Его построили в начале ХХ века. Это наше родовое гнездо. Как отдать его на растерзание? И потом… Где нам жить?
– За семьсот вы в соседнем селе квартиру купите. Ты пока в общаге, матушку кто-нибудь да приютит. Закончишь бакалавриат, устроишься на работу, возьмешь ипотеку…
– Нет, я не отдам свой дом. Ни за что!
– И что будешь делать?
– Искать деньги.
– Удачи тебе, – кисло улыбнулась Катюня, ни на миг не поверив в успех.
А Лена была полна решимости. Она ходила по банкам, знакомым, знакомым знакомых… Понимала: всю сумму сразу ей никто не даст, но надеялась насобирать по частям. Но увы… Больше двухсот пятидесяти не получалось. Лена решила заткнуть глотку банку хотя бы этой суммой, но тут пришла помощь откуда не ждали…
Катюня была такой же, как и подруга, бесприданницей, только городской. Жила с дедом и бабкой, и как она сама говорила, они последний хрен без соли доедали. Пару сотен занять могла, но больше у нее просто не было. И вдруг… Заявляется в общагу в бриллиантах.
Лена всегда думала, что они от фианитов отличаются только ценой, но, когда увидела в ушах Катюни, сразу поняла: они… Лучшие друзья девушек!
– Я нашла для тебя деньги, – выпалила подруга. – Только ты сразу не психуй и не отказывайся… Подумай.
– Ты ограбила ювелирный магазин и хочешь взять меня в подельники?
– Нет, я познакомилась с богатым дядей.
– Где?
– На работе. – Катюня четыре дня в неделю обслуживала столики в ресторане. – У нас заведение простенькое и никогда мы не видывали людей выше среднего класса… А тут такие дяди заходят! Двое! Оба, конечно, уже старые… – Для двадцатилетних «старые» – это сорок плюс. – Но холеные, важные. Из Москвы приехали что-то тут у нас перекупать, но в аварию попали на своем «Мерседесе», а чтобы не скучно было ждать эвакуатора, решили перекусить.
– И один из них в тебя влюбился?
– Хотелось бы в это верить, но я не такая наивная, как ты.
– Я не…
– Брось, Ленка. Ты веришь в сказки. Я – нет. Этот дядя меня возжелал. Я поломалась для вида, но все же согласилась на свидание с ним. Мы вечером встретились, провели вместе ночь, а утром он мне подарил это. – Она щелкнула себя по ушам.
– Очень красивые серьги.
– Согласна. Но если бы он не сорвал с них бирки и коробку не выкинул, я больше обрадовалась бы. Зачем мне эта роскошь? Я последний хрен без соли доедаю.
– Ты хочешь их продать?
– Я сдала бы их. А теперь их примет только ломбард. Но мне жалко терять пятую часть цены. К тому же я надеюсь, что мы еще встретимся и тогда он увидит, что его презент мне дорог, ношу не снимая…
– Пока не звонил?
– Нет. Но у меня есть номер, и я думаю сама набрать. Сделаю это не только для себя, но и для тебя.
– Не поняла.
– Второй дядя, Федором его зовут… Моего – Костей. И мой моложе, симпатичнее, но Федор богаче. Он главный буржуин. Так вот у него фетиш. Хочет девственницу. Да не заштопанную – настоящую. В интернете искал. Но всем этим инстаграмщицам веры нет. Это мне Костя рассказывал.
И тут Лена поняла, к чему ведет ее подруга!
– Все, Катюня, не продолжай, – замотала головой она. – Я не согласна…
– Дура ты, Ленка! Такой шанс срубить бабки, считай ни за что. Или ты так своей целкой дорожишь? Неужто суженому ее в дар хочешь преподнести?
Нет, Елена Александрова оставалась невинной не потому, что берегла себя до свадьбы. Она и до нее с удовольствием отдалась бы мужчине. Но любимому. Не девственной плевой дорожила Лена (ее, как Катюня заметила, можно заштопать), своей непорочностью эмоциональной и энергетической. Впервые, как ей думалось, не телом отдаешься – душой. Если это по любви…
– Федю тебе небеса послали, неужто не понимаешь? – продолжила подруга. – Другого шанса сохранить дом не представится.
– Это же… – Лена всхлипнула. – Это же проституция… – И зарыдала так, как только на похоронах прабабушки плакала, с соплями до губы, воем, икотой.
Катюня дала ей прореветься, а когда Лена более-менее успокоилась, сурово спросила:
– Я, по твоему мнению, проститутка?
– Нет, конечно.
– Да ну? А как же это? – и снова щелкнула себя по мочкам ушей.
– Ты встретилась с заинтересовавшим тебя мужчиной и не отказалась от его подарка. Это совсем не то, что говорить – я пересплю с тобой за сережки с бриллиантами.
О проекте
О подписке