Николай Грачев с детства мечтал стать милиционером. Пойти по стопам деда. Михаил Ильич был в Приреченске фигурой легендарной. Даже когда ушел на пенсию, к нему за советами шли и молодые коллеги, и те, кто находился по другую сторону закона. Сколько конфликтов дед уладил, не счесть. Городу мало культурой напитаться, ему еще и дисциплина нужна. За порядком, особенно в лихие девяностые и разнузданные нулевые, кто-то должен был следить. И не власть, к ней у народа всегда было скептическое отношение. Старейшина. Вожак. Мудрец. Справедливый вершитель. Человек, кого не боятся, а уважают. Когда старый завод делили, именно Михаил Ильич, или просто Ильич, так его все называли, проконтролировал, чтобы все мирно прошло. А после постройки второго завода сделал все для защиты города от приезжих беспредельщиков. В Приреченске тогда был смотрящим вор в законе Кудря, и Ильич смог сделать его своим союзником. Сейчас дед был уже стар. Ему перевалило за семьдесят пять. Он являлся почетным жителем города, но обитал в «Лире». Купил себе там дачку и перебрался в поселок, чтобы заняться огородничеством и разведением пчел. В Приреченске бывал редко. В его жизни перестал принимать участие. Ушел на покой окончательно.

Грачев-младший навещал деда регулярно. И не только, чтобы проведать, привезти вещей, нужных старику, помочь по хозяйству. Коле нравилось проводить с ним время. Больше, чем с кем-то еще, даже с женой. Не только говорить, но и молчать. Они могли сидеть на веранде в креслах-качалках, пить чай с травами и медом и думать о своем. Ильич овдовел в шестьдесят семь. Тогда-то и переехал в «Лиру». Как говорил, доживать свой век. Но здоровья он был богатырского, и горе Ильича не сломило. А от хандры спасался заботами. Поэтому и теперь был бодр и рассудком не ослаб. В прошлом году к нему за советом приезжал следователь из столицы, Колин сокурсник, и дед помог найти вора и убийцу, орудовавшего в подмосковных поселках, всего лишь изучив дело.

Коля дедом восхищался. Тот был ему примером во всем. В том числе в личной жизни. Он женился довольно поздно по тем временам, в двадцать семь. Когда нагулялся и встретил ту, кого увидел своей половинкой. Бабуля Анюта стала той единственной. Дед ни разу ей не изменял. Хотя на него кто только не имел виды! Рослый, сильный, красивый, авторитетный Ильич сводил с ума бабенок. И простых, и тех, что посложнее. И поэтесса известная за ним бегала, она же заведующая библиотекой Эмма Власовна, и бизнесвумен, что открыла в Приреченске первый торгово-развлекательный комплекс. Но дед оставался верен своей Анютке, потому что дал клятву, когда надевал ей на пальчик кольцо.

Внук не хотел отличаться от Ильича. В этом тоже. Поэтому тщательно выбирал супругу. И когда ему показалось, что встретил ТУ САМУЮ, сделал предложение. Поженились. Вскоре появился на свет сын. И вроде все в порядке. А счастья нет. Хотя жена Наталья всем хороша: и хозяйка прекрасная, и мать. А выглядит просто всем на зависть. Коля ее из Москвы привез. Учились вместе. Она не столичная штучка, приезжая, но из крупного города, и семья у нее приличная. Могла бы, пожалуй, себе найти партию получше. Но выбрала Колю. И переехала с ним в Приреченск. Устроилась в банк, потом родила, ушла в декрет, сейчас снова к работе вернулась. Несмотря на занятость, всегда готовила ужины, держала в порядке дом. Грачев возвращался с работы и видел уют, ощущал аппетитный запах еды. Жить бы да радоваться. А не получалось! То ли ему нужно было что-то другое, то ли…

Кто-то другой!

С супругой Николай не ругался. Наташа и характером удалась. Спокойная, понимающая. И не то чтобы он мечтал о стерве. Нет! Просто хотелось драйва. Если бы не сын, Коля ушел бы от жены. И его никто бы не понял, потому что от хороших жен не уходят. Разве что к любовницам, но он супруге не изменял.

Коля был не таким обаятельным, как дед, но видным. Рост два метра и пять сантиметров. Такого не пропустишь. Густые темно-русые волосы, серо-зеленые глаза. На подбородке ямка. Не красавец, но мужчина запоминающийся.

…Грачев-младший добрался до «Лиры» быстро. Уложился в двадцать минут. Он широко шагал и хорошо знал дорогу. В детстве бегал вместе с друзьями в дачный поселок купаться. На городском пляже народу полно, а тут мало. И все на песчаной косе собирались. Загадочно называли ее российскими Мальдивами (тогда в их краях слыхом не слыхивали об этих райских островах). Мальчишки же любили с обрыва нырять. А так как трусов мочить не хотели, сигали в воду голышом.

Михаил Ильич приобрел дом у наследников почившего оперного тенора. Дом был в плачевном состоянии, и отдали его за копейки. Дед привел его в божеский вид, пристроил веранду. Баньку возвел. И все своими руками. Потом еще участок бесхозной земли купил, договорившись с администрацией. На нем поставил ульи и курятник. Несушки у него были знатными, а все потому, что он покупал шикарных петухов. Смеясь, говорил, что все бабы любят красавцев и куры тоже. А если они довольны, то и несутся лучше.

Коля зашел в дом. Ильич не запирал дверь, поэтому не пришлось звонить или стучать.

Старик сидел в кухне, попивая чай. На коленях кот. В ногах коротконогая дворняга. Последнюю Коля знал. Звали ее Шурой. Дед подобрал ее кутенком. Думал, вырастет большой и будет дом охранять. Но Шура только в младенчестве походила на овчарку. Повзрослев, превратилась в толстую псину на крохотных лапках.

– Дедуля, привет, – поздоровался с Ильичом Николай.

– Здорово, внучок. Чай будешь?

– Не откажусь.

– А оладьи?

– Фирменные? С вареньем из китайки?

– Со сливовым. То кончилось.

Николай закивал. Дед пек удивительно пышные и вкусные оладьи. Варенье тоже сам варил. Получалось изумительно.

– Или медку хочешь? Могу и его достать.

– Как бы не слиплось у меня. Варенья достаточно будет.

– Тогда я тебе баночку липового с собой дам.

– Да у нас есть еще.

– И что? Вот помру, где будешь брать? Не на ярмарке ж меда во Дворце культуры. Там такую дрянь продают.

– Умирать вам, Михаил Ильич, рановато, есть у вас еще дома (и не только) дела, – перефразировал Коля старую песню.

– Вот Мишку, – Коля назвал сына в честь деда, – в первый класс отведу, и можно со спокойной душой…

– Нет, дед, нельзя. У тебя, кроме нас, родственников, собака, пчелы, куры… И еще новый питомец, – он кивнул на кота.

– Нет, этот хиппи не хочет иметь дом. Бродит от двора к двору. – Старик снял кошака с колен, пересадил на стул. – Ты по делу или просто так?

– Пожалуй, по делу.

– Я так и думал.

– Потому что я заявился без предупреждения?

– Лицо у тебя озабоченное. Рассказывай, что случилось.

– Труп нашли у водонапорной башни. Судя по всему, жертву столкнули. Потерпевшая – женщина. И она сестра Родиона Эскина.

– Мальчишки, что покончил с собой лет двадцать назад?

– Помнишь его?

– И его, и дело. Оно было моим последним. Закрыв, ушел на пенсию.

– Парень точно на себя сам руки наложил?

– Доказательств обратному не нашлось. – Дед принялся греть оладьи на большой чугунной сковороде. В нее кинул кусок сливочного масла и накрыл крышкой. – Но предсмертной записки не оставил, и это заставило его мать думать, что парня убили.

– Он сбросился с высоты или утопился?

– Сиганул с башни. Но берег тогда крутым был, и Родион, кувыркаясь, свалился вниз, упал в воду. В ней пролежал часов десять. Его не унесло, камыши помешали да коряги.

– Ему лет пятнадцать было?

– Да. Родя подавал большие надежды. Был невероятно талантлив, артистичен. Занимался в актерской студии, выступал на сцене, снимался.

– Снимался? – переспросил Коля.

– В «Ералаше» и в какой-то рекламе мелькнул, когда постарше стал. Жвачки, что ли. Он был на самом деле очень перспективным. Художественный руководитель студии не мог на него нарадоваться.

– Как зовут того руководителя?

– Павел Печерский. Актер, режиссер. Он живет в «Лире».

– Не знаю такого…

– Потому что ты спортом занимался, а не театральным искусством. И смотрел боевики с Ван Даммом. Печерский же снимал детские фильмы. Но в прошлом веке. В середине девяностых он отошел от дел, переехал в «Лиру» и стал тут заниматься с подростками. Вел кружок. На энтузиазме, потому что платили ему копейки. Ставил спектакли, даже снимал короткометражки. Он-то и пристроил Родиона в рекламу, как и в «Ералаш». И других своих подопечных пропихивал, но те не дотягивали до нужного уровня.

Оладьи нагрелись, стали потрескивать. Дед снял с огня сковородку. Разлил чай по кружкам. Достал сметану и варенье. Накрыл на стол.

– У парня началось головокружение от успехов? – спросил Коля, цапнув оладушек, лежащий сверху горки.

– Возможно. Мы так и не поняли, почему он покончил с собой. Наверное, это был порыв души творческой, мятущейся, еще до конца не сформированной личности. На водонапорной башне, откуда Родион спрыгнул, было последнее выступление. На Дне города они с ребятами из кружка ставили спектакль. Что-то романтическое. Родя играл принца или мореплавателя, девочка, занимавшаяся с ним, его возлюбленную. Они дружили. И кто-то думал, что между ребятами романтическая связь. Быть может, так и было. Но девочка это отрицала.

– А что ты можешь сказать о его сестре?

– Ничего. Я ее не помню. Только мать. Она всю плешь мне проела. Не верила, что сын с собой покончил. Она, кажется, покойная уже?

– Да. Скончалась от инфаркта.

– Выходит, никого из семьи не осталось. Печально.

– Но сестру Роди, Киру, убили.

– Не рано ли выводы делаешь?

Коля пожал плечами. Он, как правильно отметил коллега Костя Пыжов, не имел опыта раскрытия запутанных преступлений. Майора ему не за заслуги дали, а потому что нужно было кого-то продвигать по служебной лестнице, делать начальником, а Грачев, во-первых, внук самого Ильича, а во-вторых, именно он нашел тех, кто вломился в дом мэра. Ими оказались друзья его сына-мажора. Пришлось и этих дурачков отмазать. В долгу перед Николаем не остались, повысили.

– Ты послал кого-то в квартиру покойной? – спросил дед, полив оладушки вареньем.

– Нет. Решил с тобой посоветоваться сначала.

– Советую: езжай туда. Проводи детальный обыск.

– Коллеги за мной заедут, и направимся. Я пешком.

– И с Печерским поговори. Он знал и сестру Роди, они вместе начинали заниматься в его студии, но она талантом не блистала, а Павел уделял время только самым одаренным. Девочка меньше года была под опекой Павла, а мальчик почти четыре. Он покончил с собой в неполные шестнадцать. Осенью. Его сестра тогда уже училась в Москве в институте. Когда Родя погиб, Печерский помогал семье Эскиных. Он винил себя, как мне казалось.