Пущин и Пушкин познакомились во время вступительных испытаний в Аицей, с этого и началась их дружба. Пущин был старше Пушкина на один год, в учебе всегда был прилежен, имел блестящие способности и считался одним из лучших учеников. Пущин был остроумным и общительным, принимал участие во всех сторонах лицейской жизни и пользовался любовью и уважением всех лицеистов.

Комнаты Пущина и Пушкина находились рядом, они часто переговаривались шепотом через тонкую перегородку, обсуждая события прошедшего дня, когда уже никто не мог их услышать. Это еще больше сблизило друзей, понимавших и ценивших друг друга.

Константин Данзас

Год его рождения точно неизвестен, но, вероятнее всего, – 1801. Получил первоначальное образование в Московском университетском пансионе и выдержал вступительный экзамен в Лицей на отлично. Но впоследствии учился весьма посредственно и по поведению не был примерным учеником. Он был шумный, драчливый мальчик, но отличался добродушием. Данзас прекрасно рисовал, и у него был красивый каллиграфический почерк. Прозвище Медведь было дано ему, видимо, за его внешность – он был мешковатым и неуклюжим.

Не прошло и часа, как переодетый в чистое Пушкин, потупив глаза в парту, сидел вместе с другими лицеистами в классе.

Солнце пробивалось сквозь красные шторы. На доске ровным почерком педагога были выведены астрономические графики и формулы. Несколько учителей стояли так же у доски, с укором глядя на провинившегося Пушкина. Даже портреты со стен, кажется, смотрели с укором. Пилецкий любил и умел устраивать публичные наказания и в данную минуту наслаждался своим положением:

– Какой стыд! Его величество строжайше запретил дуэли! Но для Александра Пушкина слово императора ничего не значит! Allez, expliquez-nous votre sauvagerie!^[6]

– Прошу, определите меня в карцер. Смогу, наконец, дочитать там Данте, – встал из-за стола обвиняемый.

Раздался смех лицеистов, что только еще больше разозлило надзирателя. Он резко повернулся к учителям и воскликнул:

– Et voila! Je рейх mem pas le punir!^[7] Запретили розги – вот и получайте! Ужасный характер, последний почти по всем предметам! Ноль талантов!!! Раз вы все не способны, я возьмусь за него!

В доказательство своих слов Пилецкий схватил со стола указку и крепко сжал в руках. Ученики с опаской уставились на нее.

Им на помощь, как всегда, пришел Куницын – любимый учитель большинства лицеистов, добрейший человек, преподаватель политических наук. Он заговорил мягко и вкрадчиво:

– Мартын Степанович, mon cher, я не хочу умалять проступка Александра. Mais il est extremement done!^[8] Вы сегодня на экзамене услышите его поэзию. Она удивительная.

Пилецкий криво усмехнулся, взял со стола маленькую черную книжку, и с видом победителя стал читать:

 
– За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.
 

В классе грянул смех. Куницын тоже не смог сдержать улыбки. А вот самому Кюхле было не до смеха, крайне возмущенный, он пытался перекрыть общий гогот: «Почему кюхельбекерно? При чем тут я?!»

– Как вы посмели читать мои личные записи?! – в ярости закричал Пушкин.

– Mon cher, Александр бережет лучшее для нашего почетного гостя. Верно? – снова вступился Куницын.

– Выступать перед Державиным, великим поэтом? Не многовато ли чести?.. – оскалился Пилецкий.

– Что вы знаете о чести, Пилецкий? – не унимался Пушкин.

– Monsieur^[9], я предлагаю вам вновь обратиться ко мне как подобает…

– А как подобает?.. Месье Надзиратель?..

– Что за наглость?!

– Вам ли говорить о наглости? Тому, кто посмел совать нос в мои личные тетради? Рассказываете нам о свободе, и тут же следите за каждым шагом…

– Если вы сейчас же не замолчите, я отстраню вас от экзамена!

– Конечно! Лучше заставить молчать того, кто говорит правду. Ничего, наступит и мое время…

– Пушкин! – прикрикнул Пилецкий. – Не берите на себя слишком много! Я вижу вас насквозь: хам, лентяй, задира, бездарность! Ваша стихия – драки и дуэли! Ваше время? Помилуйте! Да с такими талантами, каку вас, можно оказаться только за решеткой! Мой вам совет: уймите свой нрав и слушайтесь тех, кто мудрее!

– Не вас ли? Благодарю! Откажусь! Вряд ли вы сможете научить чему-то дельному!

А вот это было уже явным перебором.

За дерзость в общении со старшими Пилецкий отстранил Пушкина от участия в экзамене по словесности. Казалось бы, велика беда! Кому нужны эти экзамены и контрольные? Одни только переживания!

Но нет. Все совсем не так. Не в лицее!

Это был переводной экзамен в окончательный класс, к тому же открытый, публичный. На него были приглашены известные педагоги из Петербурга! Пушкин специально к этому дню написал стихотворение «Воспоминания в Царском Селе», чтоб прочитать его на зачете по российской словесности. Именно там должен был присутствовать великий Державин. Можно сказать, кумир Пушкина и всех молодых людей, считающих себя поэтами.

Сам Пушкин мечтал об этой встрече с того момента, как начал писать. Прочитать свои стихи перед Державиным – что может быть грандиознее? Что может быть важнее для начинающего поэта? Ни-че-го.

И вот его отстранили.

Лучше розги! Карцер. Отчисление из лицея, в конце концов. Только не отстранение!

Но может ли рядовой ученик, а для некоторых еще и первый разгильдяй лицея, что-то сделать кроме как смириться со своей незавидной участью? Рядовой – нет, а вот он смиряться не намерен! Не выйдет у них ничего. Не в этот раз. Не таков Александр Пушкин!

Он знал, что учителя его поддержат, как минимум тот же Куницын. Главное – выступить, а там будь что будет! Поэтому, когда начался экзамен, Пушкин пробрался в зал и замер в ожидании своего часа.

В центре зала, за длинным столом, вместе с другими экзаменаторами сидел Державин, в мундире и плисовых^[10] сапогах. Он был очень стар и экзамен этот его давно утомил. Он сидел, подперев голову рукой. Лицо его было бессмысленно, глаза мутные. Все в точности, как на портрете, где он был представлен в колпаке и халате.

Так он сидел и дремал до тех пор, пока не начался экзамен по русской словесности. Тут он оживился, глаза заблестели. Он весь преобразился. Лицеисты читали его стихи, разбирали их и в один голос хвалили. Он слушал с удовольствием, внимательно и с необыкновенной для таких почтенных лет живостью.

Наконец пришло время Пушкина. Все было заранее оговорено, поэтому он знал, когда вступить. И вот, на глазах удивленного Пилецкого, Пушкин встал и громко начала читать заготовленное стихотворение. Сердце бешено билось, голос звенел в тишине аудитории:

 
Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес;
 
 
Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,
Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,
И тихая луна, как лебедь величавый,
Плывет в сребристых облаках…
 

Не помня себя от волнения, Пушкин закончил стихотворение. Аудитория замерла. Ни звука. Ни шороха.

Наконец Державин встал. В глазах его, недавно так сладко дремавших, блестели слезы. Он мягко улыбнулся Пушкину и несколько раз хлопнул в ладоши. Это подхватили другие учителя.

Пушкин, совсем юный, взволнованный, нервный, не веря своему счастью, стоял в середине класса и принимал первые овации.

От самого Державина.

Родители Александра Пушкина – Сергей Львович Пушкин (1770–1848) и Надежда Осиповна Пушкина (1775-1 836), урожденная Ганнибал, вступили в брак в 1796 году.

Пушкины принадлежали к древнему дворянскому роду.

Свой род они вели с XII века от легендарного предка

Рачи (или Радши), и потом имя Пушкиных не раз встречалось на страницах «Истории государства Российского» Карамзина:«. из них был славен не один».

Пушкин всегда гордился дворянством (тогда уже 700-летним): «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно…»

Что касается рода Ганнибалов, то, как писал Пушкин в своей автобиографии, «история рода моей матери еще любопытнее». И, действительно, дед Надежды Осиповны – Абрам Петрович Ганнибал, был привезен в Россию ко двору Петра I и стал ему «наперсник, а не раб»: получил прекрасное образование, владел несколькими иностранными языками, написал учебник по фортификации, заведовал библиотекой самого императора.

Его внучка – матушка Александра Пушкина, также была весьма образована и умела блистать в высшем свете, за красоту ее называли «прекрасной креолкой». В обществе супругов Пушкиных шутливо называли «Филимон и Бавкида» по именам героев популярного романа, нежно и преданно любивших друг друга. Именно остроумие, образованность и аристократичность ценили супруги Пушкины друг в друге (брак был не очень-то выгодным – ни богатств жениха, ни особенного приданного невесты).

Эти же качества они старались привить своим детям, в доме Пушкиных была прекрасная библиотека, в гостях у них бывали и Карамзин, и Жуковский, а дядя Василий Львович Пушкин был известным тогда поэтом. Начальное обучение в дворянских семьях традиционно было домашним, но вот дать дальнейшее достойное образование дома было для семьи Пушкиных не по средствам. Старшего сына Александра предполагали отправить для обучения в Иезуитский колледж (одно из лучших учебных заведений), но, когда стало известно об открытии Императорского Царскосельского лицея – приложили все усилия, чтобы Александр был туда принят. Помимо высочайшего уровня образования, Аицей предоставлял еще и бесплатное проживание.

Родители часто навещали своего сына в Лицее, а потом и вовсе перебрались в Петербург.

После окончания Царскосельского лицея молодой Пушкин поселился у них в Петербурге, в доме на набережной реки Фонтанки (и прожил там с 1817 по 1820). Отец поэта снимал 7-комнатную квартиру, поэту досталась небольшая комната, выходящая окнами во двор.