Поэтому добрый государь у Фонвизина праведен и кроток. Легко увидеть, каким образом из божественных свойств можно вывести праведность (следование закону, беспристрастие, правосудие, милосердие). Кроме того, религиозные ценности, заложенные в его понятии праведности, легко перевести на светский язык. С другой стороны, Фонвизин трактовал кротость как сознательную самоидентификацию правителя с остальным человечеством. Это, казалось бы, превращает кротость в светскую добродетель, поскольку правителю не обязательно быть религиозным, чтобы идентифицировать себя как одного из многих членов политического сообщества. Конечно, Фонвизин мог считать кротость одной из характеристик Иисуса, а значит, и свойством Бога, но если это так, то в «Рассуждении» он не указывает на эту связь прямо.

Фонвизинская идея политической свободы была, по сути, тем, что Исайя Берлин называл «негативной свободой», свободой от внешнего принуждения. Фонвизин считал, что человек должен обладать личной автономией – пространством или областью, в пределах которой он мог бы свободно распоряжаться своей личностью и имуществом без вмешательства других. Из этого следовало, что, поскольку члены политического сообщества должны уважать свободу друг друга, отказываясь от принуждения, то в деятельности политического сообщества нужно участвовать добровольно или не участвовать вовсе. Ожидая, что в хорошо организованном государстве граждане будут с удовольствием участвовать в общественной деятельности и вести себя при этом добродетельно, поскольку это хорошо и разумно, Фонвизин включил в свою политическую теорию элемент позитивной свободы. Иными словами, граждане должны усвоить модель добродетели и благочестия, которую демонстрирует правитель, даже если они не вполне понимают, что праведный государь действует в интересах общества. Более того, представления граждан о разумном и хорошем, очевидно, не могут выходить за рамки этой модели. Большим недостатком политической теории Фонвизина является механическая связь между благочестивым правителем и политической добродетелью. Он исходил из того, что добрый пример праведного государя повлияет на поведение масс. Но что, если такой метод нравственного воспитания не сработает так, как предполагалось? Что, если добрый пример правителя не будет способствовать правильному нравственному воспитанию граждан? В «Рассуждении» Фонвизина даже благочестивый правитель не может прибегнуть к принуждению для «перевоспитания» нерадивых подданных. Более того, Фонвизин не предусмотрел разделения властей для обуздания худших порывов человечества.

«Рассуждение» Фонвизина было введением или «прологом» к проекту основного закона, который готовился под руководством Панина. Проект дошел до нас во фрагментарном виде, в виде списка заголовков статей, в которых были указания на содержание, но не реальные формулировки. Этот «план» конституционного проекта был опубликован Е. С. Шумигорским в 1907 году в качестве приложения к его биографии императора Павла [Шумигорский 1907: п4–13]. Из плана видно, что Панин проектировал монархию, в которой главным местом обсуждения важнейших законов был бы государственный совет. Российская судебная система подлежала реорганизации, которая гарантировала бы обвиняемым право на справедливый и открытый суд. Чтобы решить щепетильную проблему «оскорбления величества», Панин предложил дать четкое определение преступлений против монарха, что должно было ограничить произвол при выдвижении обвинений против политических диссидентов. Обеспечение правопорядка предлагалось возложить не на монарха, а на надзорный орган – Сенат, который должен был гарантировать соблюдение основного закона. Панин предлагал защитить имущественные права россиян и утвердить право существующих религиозных общин на вероисповедание. Он также призывал издать закон, определяющий порядок престолонаследия. В напряженном политическом контексте начала 1780-х годов, когда Павел был глубоко возмущен тем, что вместо него правит Екатерина, этот аспект основного закона, был, пожалуй, самым чувствительным.

Дэвид Рэнсел справедливо утверждает, что составленный Паниным в 1783 году конституционный проект, по крайней мере в части, касающейся законодательного процесса, «во всех существенных деталях повторял проект Императорского совета 1762 года» [Ransel 1975: 273–274]³³. Рэнсел также верно отметил, что Панин склонялся к разделению судебной и исполнительной властей и предполагал обеспечить защиту основных законов даже от изменений, вносимых монархом [Ransel 1975: 274]. Но кроме того, проект основных законов 1783 года отражал значительную эволюцию взглядов Панина в сторону защиты прав личности и создания правового государства. В этом проекте, в отличие от проекта Императорского совета 1762 года, Панин настаивал на свободе вероисповедания, ограниченной свободе слова, свободе собственности, справедливом и открытом суде. Положение проекта 1783 года о том, что порядок престолонаследия должен определяться законом, было одновременно и признаком правового мышления, и шагом к верховенству закона. Хотя проект 1783 года указывал на необходимость разделения властей, четкого разделения государственных полномочий он не устанавливал.

Более четкое представление о проекте Панина появилось в 1974 году, когда М. М. Сафонов опубликовал две записки великого князя Павла, в которых кратко излагались некоторые аспекты плана Панина. Первая записка под названием «Рассуждения вечера 28 марта 1783» представляла собой протокол беседы Павла с Никитой Паниным за два дня до смерти последнего [Сафонов 1974: 261–280]. В ней Панин говорил, что

…согласовать необходимо нужную монархическую екзекутивную власть по обширности государства с преимуществом той вольности, которая нужна каждому состоянию для предохранения себя от деспотизма или самаго государя или частного чего-либо. Сие все полагается уже вследствие установления и учреждения порядка наследства, без котораго ничего быть не может; которой и есть закон фундаментальной.

По всей видимости, Панин и Павел согласились между собой, что введение личной свободы в России – это долгосрочная цель, которой нельзя достигнуть быстро. В ближайшей перспективе они обещали «стараться помочь и отвратить главнейшия неудобства. Поможем сохранению свободы состояния каждаго, заключая оную в должныя границы, и отвратим противное сему, когда деспотизм, поглащая все, истребляет наконец и деспота самаго» [Сафонов 1974: 266]. Панин утверждал:

Должны различать власть законодательную и власть, законы хранящую и их исполняющую. Уложенная может быть в руках государя, но с согласия государства, а не инако без чего обратится в деспотизм. Законы хранящая должна быть в руках всей нации, а исполняющая в руках под государем, предопределенным управлять государством [Сафонов 1974: 267–268].

Однако, согласно протоколу, Панин решил отложить разделение властей на неопределенное будущее. До той поры он предложил ввести «свободный выбор членов собрания таковой власти [хранящей законы]», то есть избрание сенаторов. Он также предлагал избирать наместников провинций, которые должны были обеспечивать исполнение законов в целом по стране, но этим избранникам предстояло для вступления в должность «конфирмоваться государем». План Панина предполагал разделение Сената на гражданский и уголовный департаменты, а также его размещение в обеих столицах (Москве и Петербурге). Каждое наместничество должно было направлять в Сенат по одному делегату от каждого из шести классов выборщиков.

Возникающие юридические казусы предполагалось обсуждать на пленарных заседаниях Сената, на которых должны были выступать избранные делегаты от того наместничества, в котором произошло обсуждаемое событие.

Панин предлагал назначить «канцлера правосудия, министра государева», задачей которого было «соглашать объявлением воли законов и намерений государя как разныя мнения, так и направлять умы к известной цели» [Сафонов 1974: 267]. Генерал-прокурор Сената должен быть подчинен канцлеру правосудия [Сафонов 1974: 268].

Панин видел Сенат в основном как судебный орган: по его выражению, это был «хранитель законов». Он также рассматривал его как исполнительный орган, но не очень точно определял исполнительные полномочия Сената. Однако в основном исполнительная власть, по замыслу Панина, должна была принадлежать специализированным органам, занимающимся политикой, финансами, торговлей, армией и флотом, казной. Теоретически надзор за этими органами должен был осуществлять государь, но Панин признавал, что «сему обнять ни по физической, ни по моральной возможности невозможно, а еще меньше, когда взойти в исчисление страстей и слабостей человеческих» [Сафонов 1974: 268].

Вторая записка Павла оставлена без названия. Вероятно, Павел написал ее после первой, либо как дальнейшее развитие предложений Панина, либо как выражение собственных взглядов. Сафонов указывает, что Павел предполагал создать министерскую систему с восемью департаментами или министерствами (юстиции, императорского двора, финансов, бухгалтерии, коммерции, армии, флота и внешних сношений). Министры или главы департаментов должны были иметь место для собраний, «в котором могли сноситься по делам… А сие место, в котором им всем собираться, должно быть государев совет». На основании этого лаконичного замечания Сафонов предположил, что Павел предлагает учредить государственный совет как законодательный орган, подобный Императорскому совету из Панинского проекта 1762 года [Сафонов 1974: 268–269].

Согласно второй записке, Сенат предстояло учредить в четырех городах: Санкт-Петербурге, Москве, Казани и Глухове. Каждый из четырех сенатов предполагалось разделить на два департамента (уголовный и апелляционный), состоящих из семи членов, которые должны были избираться из числа дворян, подведомственных сенату губерний. На каждую вакантную должность следовало избрать трех кандидатов, уведомив об избрании Петербургский сенат. Петербургский сенат, как орган высшей юрисдикции, должен был передать список кандидатов государю, который утверждал одну из кандидатур на должность сенатора. Четыре местных сената решали вопросы, возникающие в их юрисдикции. Если вопрос невозможно было решить в Москве, Казани или Глухове, его направляли в Петербургский сенат. Если же и Петербургский сенат оказывался не в состоянии решить вопрос, его представляли на рассмотрение государя через канцлера правосудия.

По всей видимости, Павел рассматривал будущий Сенат в основном как судебный орган, рассматривающий уголовные дела и судебные апелляции. Однако, как отмечает Сафонов, Павел также планировал наделить Сенат правом «представлять государю вышеозначенным порядком о учреждении, поправлении и отмене и по другим частям, касающимся безпосредственно до правительства или до народа и пр.: как то по департаментам камерному, финанц, денежному, щетному, комерц и военным обеим (касательно до зборов для их и до рекрутского набора)», за исключением лишь внешней политики [Сафонов 1974: 269–270]. Сафонов утверждал, что павловский проект Сената с его квазизаконодательными полномочиями «воплотил высказанную в “Разсуждениях вечера 28 марта 1783” панинскую мысль, что законодательная власть “может быть в руках государя, но с согласия государства, а не инако, без чего обратится в деспотизм”».

Трудно сказать, совпадали ли две записки Павла с предложенными Паниным основными законами во всех важных деталях, но есть веские основания предполагать, что они в целом соответствовали ходу мыслей Панина. В своем наброске плана основных законов Панин склонялся в сторону разделения властей. В записках Павла излагались конкретные шаги по определению полномочий Сената и нового государственного совета. В проекте Императорского совета 1762 года Панин планировал совет как законодательный орган; в записках Павла 1783 года совет представал как место обсуждения текущих политических проблем, а значит, и место выработки новых законов. В 1762 и 1783 годах, проектируя основные законы, Панин стремился реорганизовать Сенат, превратив его главным образом в судебный орган. В его плане 1783 года также предполагалось, что Сенат будет нести законодательную функцию, о чем говорится также во второй записке Павла. К этим существенным моментам сходства между замыслами Панина и записками Павла можно добавить и косвенные свидетельства. Судя по всему, Панин был доволен результатом своего разговора с Павлом, состоявшегося вечером 28 марта. Сам Павел отмечает «необыкновенное оживление и веселость» Панина в тот вечер³⁴. Спустя многие годы декабрист М. А. Фонвизин сообщал со слов своего отца Александра Ивановича (брата Дениса Ивановича), что Павел «…согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие» [Фонвизин 1982: 128].

Свидетельства М. И. Фонвизина часто не принимались во внимание, поскольку он относил составление проекта основных законов к 1773–1774 годам и трактовал «конституционный» документ как основу планировавшегося переворота, направленного на устранение Екатерины с престола. Тем не менее описание М. И. Фонвизиным панинской «конституции» в целом соответствовало плану, который Панин и Павел обсуждали в марте 1783 года. По словам М. И. Фонвизина, Панину

…хотелось ограничить самовластие твердыми аристократическими институциями. С этой целью Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства, в учреждении верховного Сената, которого часть несменяемых членов (inamovibles) назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из своего сословия лиц. Синод также бы входил в состав общего собрания Сената. Под ним в иерархической преемственности были бы дворянские собрания губернские или областные и уездные, которым предоставлялось право совещаться об общественных интересах и местных нуждах, представлять о них Сенату и предлагать ему новые законы (avoir l’initiative des lois).

Согласно этому плану, в изложении М. И. Фонвизина,