Глава 3. Старый кукольник

Райден

Заметив тусклый свет за необычной входной дверью: деревянной с витражным стеклом и фигурной кованой решеткой, я остановился напротив нее. Не смог разглядеть вывеску от заливавшей глаза воды, но решился попытать счастья. Не было больше сил оставаться под проливным дождем. Дернул за ручку, и дверь открылась с легким скрипом. Зазвенела мелодичными переливами музыка ветра, висящая прямо над уличной дверью.

Я вошел в уютное теплое помещение, и понял, что это лавка кукольника. При моем появлении, словно повинуясь мелодии хрустальной музыки ветра, часть кукол на витринах ожила. Заговорили “мама” пухлые пупсы, закрутилась в изящном па длинноногая балерина, поднял гантели силач в полосатом трико, запели и замахали крыльями железные пташки, распустил нарядный хвост позолоченный павлин. Два деревянных солдатика в красно-желтой форме привратников королевского дворца подняли руки, отдавая честь. У каждого из них в груди зиял циферблат часов.

– Добрый вечер, молодой человек, – раздался тихий голос с хрипотцой. Завороженный необычным представлением, я не заметил, как подошел худощавый старичок маленького роста. – Я мастер Гессир. Чем могу быть полезен?

У хозяина лавки были запоминающиеся длинные усы – закрученные вверх, как у циркового конферансье, и маленькая квадратная бородка. Волос на голове осталась немного: забавный темный чубчик торчал у лба и на висках топорщилась седая поросль.

– Добрый вечер, мастер, – я почтительно кивнул, прикоснувшись к потрепанной, испачканной в саже и помятой с левого бока шляпе. – Погода просто кошмарная. Словно не начало лета, а глубокая осень на дворе.

Я запнулся, понимая, что не стоит говорить ерунду. Но мне было ужасно неудобно просить монетку, кусочек хлеба, или чего там выклянчивают уличные побирушки? Я даже не запомнил, что и как они просили. В голову никогда не приходило им подавать. Это же ниже моего достоинства. Напрягая мозги в гудящей голове, я вспомнил, как лакей отгонял стайки нищих от мобиля, грозя резиновой дубинкой. Что они там причитали жалобными голосами? Кажется, подайте ради бога, пожалейте больных и голодных? Это что же получается? Мне теперь придется повторять их слова вслух, прилюдно? Какой позор!

– Вы ведь не за покупками сюда пришли во втором часу ночи, верно говорю? – подстрекательно усмехнулся старик. – И вряд ли затем, чтобы поболтать о пасмурной погоде с кукольных дел мастером.

– Да, вы правы, – я стыдливо опустил взгляд, рассматривая почерневшие мыски мокрых замшевых ботинок. – Я приехал из столицы на поезде. Успел попасть в волну эвакуации жителей. Там сейчас происходит страшное. Враг все ближе. Авиационные бомбардировки, обстрелы. Город превращается в руины, люди гибнут. Извините, нечем заплатить вам за ночлег.

– Не беспокойся, на холод и под проливной дождь не выгоню, – перейдя на “ты”, старый кукольник приветливо махнул рукой и засеменил куда-то за центральную витрину. – Иди сюда. Спускайся в мою темную и тесную нору.

Мастер нажал кнопку на стене, и в полу открылся люк, распрямилась узкая, но достаточно удобная для спуска металлическая лестница. Вслед за ним я прошел на цокольный этаж, освещенный маленькими и тусклыми газовыми лампочками.

– Ступай направо, – указал кукольник. – Там у меня пристроен самодельный душ над ванной. А я пока разогрею оставшийся с ужина суп… Ставлю кастрюлю на плиту и иду искать для тебя чистую одежку.

Это была настоящая пытка, а не попытка смыть с себя пот и грязь. Газовый водонагреватель почти не работал, выдавая то ледяную струю, то кипяток. Напор воды прыгал, как цирковой наездник, выполняющий разные трюки верхом на скачущем по арене коне. В маленькой чугунной ванне с черными выбоинами и облупившейся по краям эмалью, которую литейщики сделали, наверное, лет сто назад, было противно стоять босыми ногами.

Наспех ополоснув голову, пока в ней плешь кипятком не прожглась, я выскочил из ванны на потрескавшийся кафель пола. Брезгливо морщась, все-таки решился снять с железного крючка выцветшее полотенце, вытерся им и, обернув его вокруг бедер, вышел из-за шторки посмотреть, что мне принес хозяин кукольной лавки и этой каморки.

Одежда действительно была чистой, вот только с учетом разницы в росте белая широкая рубашка едва прикрывала живот, а серые домашние штаны доходили чуть ниже колен. Из тряпичных тапочек-шлепанцев у меня свисали пятки, скребя по полу при каждом шаге. Но снова обувать мокрые ботинки я не собирался. Тем более, в каморке оказалось достаточно тепло. В кухонном уголке был постелен коврик, и мои пятки почувствовали себя вполне комфортно, когда я сел напротив хозяина за крепко сбитый маленький стол. Фанерный стул подо мной очень подозрительно затрещал, и потому я решил не ерзать лишний раз.

Я был настолько голоден, что меня буквально опьянил запах народного супа из разряда “просто, дешево, относительно вкусно”. Стараясь как можно реже заглядывать в тарелку, я почти моментально управился со странным варевом, которое было приготовлено из залежалых прошлогодних овощей с темными прожилками – не иначе как предвестников гниения, и сдобрено кусочками жесткого, почти неразгрызаемого мяса неопознанной престарелой скотины. Даже попросил добавки и выскреб железной ложкой пригоревшие пенки со дна кастрюли. Налив мне горячего чая в большую фарфоровую кружку с потертым рисунком, мастер Гессир в очередной раз лукаво улыбнулся и сказал тихо, непринужденно:

– А знаешь, подозрительный мой гость… Мне ведь ничего не стоило подмешать тебе в суп снотворного зелья мгновенного действия. Есть у меня это хитрое снадобье в аптечке. Осталось после похорон жены. Бедняжка мучилась от болей в последние дни, без него не могла забыться сном хоть на часок-другой. Так вот, значит, к чему я разговор веду. Проще простого для меня было бы усыпить тебя и вызвать полицию. Для беженца ты слишком уж молодой и здоровый. Холеный, я бы так сказал. Косу как девица отрастил, смотреть стыдно. В руках, как видно, тяжелее писчей ручки да трубки фонографа ничего держать не привык. Ишь, какие пальцы, светлые да чистенькие.

– Не всем грязнулями быть и у станков стоять, мозоли набивать. Чего плохого в том, что я привык следить за собой?

– А вот подумалось мне, уж больно ты похож на дезертира, – кукольник легонько стукнул по краю опустевшей кастрюли. – Я таких не люблю, даже пуще того скажу, не выношу на дух всяких жалких трусов. Будь на то моя воля, сам пошел бы защищать родную землю. Пусть давно разменял восьмой десяток, а поверь, винтовку еще способен удержать в руках. И зрение у меня натренированное многолетней работой с мелкими деталями будет получше, чем у иного юнца. Я уж на полном серьезе хотел пойти добровольцем, а меня военные обратно завернули. Сказали: “Сиди дома, дедуля, кислые щи хлебай. С шестидесяти лет не берем, а тебе почти девяносто. Куда собрался? Какая тебе война?” Так и пришлось мне возвратиться к своим друзьям и подопечным.

Мастер Гессир кивнул на потолок, давая понять, что говорит о куклах и других игрушках, расставленных по витринам в торговом зале.

– Так я правильно подметил? – хитро прищурился он, снова посмотрев на меня. – А, молодой человек? Ты от войны позорно сбежал? Испугался?

– У меня все намного сложнее, – я решил признаться старику, не видел смысла дальше скрывать правду. – Если бы даже изъявил желание пойти на фронт, меня бы свои убили раньше, чем я мог встретиться с врагом на поле боя.

– Значит, в розыске, – старик раскрыл глаза пошире, присматриваясь ко мне. – А на отпетого злодея не похож.

– Я вовсе не злодей, просто попал в передрягу, которой нет логического объяснения.

– Для меня всего важней, что мои верные часовые тебя любезно приняли. Во многом я их послушался, не стал звонить в полицию. Когда в мою лавку приходит плохой человек, то часовые сразу подают сигнал. Звенят у них будильники. А тебе, ишь, сразу честь отдали, – я понял, что мастер говорит о деревянных солдатиках с циферблатами на груди. – Я даже в толк не возьму, чем ты им так приглянулся. Уж начал подумывать, что часовые дали мне важный знак. Указали на долгожданного преемника.

– Преемника? – я чуть не подавился чаем.

– Да, ты все правильно услышал, – усмехнулся старик, накрутив длинный ус на палец. – Хочешь получить надежное убежище, еду и даже небольшой доход, стань моим учеником. Это единственное условие, которое тебе позволит здесь остаться. Я не провидец, не могу знать, что у тебя на уме. Но часовые меня еще ни разу не подводили. Потому я склонен им доверять.

– Я вас понимаю, но…

– Слушай и помалкивай, – шикнул на меня мастер Гессир. – Старших перебивать невежливо. Видишь ли, мой странный гость, любое ремесло не может жить без мастера. Некому станет передавать свои знания и умения – и ремесло умрет, потонет в пучине лет. Я много лет пытался в родном городе найти ученика или ученицу, но все без толку. Парни отмахивались, мол, не мужская это работа, не солидная: куклы мастерить. Другое дело – в инженеры пойти по части авиации или кораблестроения. И девицы смеялись, дескать, чем с заготовками для игрушек возиться, мы лучше пойдем работать на ткацкую фабрику, там платят хорошо и много выходных: работа сменами два через два дня. Представь себе, я даже объявления давал в самую известную газету, которая по всей стране распространяется, что ищу способного ученика. Впустую! Ни одного не дождался отклика. Совсем загоревал, что не на кого мне оставить свое наследство. Не все куклы можно продать. Многие тут, считай, живые. Никуда из лавки уходить не хотят, ни с кем из людей не сладят. А тут в ночи являешься ты, как привидение. И часовые, ишь как, сразу отдают салют. Вот и появилась у меня надежда на благополучное решение давней проблемы. А теперь, молодой человек, не знаю, как тебя звать-величать, подошла твоя очередь рассказывать о своих талантах. Видел я, с каким интересом ты смотрел на моих подопечных. Почти как знаток ремесла. Аж глазенки загорелись. Говори же смелей, я внимательно слушаю.

– Да, мастер Гессир, я немного понимаю принцип вашей работы. В детстве ходил в школьный кружок под названием “Рукотворные чудеса”. Мы там делали разные игрушки, собирали летающие модели паропланов и дирижаблей. Всего раз в жизни я сделал куклы для своих племянниц. Вы только представьте, моя старшая сестра родила тройню, и все девчонки. На их шестой день рождения я смастерил каждой племяшке по кукле, и они получились немного волшебные. Первая защищала свою маленькую хозяйку от ночных кошмаров, вторая придавала уверенности в себе, помогала преодолеть страхи и застенчивость, а третья умела говорить. Нет, она не просто механически повторяла слова, а беседовала с девочкой вполне осмысленно. Лучше врача – логопеда помогла ей научиться выговаривать некоторые буквы, которые долго не давались.

– Значит, ты один из тех, кто способен оживить неодушевленный предмет, – серые глаза старика радостно блеснули. – Можешь передать игрушке частичку своей души и сделать ее волшебной.

– Не уверен, что у меня сейчас это получится, – я покачал головой, грея озябшие руки о теплую чашку. – Прошло много лет. Я не учился на артефактора, даже мудреных книг не читал по магической механике.

– Но талант в тебе живет по сей день. Магическая искорка теплится, – мастер Гессир указал на меня пальцем и встал из-за стола. – Так что, дружок, хочешь или нет, а если дорога тебе жизнь, то согласишься стать моим учеником.

– Пожалуй, мне придется согласиться, – вздохнул я, уныло глядя на отражение кончика носа в недопитом чае. – Выбора все равно у меня нет.

– Как тебя звать-то? – старый кукольник оглянулся, приоткрыв дверцу углового кухонного шкафчика.

– Райден, – ответил я.

– Ну что же, мой молодой ученик Райден… – мастер Гессир поставил передо мной на стол половину большого яблочного пирога. – Я надеюсь, у нас еще будет достаточно времени поболтать о том, что с тобой приключилось, каким попутным ветром занесло тебя в наш дальний тихий уголок из шумного большого города. А на сегодня, думается мне, хватит с тебя вопросов и допросов с пристрастием. Вижу, как ты устал. Вот еще пирогом с тобой поделюсь. Кушай на здоровье, считай, заслужил десерт своим согласием на обучение. Мадам Клатинда подрабатывает в маленькой пекарне. Она меня частенько угощает разными вкусностями в благодарность за волшебные игрушки для семерых ее внучат. Ты с ней скоро познакомишься, она тут частая гостья. И тебя своими фирменными пирогами не обделит.

Мастер Гессир подождал, пока я попробую кусок пирога и допью чай, после чего проводил меня в отгороженное пестрой занавеской крошечное подобие гостиной, где главной и единственной достопримечательностью был потрепанный годами раскладной диван.

– Здесь ты хоть ноги сможешь вытянуть для удобства. Я бы уступил свою кровать, но ты там вряд ли поместишься, – кукольник на минуту отошел куда-то и вернулся со свернутым пледом. – Держи для утепления… Желаю приятных сновидений.

Он дернул за свисающий с потолка шнурок, и свет погас. Мастер Гессир привычно потопал в темноте к своей спальне. Я на ощупь разложил диван, найдя нужные рычажки. Собрал в намеченное изголовье две тонкие декоративные подушки, снял тапочки, лег на непривычно жесткое и какое-то малость кривое ложе, укрылся пледом и постарался настроиться на сон. Это была непростая задача.

Да, меня не могло не утешать то, что я жив, мне даже повезло наесться досыта и найти теплое сухое место для ночлега. Подо мной, не считая шевеления диванных пружин, была надежная неподвижная твердь, а не стучащие по рельсам колеса поезда. Уличному бродяге и этого достаточно для счастья. Но я привык к совершенно другим условиям жизни. Несравнимо более комфортным и приятным по испытываемым ощущениям.

О, если б можно было повернуть время вспять… Я бы в столь поздний час оказался не в каморке престарелого кукольника, а в лучшем столичном кабаре. Шальные полуголые красотки в перьях и кружевах скакали бы на сцене прямо передо мной, закидывая длинные ноги выше головы… Это было бы прелестно. Сомкнув слипающиеся от усталости веки, я понадеялся, что те милые танцовщицы мне приснятся и в объятиях самой очаровательной из них я проведу незабываемую ночь…

Но, как назло, во сне мне явился черный паровоз, грохочущий и извергающий дым. Он мчался за мной, сойдя с рельсов и отцепив вагоны, а машинист и кочегар, высунувшись из окошек, грозили кулаками и кричали, что меня надо повесить за измену родине. Обвиняли в том, что из-за моей легкомысленности началась война. Мучимый кошмаром, я заворочался на старом диване и проснулся от скрипа пружин.