– Как красиво, спасибо! – воскликнула она, утопив лицо в листьях. Очень шли ей эти цвета: желтый, оранжевый, багряный! К ее смуглой коже, черным волосам, шоколадным глазам. Пьер в этот момент жалел о том, что не обладает художественным даром. Иначе обязательно написал бы «осенний» Сашин портрет по памяти.

– У меня с собой кофе и пончики, – сказал он, хлопнув по своей заплечной сумке. – Давайте перекусим?

– С удовольствием.

Они нашли свободную лавочку. Пьер достал из сумки термос и пакет с уже подостывшими, но все еще теплыми пончиками (он завернул их в фольгу). Разлив кофе по стаканчикам, протянул один Саше, второй поставил рядом с собой на лавку. В салфетку завернул пончик и подал его девушке.

– С утра напек, – сообщил он. – Специально для вас с легким фруктовым кремом, так что не думайте отказываться.

– Я и не собиралась, – улыбнулась она. – Вы как знали, что пончики – моя слабость. С детства их обожаю.

Конечно, он знал, вот и напек их. Прочел в одном интервью о кулинарных и прочих пристрастиях Сашеньки. Жаль, она редко давала интервью, и не обо всех ее «слабостях» ему стало известно. Например, какие мужчины ей нравятся? Об этом Александра Гейнц не распространялась.

– Вкуснятина, – выдохнула Саша, куснув пончик.

– Рад, что вам нравится.

– Мне все очень нравится. Не только пончики. Вы подарили мне чудесный день. Я давно вот так просто не гуляла. Спасибо вам, Пьер.

– Не за что, – смущенно проговорил он. – А хотите, в следующий выходной опять погуляем? Только у реки. У меня есть любимое место за городом. Я покажу его вам…

– Не знаю, смогу ли. Да и вам наверняка есть чем заняться в выходной. – Она сделала глоток кофе. Он был такой, какой она любила: с корицей и малым количеством сахара. – Вы женаты, Пьер?

– Нет.

– Почему?

– Я еще молод… для этого. Как-то не думал пока… – Не мог же он сказать, что на ней, согласись она, он готов жениться хоть завтра… хоть сегодня!

– А сколько вам?

– Двадцать девять, – ответил он. На тот момент ему было именно столько.

– Я думала, вы старше. Но и двадцать девять уже достаточно зрелый возраст…

– Наверное, но я же француз. У нас женятся позже, чем в России.

– Да и у нас сейчас не стремятся выскочить замуж и жениться в двадцать с небольшим, как наши папы, мамы.

– А вы? Во сколько хотели бы?

– Я уже, – улыбнулась она.

Пьер внутренне содрогнулся, услышав последнюю фразу. Да так сильно, будто в его теле вулкан проснулся и начал извергаться…

Сашенька замужем?!

– Вы?.. – У него язык не поворачивался произнести это слово.

– Замужем, да. Неофициально, правда. То есть без штампа. Но у нас была красивая свадьба. На берегу океана.

– Вы никогда не упоминали об этом в интервью…

– А вы читали мои интервью? Надо же. Я не раскрываю подробностей своей личной жизни. Не хочу пускать в нее никого постороннего. Пожалуй, вы первый из малознакомых мне людей, кому я рассказываю о своем браке. Не знаю почему, но я испытываю к вам большое доверие…

– И давно вы вместе?

– Два года.

– Странно, что журналисты до сих пор не пронюхали.

– Ничего странного. Мы живем отдельно. Не просто в разных квартирах, но в разных географических точках.

– Как так?

– Очень просто. Я в Москве, он на Тенерифе. Видимся несколько раз в году. В общей сложности проводим вместе месяца полтора-два. Хорошо, что есть скайп. Он выручает.

– Почему вы не воссоединитесь?

– Я не могу уехать туда насовсем.

– Из-за карьеры, понимаю. А он?

– А он ненавидит Москву. И не хочет тут жить.

– Даже с вами?

– Даже со мной, – грустно подтвердила Саша. – Он предлагал мне все бросить и переехать на Канары. Денег бы нам хватило, он хорошо зарабатывает. Но я не согласилась на это.

– Правильно. Ваша жизнь – тут.

– А его там. Я не готова все бросить и уехать. Он тоже. Почему он должен идти на уступки, а не я?

«Я бы ради тебя пошел, – ответил он ей мысленно. – Потому что люблю. И место, где есть ты, не будет мне ненавистно. Позови меня сейчас в Чанг какой-нибудь, я с тобой поеду. И стану жарить саранчу для аборигенов, но окажусь рядом с тобой и этим буду счастлив…»

– Еще раз, Пьер, спасибо за этот день, но мне пора, – сказала Саша, которая погрустнела после разговора о муже.

– Я провожу вас.

Они дошли до ее машины. Морель помог Саше забраться в салон. Помахал ей рукой, бодро улыбаясь. А когда авто исчезло из виду, поник и поплелся к своему джипу.

С того дня прошло больше пяти лет. И ничего не изменилось. Саша по-прежнему была замужем, а он не женат. Она любила своего мужа. А Пьер ее. Она ничего не хотела менять в их отношениях. Он желал поменять ВСЕ!

* * *

Пьер вернулся на кухню, но вскоре покинул ее. Проверив, все ли идет, как надо, он взял в кармане пиджака сигарету, зажигалку и вышел на улицу, чтобы покурить. В их заведении имелась комнатка для этого, но работники не пользовались ею. Дымили на заднем дворе ресторана.

Проживая в Лионе, Пьер не курил. Хотя французы заядлые курильщики. Но его не тянуло к сигаретам. Он пробовал, конечно, как и все в подростковом возрасте, но ему не понравилось. А в России как-то вдруг ощутил желание затянуться. Раз, другой, третий. Наполнить легкие дымом, а затем выпустить его кольцами и проследить, как они тают в воздухе. Откуда это взялось? Пьер не знал. Но пошел в ларек, купил пачку «Мальборо-лайт» и, присев на лавку, закурил. Сначала было не очень приятно. Дым не ласкал, как хотелось, а раздирал легкие. И вместе колец изо рта выпускались какие-то комки. Но Пьер за неделю пачку выкурил. Купил еще. Так и втянулся. Теперь ругал себя за тот свой бзик. Потому что бросить курить оказалось гораздо сложнее, чем начать.

Пьер сунул сигарету в рот, чиркнул зажигалкой и с наслаждением затянулся. Он терпел с обеда, дав себе зарок выкуривать не больше пяти сигарет за день.

– Извините… – услышал он за спиной и обернулся. – Вы не подскажете, как я могу найти Пьера Мореля?

– Зачем он вам?

– Нужен, – пожал плечами незнакомец. Это был брюнет ростом чуть выше среднего роста – сто семьдесят шесть – семьдесят восемь, не больше. Симпатичное лицо с крупным носом и большими, немного печальными глазами. Фигура худощава, но пропорциональна, на ней прекрасно сидят джинсы, футболка и кофта грубой вязки, застегивающаяся на крупные деревянные пуговицы. Одежда Пьеру понравилась, добротная, в европейском стиле, а брюнет не очень – показался ему подозрительным.

Пьер сделал еще две глубокие затяжки, затушил сигарету о борт мусорного бака и швырнул «бычок» внутрь. После этого развернулся, чтобы уйти, закрыв перед длинным носом брюнета дверь служебного входа.

– Я из полиции, – бросил тот, разгадав намерения Пьера. – Старший уполномоченный Левон Саркисян. – Брюнет сверкнул удостоверением. – Позовите, пожалуйста, господина Мореля сюда.

– Морель это я.

На лице полицейского отразилось удивление.

– Что, не похож на француза? – хмыкнул Пьер. Его постоянно принимали то за дагестанца, то за чеченца, хотя, на его взгляд, мужчины этих национальностей внешне были разными.

– Просто говорите гладко, почти без акцента.

– Вы тоже, хоть армянин.

– Я родился в Москве и вырос.

– Я не родился, не вырос, но я тут живу… И умру здесь. Россия – моя вторая родина.

– Очень рад тому, что моя родина стала вашей, но я хотел бы поговорить с вами о вещах менее приятных.

– Давайте. Останемся тут или пройдем в мой кабинет?

– Лучше тут. Если б я хотел поговорить с вами в ресторане, я с главного входа бы зашел.

– Почему, кстати, вы этого не сделали?

– Ради вашего же блага. Не хотел вас компрометировать… – И добавил со значением: – Раньше времени.

– Благодарю.

Пьер достал еще одну сигарету, сунул ее в рот. Спохватившись, предложил и полицейскому покурить. Но тот мотнул головой – отказался. Левон Саркисян уже не казался Пьеру подозрительным и все равно не нравился. А почему, он не мог понять. Объективных причин этому не было. Полицейский вел себя предельно корректно, лицо имел располагающее, выглядел достойно. Пьера раздражали неряшливо одетые, неухоженные люди. Среди российских мужчин таких было множество. В кругу полицейских в том числе. И не то чтоб им не хватало времени, чтобы себя в порядок привести, или денег – постричься, побриться, постирать, погладить одежду может и ограниченный в средствах человек. Просто многие до сих пор считают, что прекрасно выглядеть – женская прерогатива. А мужик хорош, даже если лохмат, небрит и немного пьян. Пивное пузо его тоже не уродует. И пахнуть он может потом, порохом и конем. Левон к этой мужской категории не относился. Аккуратен, подтянут, с иголочки одет, надушен «Армани». И все же Пьер предпочел бы иметь дело с типичным помятым, небритым, неопрятным «ментом», нежели с этим холеным полицаем.

– Вы знакомы с Валентином Петровым? – спросил Левон.

Пьер не сразу понял, о ком он. Русские имена и фамилии очень плохо запоминались.

– Дизайнер, – подсказал Левон. – Или мыловар, это зависит от того, как вы его работы воспринимаете.

– Валя! – Пьер кивнул. – Да, я знаю его. Являюсь покупателем его работ уже около двух лет. Мне они нравятся. Качество отменное и дизайн интересный.

– Когда вы последний раз видели Валентина?

– Сегодня утром.

– Где?

– Я приезжал к нему. А что случилось?

Левон будто и не слышал его вопроса.

– Во сколько?

– В десять выехал, где-то около одиннадцати был.

– Опишите вашу встречу.

– Она продлилась не дольше пяти минут. Я пришел, взял товар, отдал деньги, мы перекинулись несколькими фразами, и я ушел.

– Все?

– Да.

– Прошу вспомнить все детали.

Пьер нахмурил черные брови. Они были от природы густы, но он корректировал их, не считая это чем-то недостойным мужчины.

– А, я еще автограф дал для соседки Валентина, – вспомнил он. – На журнале. Вот о ней как раз и поболтали. Валя сказал, что она мечтает со мной познакомиться, но не смогла освободиться… И я, знаете ли, обрадовался этому. Не привыкну никак к вниманию к своей персоне. Хорошо, что оно не особенно навязчиво.

– Скажите, а когда вы явились, подъездная дверь была открыта?

– Да. Ее редко днем запирают. Я только один раз, пожалуй, столкнулся с этим.

– Вы вошли в подъезд, поднялись на последний этаж… И?

– Постучал, потому что звонок у Вали не работает.

– Хозяин через какое время открыл вам?

– Быстро.

– Чем он был занят, когда вы пришли?

– Завтракал. Открыл мне дверь с чашкой в руке.

– О чем вы разговаривали, совершив акт купли-продажи? Кроме как о соседской девчонке, вашей поклоннице? Еще хоть одну тему затронули?

– Валя мог говорить только о своих работах. Он был фанатом своего дела.

– То есть как человека вы его совсем не знали?

– Нет! – Пьер докурил сигарету до фильтра. Мореля нервировал Левон, его вопросы, а еще больше – неизвестность. Не выдержав напряжения, он в сердцах воскликнул: – В конце концов, вы изволите сообщить мне, что случилось?

– Валентина Петрова убили сегодня. Застрелили в его собственной квартире.

Пьер широко распахнул глаза, выражая удивление.

– Валю? Убили? Боже, да кому он, этот чудак, помешать мог?

– Это нам и предстоит выяснить. Кстати, что вы делали сегодня с двух часов дня до четырех?

– Не помню…

– Придется напрячь память.

– Кажется, по магазинам ходил… Да, точно! Как раз в это время.

– Какие покупки делали?

– У моего друга день рождения, подарок искал. Мыло я тоже для него приобрел, но этого мало, хотелось еще что-то купить…

– А какое мыло вы для него выбрали?

– Ванильного ангелочка и кошку с кофе и корицей.

– Друг женского пола?

– Совершенно верно.

– Это не Мэри Крисмас, случайно? У нее завтра день рождения.

– Кто? – недоуменно переспросил Пьер. – Мэри? Крисмас? Что за фамилия странная? Или это псевдоним? Впрочем, неважно. У моего друга день рождения в конце недели.

– Ничего подозрительного не заметили, находясь у Валентина?

– Например?

– Может, он вел себя как-то необычно? Излишне нервничал. Был напуган. Взвинчен. Зол. Или, наоборот, был крайне возбужден, радостен.

– Ничего такого я не заметил. Да вы поймите, Валя был очень чудным человеком. Я даже думал первое время, что он дурачок. То есть умственно отсталый. А он просто чокнутый. То есть повернутый на своем деле. Знаете, кого он мне напоминал? Чарли из фильма про шоколадную фабрику. Он и внешне на Джони Деппа походил. В общем, симпатичный был мужчина. И если бы не его тараканы, девушки вокруг него вились бы роем.

Тут дверь, ведущая в кухню, приоткрылась, и в проеме показалась голова одного из поваров.

– Шеф, у нас беда! – выпалил он и посмотрел на Пьера глазами котика из «Шрека». Это означало одно – накосячили (слово Морелю нравилось невероятно, и он употреблял его с удовольствием) так сильно, что без шефа ничего нельзя исправить. Иначе скрыли бы от него – персонал Пьера побаивался.

– Что там у вас?

– Просто… катастрофа!

– Испортили трюфели?

– Хуже!

– Что может быть?..

– Разбился стакан. Вдребезги. Осколки собрали, но один, как оказалось, попал в кастрюлю с супом…

– И-и-и-и? – угрожающе протянул Пьер.

– Его выловил клиент, когда кушал, – услышал он ответ.

Да, это была точно катастрофа! Пьер сразу позабыл о полицейском.

– Не поранился?

– Нет. Но он в бешенстве.

Пьер зарычал. Этим он обычно выражал крайнюю степень возмущения.

– Менеджер уже послал ему бутылку шардоне 1987 года, но клиент продолжает бушевать!

– Надо думать, – проворчал Пьер. Он был вспыльчивым, но быстро отходил. Негативные эмоции выплескивались из него в мгновение (с тем же рыком), потом наступал покой. А порой раскаяние, если под его горячую руку кто-то попадал и тому здорово доставалось. Пьер ругал себя за несдержанность, но никогда не просил прощения. – Иди уже, я сейчас буду, – махнул он повару. Затем обратился к полицейскому: – У вас больше нет ко мне вопросов?

– Пока нет. Но вскоре мы вас вызовем повесткой.

– Значит, я могу идти?

– Да.

Пьер тут же заспешил к двери, за которой скрылся его коллега, но его остановил возглас Саркисяна:

– Вы хороший стрелок, не так ли?

– Да… – Пьер обернулся. – А откуда вы знаете? – Но тут же сам на свой вопрос ответил: – А, из журнала. Да, я отлично стреляю.

– Личное оружие имеете?

– Увы, нет. Не смог получить разрешение. Хожу в тир. Пользуюсь оружием, что выдают там. Теперь я могу идти?

– До свидания.

Пьер быстро нырнул за дверь. Настроение стало еще паршивее. Он не любил врать, а за последние десять минут он солгал дважды. Днем он не ездил по магазинам, а был занят одним крайне важным для себя делом, это раз. Два: у него имелось оружие. Он купил на черном рынке отличнейший «глок 17», но теперь его уже нет…