На заправке я вышла из машины, чтобы подышать воздухом. Повсюду был слышен аромат свежего хлеба, и мне захотелось немедленно его отведать с чашкой крепкого кофе.

– Олав, я предлагаю сделать привал и выпить кофе!

– Согласен. Сумку можешь оставить в машине. Почему ты ее всюду за собой таскаешь?

– У меня на это целых четыре причины, – произнесла я. – Она новая, она мне нравится, она подходит к моей куртке, и… это подарок хорошего человека.

На самом деле эту сумку я подарила себе сама. Просто влюбилась в нее с первого взгляда и несколько дней проходила в состоянии влюбленности и озабоченности: где взять денег? Была она очень дорогая, и я с грустью вспомнила, как просидела весь месяц на макаронах, чтобы отдать одолженные у секретарши Леночки деньги на эту покупку. Мужчинам этого не понять, а вот Лена поняла меня сразу и дала необходимую сумму. Она сама мужественно откладывала с секретарской зарплаты на шикарный купальник.

Грациозной походкой, насколько позволяли кроссовки, я удалялась в сторону заправочной станции, оставляя за спиной бурчавшего Олава:

– Дареному коню в зубы не смотрят!

– Олав, это не про такой подарок! – возмутилась я. – Мне эта сумка нравится! И отстань уже со своими приговорками. Интересно, будет такой день, когда я этого не услышу?

– Будет день – свинья не съест! – донеслось до меня.

Я уже заметила, что при волнении Олав путает свои приговорки, но получается у него это даже лучше, чем в оригинале.

Возле небольшого буфета на станции, ко мне сразу обратились на английском языке, спросив, чтобы я хотела.

– Предложи ей мартини или текилу, – перешла на датский, упитанная официантка, обращаясь к своему напарнику – худенькому парнишке с длинной белой челкой. – Все русские пьют на завтрак спиртное.

При этом говорила она это с чрезвычайно любезной улыбкой, словно желая мне всего доброго.

– Или вам встречались неправильные русские, или вы очень не любите Россию, – ответила я на ее родном языке, чем вызвала ужас на ее лице. А напарник вообще, икнул и уставился на меня немигающим взглядом.

Я вышла с улыбкой победительницы, и хоть мне хотелось кофе, но я не стала его заказывать, пусть прочувствуют свое поражение. Странно, но Олава нигде не было видно. Заправленная машина переставлена на стоянку, готовая к пути, а водитель ее скрылся в неизвестном направлении. Только вот куда? Ни лесов, ни строений в округе не было, только одинокая станция, а вдалеке, метров через пятьдесят, возвышалась мельница и небольшие домики с красными крышами.

Наконец, появился и мой бледный викинг, вид у него был явно расстроенный. Наверное, Петров дозвонился до него и сделал ему выговор за изменение маршрута. Мне все это тоже казалось странным: во – первых, маршрут разрабатывался специально для туристических групп и я была командирована чтобы его протестировать; во – вторых, это совсем не походило на законопослушных подданных датского королевства. Или снова Что-то прогнило?..

– Все в порядке, Олав? – спросила я с улыбкой.

– Да, где тонко, там и слезешь! – махнул рукой подданный королевы.

«Волнение на лицо», – отметила я и решила перевести разговор на другую тему, чтобы немного отвлечь его.

– Объясни мне, как работники этой заправки определили, что я русская?

– Они обидели тебя?

– Они предложили мне выпить.

– У всех русских взгляд такой ищущий, словно вы Что-то потеряли и не можете найти, вы все время торопитесь и не можете наслаждаться данным моментом, вы живете так, словно то, что происходит сейчас – это временное, и вы стремитесь к своему далекому постоянному. А его нет, Маргрет, или может не быть вовсе!

Наверное, он прав. И я и все, кто меня окружают, живут какими – то планами, будущим. Вот куплю себе хорошую квартиру и тогда заживу; вот защищу диплом, буду работать и тогда смогу жить так, как хочу; вот выйду замуж за другого и вздохну спокойно и счастливо…. И таких «вот» у каждого найдется штук пять. А то и больше. Может, это наследие советского прошлого? Тогда постоянно жили планами, перспективами, пятилетками. Нам и передалось это стремление в светлое будущее на генетическом уровне.

– Неужели все это отражается на наших лицах? Откуда ты так хорошо знаешь русских? Ты жил в России?

– Я жил с девушкой из России.

– Тогда понятна твоя любовь к нашим поговоркам и русскому языку.

– Да, я хотел стать для нее лучшим, выучить ваш язык, чтобы понимать ее. И мне сказали, что вашу душу можно лучше понять через приговорки и пословицы.

Ну, хоть Что-то стало проясняться: откуда такая тяга к нашему эпосу.

– А она оказалась… – Олав не договорил, только сильнее нажал на газ и хмуро уставился на дорогу.

– Ну, если тебя утешит, меня тоже бросил парень. Мы были три года вместе, нас называли идеальной парой, а он нашел себе другую. Высокую, как каланча. Она даже выше его, представляешь?

– И что? Как ты пережила такое предательство? – в его голосе было столько сочувствия, что у меня защипало в носу от жалости к себе.

– Ну, как? Тяжело. Плакала неделю, болела, словно из меня сердце вырезали без наркоза. Потом разбила стекло и капот его машины. Хотела еще окна побить, но подруга меня вовремя утащила, а потом сказала в полиции, что мы с ней в театре тем вечером были, даже билеты у кого – то взяла, как алиби.

– Это же нарушение закона? – на меня смотрели широко открытыми глазами, в которых читалось осуждение и никакого сочувствия.

– Я была в состоянии аффекта. Меня предали. – Произнесла я с горечью.

Я еще и все его чашки перебила дома, из которых он любил пить кофе. (Обе две). Но Олаву я об этом говорить не стала. Хватит с него и автомобиля, вон как его взволновал сей факт.

Странное дело: мне простили капот и автомобильное стекло, но не простили двух любимых чашек. Мой мужчина чуть не заплакал, когда я протянула ему черепки в пакетике.

– Моему сердцу еще хуже, чем твоим чашкам, – сказала я тихо. (Над этой фразой я долго рыдала, придумав ее).

До сих пор стоит в глазах его понурая фигура, когда он шел по дорожке от моего дома. С той каланчей он вскоре расстался и даже просил друзей выступить у нас парламентерами по примирению. Но я ответила гордым отказом. Не люблю предателей. Может быть, я бы его простила в душе, если бы он действительно полюбил ту, другую. Но из-за мимолетного увлечения этот человек предал столько счастливых дней и ночей нашей жизни, столько замечательных светлых планов нашего будущего. И нет ему прощения.

– Маргрет, вы, почему молчите?

Прервали мои воспоминания.

– Не надо вспоминать о плохом! Надо думать о хорошем.

«Философ! Сам начал эту тему, словно я виновата в его трагичной любви, а теперь советы раздает! Это я ему еще не все рассказала».

– Тогда выполняйте свое обещание!

– Простите, вы о чем?

– Ну, вы же обещали напоить меня вкуснейшим кофе в Дании и накормить булочками из свежесмолотой муки.

– А, да – да, только из свежей муки ничего печь нельзя. Мука должна созреть, – авторитетно заявил Олав и, развернув машину, пристроил ее на стоянке перед мельницей.

И хоть машин на стоянке было немного, но внутри небольшого помещения, больше напоминающего старинную кухню какого – нибудь замка, оживленно общалось человек десять. Люди сидели за длинным столом из темного дерева, перед каждым стояла тяжелая глиняная чашка.

Олав предложил мне стул и пошел к пареньку, который наполнял кружки ароматным кофе из медного кофейника. Вообще на этой кухне было много медной посуды: кофейники, кастрюли, тазы, половники. И вся эта красота была развешана на стенах, тускло мерцая.

К головокружительному запаху кофе примешивался аромат свежего хлеба, но никаких булочек видно не было. От таких запахов у меня даже в животе забурчало. Пора было подкрепиться.

Но вот ропот усилился, переходя в одобрительные восклицания. Светловолосая худощавая женщина в огромном бордовом фартуке вносила поднос со свежей выпечкой. За ней статный высокий господин, прячущий улыбку за пышными усами, вносил горячий хлеб, выложенный на длинной плоской деревянной штуке, похожей на гигантскую саблю.

Отведав булочку с дивным кофе – в меру крепким, сладким и душистым, я, расслабленная и довольная жизнью, внесла дельное, на мой взгляд, предложение:

– Олав, надо непременно внести это место в план экскурсионной программы. Наши люди становятся добрее и приветливей, после таких перекусов.

– В вашей жизни мало приятных вещей, вот вы и добреете от булочек, – зло проговорил Олав.

– Ну, почему ты так говоришь? Скажешь, французы так любят свои круассаны с кофе, потому что у них мало приятных мгновений? Просто, это одна из составляющих нашей жизни. Зайти в кафе с подругой или молодым человеком, немного согреться, выпить хороший кофе, поговорить о приятном. Ты заметил, что с чашкой кофе можно говорить только о приятных вещах? Или планировать Что-то хорошее.

– Да кто это определил?

– Это никто не определял, это само по себе так происходит, а значит, это истинно правильно, – произнесла я, улыбаясь протянутой мне выпечке в завитушках и щедро посыпанной сахаром и корицей.

Откусив приличный кусок, я посмотрела на жующую публику и улыбнулась, – у всех на лицах сияла улыбка. Люди сидели, жевали и улыбались.

– Тебе нужны еще аргументы? – Обратилась я к правнуку викингов.

* * *

– Кто ждет тебя дома, Маргрет? Кто будет о тебе тосковать? – спросил Олав, когда мы тронулись в дальнейший путь после кофейной паузы.

Вопрос немного странный, но из уст человека, изучающего русский, вполне простительный.

– У меня есть мама и младший брат, только они живут отдельно. Есть две подруги, мы вместе со школы. Есть мои коллеги, с которыми работаем уже пять лет и стали дружным коллективом. Вот у вас дружный коллектив в фирме?

– Не знаю, – скривился мой коллега. – Гусь свинье не товарищ.

Интересно, кто в данном случае свинья и кто гусь?

– Вы же все пришли меня поприветствовать, значит, для вас тоже важно, чтобы новый человек ощутил вашу заботу и внимание.

Олав посмотрел на меня странно долгим взглядом, от которого мне стало не по себе. Вообще, чем дальше мы продвигались, тем сумрачней становился Олав. С его лица почти исчезла улыбка, он мрачнел и почти перестал со мной разговаривать. Хотя должен был, как гостеприимный хозяин и гид восхвалять мне свою страну и обращать внимание на достопримечательности, коих было предостаточно. Но все они оставались за окном нашего автомобиля, грустно глядя нам в след. Мы оставили позади себя милую деревеньку с трогательными домиками, крытыми темной соломой, – с удовольствием побродила бы по ее улочкам; величественный кафедральный собор, который я мечтала осмотреть, читая о нем во всех путеводителях.

– Олав, я настаиваю, чтобы мы с вами остановились и осмотрели эту церковь. С ней связано так много интересного, а вы несетесь мимо, словно мы опаздываем на поезд. И к тому же это первый пункт нашего привала. Ведь в Роскилле у нас первая остановка и расселение в отеле?

Но меня словно не слышали. Олав гнал, выжимая из маленького автомобиля приличную скорость, и время от времени поглядывая в зеркало заднего вида, словно ожидая погони.

Стараясь не обращать внимания на странное поведение моего сопровождающего, я попыталась разобраться с документами, которые находились в папке Петрова.

Олав посмотрел на меня диким взглядом и, кивнув на проспекты, заговорщеским тоном проговорил:

– Я знаю твое заветное желание, Маргрет.

Смело! Даже я сама не вполне уверена, что знаю, о чем мечтаю.

– И..? – постаралась я ответить вопросом на такое заявление.

– Мы сейчас туда и направимся, – подмигнули мне голубым глазом. Свято место – зуб неймет.

– Олав, объясни мне, пожалуйста, что происходит? – сказала я, как можно спокойнее. – Ты изменил маршрут и, кажется, ни с кем это не согласовал. На мои просьбы остановиться ты тоже не реагируешь. Ты куда – то торопишься? Может, у тебя какие – то планы и я тебе мешаю? Я могу одна путешествовать. Это даже будет интересно. Одно дело ехать в автобусе с опытным гидом и другое – самостоятельно передвигаться по стране. В Дании – это не будет представлять опасность. Так что давай, остановимся у первого отеля, и я выйду.

Молчание было мне ответом. Но во взгляде, брошенном на меня, я почувствовала некоторое сомнение. Решив брать быка за рога (вот, уж, точно заразно) я продолжила свой монолог:

– Если хочешь, мы даже можем с тобой договориться: ты делаешь свои дела, какие там себе напланировал, я передвигаюсь по стране в одиночестве, а когда ты все сделаешь, мы встретимся и вернемся в Копенгаген вместе. А вашему Петрову говорить ничего не будем, – добавила я с надеждой в голосе.

– Мечтать не вредно! – было брошено мне.

– Да, не вредно, и что? – пошла я в атаку. – Вот, что ты хотел этим сказать? В конце концов, если ты хочешь познать глубокую русскую душу, то учи приговорки, то есть, поговорки правильно. А не составляй одну из двух. И вставляй их по месту, а не сыпь направо и налево.

Кажется, мой гнев пробил стену молчания. Олав остановил машину рядом с заправочной станцией и с удивлением уставился на меня.

– Что?! – Спросила я с раздражением, так как он продолжал рассматривать меня, не произнося ни слова.

– Молчание – золото! – наконец, выдали мне вердикт.

– Ну, а это к чему? Ты упорно молчишь, потому что боишься сказать лишнее, чтобы не обидеть меня, не поставить в неловкое положение себя?

– Нет, – пожал он плечами, – просто не хочу тебе говорить свой план.

– Мы едем вместе с конкретной целью – открыть страну для российских туристов, построить совместный бизнес. Мне казалось, что наши стороны договорились обо всем, и нам с тобой надо только проехать по выбранным населенным пунктам и, может, Что-то добавить или изменить. Разве не так? Нам доверили интересное задание. Мне, во всяком случае, оно нравится.

– Петерсену нельзя доверять!

– Ты знаешь Что-то, что не можешь сказать? – посетила меня догадка. – Но каким образом это помешает нам следовать маршруту?

– Я накажу его за все! – бубнил Олав, вцепившись в руль.

А я стала тихо шарить рукой в своей сумке, пытаясь добыть телефон и незаметно связаться с Петром Петровым. Надо же сообщить начальнику, что его подчиненный объявил забастовку и не собирается выполнять свои обязанности, да еще и меня везет непонятно куда.

Не скрою, было немного страшно. Я находилась в ограниченном пространстве с человеком, о котором не знала ничего и который пугал меня все больше своим странным поведением.

В сумке попадалось все время Что-то не то. Хотелось просто вытряхнуть на колени все ее содержимое и найти, наконец, свой злополучный телефон. Не то время он выбрал, чтобы играть со мной в прятки.

– Ты Что-то ищешь?

Вопрос был задан таким зловещим тоном, что я подпрыгнула.

– Да! Телефон вот затерялся! Я даже подумала, что оставила его в Копенгагене, но ведь кто – то сегодня звонил мне на него, – проблеяла я.

– Ищи ветра – пока рак на горе свистит. Так?

– Нет, совсем не так! – повысила я голос, чем заставила Олава посмотреть на меня с удивлением.

– Надо говорить: «Ищи ветра в поле!» о предмете, который давно утерян. А «Пока рак на горе свистнет», говорят о планах, мечте или надежде, которая не сбудется.

– Ну, я так и сказал! Ты не можешь найти свой телефон, потому что он давно утерян. Я его выбросил! – невозмутимо произнес Олав, словно речь шла о том, что он купил хлеб.

– Да как это – выбросил? Как ты посмел? Это был мой телефон. Свой бы выбрасывал!

– Твой телефон мешал моему плану, а мой мне поможет! Зачем же я должен был выбрасывать свой телефон!

«Господи! Да он больной! Глупый или психически ненормальный! И как ему доверили ответственную работу? Да еще за руль автомобиля посадили!» – пришла запоздалая догадка.

– Послушай, Олав, а где ты получил права? – начала я с конца.

– Перед тем, как устроиться на работу, надо было иметь права, я и получил.

– И вот тебе так сразу и дали?

– Ну, мне пришлось сдавать дважды! – немного смутился парень. – Но все равно это хороший результат. Получить права в нашей стране сложно. Лючия рассказывала, что у вас это сделать можно, заплатив инструктору. Это не правильно. От этого зависят многие жизни, – ударился он в рассуждения.

– Лючия – это кто? – я старалась занять своего компаньона разговорами, а сама лихорадочно придумывала план спасения.

– Лючия – моя русская любимая, – тихо ответил Олав после долгого молчания.

– Странное имя для русской девушки, – удивилась я.

– Лючия, Люсия, Люся. Она сказала, чтобы я так ее называл. Ей не нравилось имя Люся.

– Вполне приличное имя. Люда, Мила, Людмила. «Имя милое – Людмила…» – так Пушкин писал в своей поэме.

– Она не любила Пушкина! – сквозь зубы произнес Олав.

– Не может быть! – в ужасе воскликнула я.

– Может! Я тоже очень был удивлен…

– Тогда не жалей о ней.

Парень, не глядя в мою сторону жал на газ, вписываясь в повороты. Дорога шла вдоль моря и была живописна, словно с иллюстраций по путеводителям. Неяркие лучи заходящего солнца делали пейзаж и вовсе фантастическим: мягкий блеск моря, зеленые холмы с пасущимися коровами, почти игрушечные яркие домики на фоне розовеющего неба с лиловыми облаками.

Меня всегда переполняют чувства от такой красоты. И чувства восторга смешиваются с горечью. Как человек, живущий на такой прекрасной планете, может затевать Что-то зловещее, коварное, думать о плохом? Хочется крикнуть на весь мир: Люди, живите в радости!