Тем временем я уже подъехала к нашему дому. Дом – короткое слово из трёх букв, но сколько в нём смысла. Но был ли этот «дом» мне настоящим? Отец Романа, Давид Александрович, настоял после бракосочетания купить дом недалеко от его усадьбы. Таким образом, он чётко дал понять мне, что не намерен держать дочь «врага» вдали своих глаз. Сам Роман был не против, ну, а мне оставалось лишь кивнуть и принять факт положения – теперь я одна из членов семьи Верховских.

Решение пришло само собой: хватит жить в тени и страхе. В конечном счёте я могу потерять своё сердце, но тогда обрету долгожданную свободу. С новообретённой мыслью я въезжаю во двор, останавливая машину около кроссовера мужа и джипа, принадлежавшего его охране.

– Анна Валерьевна, – окликает меня охранник, затем подходит к автомобилю и, придерживая меня за руку, помогает выйти из него. Он выглядит озадаченным моим скорым приездом, на его лице проявляется хмурость, но он поступает благоразумно, без лишних вопросов выполняя свою работу. Скорее всего муж дома не один, иначе Фёдор не стал бы так незаметно нервничать. Он отличный работник и предан своему делу – это редкое исключение человечности среди личной охраны. Я передала ему ключи, чтобы он отогнал машину в гараж, таким образом ненадолго отвлекая от себя лишнее внимание.

– Фёдор Николаевич, не предупреждайте о моём прибытии, пожалуйста. – Это была безмолвная просьба и охранник устало кивнул в знак согласия. Он понимал, что мне и без него тут приходится нелегко.

– Хорошо. Доброго вам дня.

Фёдор сел в мой автомобиль, завёл мотор и покатил в сторону открытого гаража.

Я ещё раз оглянулась вокруг двора и заметила, что наши садовники постарались на славу за эти несколько солнечных дней. Скоро начнут цвести сады и цветы в клумбах, даря нам много живых красок и благоуханий, но я чувствую, что этот аромат лишь будет душить меня, если продолжу жить по предписаниям свёкра. От воспоминаний о нём меня снова начинает мутить, делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, которые, наконец, успокаивают. Зоя Степановна даже не подозревает, как её дыхательная техника настраивает на нужную волну. Жаль, что с её помощью нельзя контролировать свои сны.

Вхожу в дом и не обнаруживаю никаких посторонних звуков – стоит полная тишина, значит Роман в своём кабинете. Снимаю с себя верхнюю одежду и убираю её в шифоньер, следом стягиваю обувь. Посторонних принадлежностей из одежды не наблюдаю. Наверное, Роман решил сегодня приехать домой пораньше, или заскочил проездом. Решаю, что не стану окликать его сразу с порога, незачем ему знать о моём раннем приезде. Поднимаюсь на второй этаж, и замечаю, что дверь в кабинет немного приоткрыта. Чем ближе приближаюсь к ней, тем отчётливо становятся слышны голоса. Узнаю Романа, свёкра и… своего отца. Как такое может быть, и зачем отец здесь. По своим ощущениям понимаю, что немного растерялась и все мои мысли вихрем пронеслись в голове. Что, чёрт возьми, всё это значит?

Затем тон голосов изменился на повышенный, видимо ситуация была на пределе нормальных выяснений или договорённостей.

– Давид, – мой отец почти что выплюнул имя свёкра.

– Валерий Алексеевич, – тут же вмешался Роман, сглаживая возможно нарастающую обстановку, – на вашем месте я бы не стал так категорично воспринимать эти обстоятельства.

Я продолжаю стоять на месте даже не шелохнулась, затаилась так, что воздух в лёгкие поступает сравнительно малыми дозами. Но отдаю себе отчёт в том, что мне неизвестно начало их разговора, поэтому выводы сделаю позже.

– Рома, о чём ты говоришь? – мой отец крайне недоволен моим мужем, он зол. И его злость слышна даже в самих словах. – Твой отец – преступник. Да ты на себя посмотри, так и гляди пяти минут не хватает от этой же участи. Или же я не прав? Я хочу свою дочь обратно. Хватит играть в «кошки-мышки».

Отец настолько разозлился, весь его пылкий монолог был сказан в глубоком молчании присутствующих, но я счастлива – он здесь, и, несмотря на то, что мы не разговаривали друг с другом все эти пять лет, пытается вернуть домой, в семью.

Давид Александрович сидит и не сводит своих глаз с сына, он настолько погрузился в свои мысли, что на лбу проступили глубокие морщины. Не знаю в чём состоит весь их разговор и что за игру они ведут между собой, но мне становится страшно. Я смотрю на свои руки, и они начинают дрожать, пытаюсь прогнать в себе этот недуг, но ничего не выходит, поэтому соединяю свои руки вместе и сжимаю что есть силы свои пальцы, формируя кулак. Наши отцы давно ведут «войну», и что они пытаются друг другу доказать остаётся для меня тайной. По мнению Давида Александровича, наши жизни не стоят ни гроша, но его всё-таки что-то останавливает, ведь всё то время, как отец открыл на него «охоту», свёкор не даёт отпора, но и не вредит, или вовсе не избавляется от ненужной жизни. И я уверена, что бы то ни было мой муж в центре этих событий, он знает их причину. Ведь не поэтому ли Роман пять лет назад под дулом пистолета, направленного на меня, делал предложение на глазах остальных студентов. Остаётся два варианта: либо защитить семью Ворошиловых, либо, как и его отец, применить все средства в борьбе, не оставляя за собой никаких следов.

Затем Давид Александрович встаёт со стула и направляется к двери. Ситуация покажется абсурдной, если меня застукают стоящей под дверью – ни один из них не поверит, будто я проходила мимо, поэтому выход один – я опережаю своего свёкра и на распашку открываю дверь прямо перед его носом. Все три пары глаз уставились на меня: Давид Александрович с подозрением стал всматриваться в дверной проем, а потом прищурился на меня, в глазах Романа пронеслось удивление и толика беспокойства, но лишь мой отец абсолютно холодно, без какой-либо эмоции, встретил меня. Такое поведение папы глубоко ранит, ведь какие-то секунды назад он так яро требовал вернуть его дочь домой, а встретил с холодностью, словно мы чужие. На моем лице скорее всего ярко отобразился весь спектр чувств, тем самым дала отличный повод поглумиться надо мной свёкру.

Давид Александрович ухмыльнулся, а потом подошёл ближе и обнял за плечи, чем поразил меня ещё больше.

– Аня, дочка, скажи своему любимому папочке, что твой дом здесь. Рядом с мужем.

Затем он сдавил мои плечи ещё сильнее, давая понять, что одно неверное слово и будет так, как Давид Александрович посчитает нужным. Я устремляю взгляд на своего мужа, ища в нём хоть немного нужной мне поддержки, но, как и всегда, для него отец выше нашего брака. От безысходности поступаю так, как условно велел свёкор. Это выше моих сил идти одной против всех, но в данный момент я чувствую себя трусихой, оправдывающейся в надежде никому не навредить.

Мой отец продолжает сверлить взглядом мнимые объятия своего «врага» и дочери, мне кажется, он посчитал это предательством с моей стороны: идти на поводу у Верховского-старшего, но папа, что мне делать, дай хоть какой-нибудь знак. Помоги вырваться из этих цепких лап чудовища.

Не найдя поддержки ни в муже, ни в отце, я выкручиваюсь из рук Давида Александровича, и уношу саму себя прочь из кабинета, почти крича на ходу:

– Нет у меня дома! – затем резко останавливаюсь, но уже с одной целью – это будет обращено к моему мужу, на которого смотрю в упор, – Нигде.

Роман помрачнел, но я почувствовала, что последнее слово его задело и разозлило. Но мне всё равно, пусть знает, как бывает неприятно, когда родные люди могут полностью отгородиться. Даже, если в наших отношениях был какой-то подтекст, это не даёт ему права стоять смирно и с любопытством смотреть на шоу его отца.

Давид Александрович начал смеяться на весь дом. Его змеиный смех доносился вплоть до стен нашей спальни. Влетев в свою комнату, со всей силы захлопнула дверь, но шипящий звон отголоском продолжал гудеть в ушах. Змей. Ненавижу его. Ненавижу за то, как он влияет на мужа, как заставляет плясать под его дудку всех вокруг. Ненавижу всё то, что с нами сейчас происходит. Мой муж – к нему тоже проявляется любовная ненависть за его холодность. Из-за моих чувств к нему ситуация накалилась и обострилась настолько, что иной выход неизвестно какой. Пусть мы никогда друг другу не признавались в высших отношениях, но чувствую, что где-то в глубине его души я ему не безразлична. Сколько раз я умоляла его о разводе, ведь он получил от своего отца, что хотел: разозлил старика не на шутку. И эта шутка дорого обошлась мне лично. Теперь, когда моё сердце разрывается на части, мне кажется, будто готова исчезнуть в любом конце земного шара, лишь бы совсем перестать испытывать хоть какие-либо чувства.

За закрытой дверью даю волю своим, через край переполненным, эмоциям. Они захватывают меня с такой силой, принося со слезами полное отчаяние, а потом долгожданное расслабление. Облокотившись о дверь, съезжаю по ней вниз, и смиряюсь с пониманием того, что был у меня выбор пять лет назад. Был. Просто уже тогда я полюбила своего мужа, хоть и не понимала этого. Обнимаю саму себя и устраиваюсь на полу, наревевшись, постепенно уплываю в один из своих самых страшных и мучающих меня кошмаров.