Глава 2

Вот я снова стою посередине развилки. Впереди нет ни одной живой души, и только редкие клубы перекати-поля бегут кто куда, особо не разбирая маршрута своего пути. Вокруг нет даже ни одного деревца, как будто всё вымерло, и осталась лишь одна я. Посмотрев на дорогу, я задумалась над тем, куда же мне отправиться сейчас. Прямо как в сказке, три направления и трафарет, указывающий на них. Я подхожу ближе к нему, пытаюсь протереть застывшую пыль, чтобы разобрать надписи, но вижу едва заметные очертания непонятных силуэтов.

В замешательстве, я понимаю, что совсем одна и мне не у кого просить помощи. Стало очень страшно. Но тут появилось какое-то сияние впереди, словно кто-то издалека пытается посвятить мне фонариком, давая сигналы. Через некоторое время, это и, правда, уже напоминало сигнальный призыв. Ноги тут же понесли меня навстречу этому непонятному пока ещё знаку. Казалось, что я иду уже целую вечность, всё выше и выше в гору и вот, похоже, этот загадочный свет совсем рядом. Я наконец-то подымаюсь на самую вершину, и меня просто ослепляет от ярко бьющего белого цвета. Я оборачиваюсь назад и неожиданно для себя самой вижу стену, полностью завешанную моими фотографиями. Внимательно обращая внимание на каждую из них, я вдруг нашла маленькую девочку, в точности напоминающую меня в детстве. Она приветливо улыбалась мне и кажется, помахала рукой. Не веря своим глазам, я быстро закрыла их и открыла обратно, но всё кругом стало белым и тёплым. Ко мне тут же пришло осознание, что я… дома. Откуда-то издалека послышалась знаменитая лунная соната Бетховена и чёткое ощущение, как будто что-то ужасное держит меня мёртвой хваткой.

Открыв в испуге глаза, я поняла, что мне только что снился сон, а надо мной стоит страшная тёмная фигура и вправду вцепившаяся в мои плечи. От леденящего страха, тело полностью покрылось лёгкой испариной и застыло в оцепенении.

– Да, проснись же ты, наконец! – проревел совсем осипший голос Оскара, от которого мне немного полегчало, но тут же захотелось спрятаться обратно под одеяло, так как вспыхнувший яркий свет не только ослеплял, но и показывал уродливое лицо этого мерзкого создания. – Вставай! – командным тоном снова выкрикнул он, резко сдёрнув с меня тёплое одеяло. – И выключи эту дрянь! – тыча крючковатым пальцем в мой мобильник, изрёк он.

Приподнявшись на локтях, я проследила, как Оскар проковылял и, наконец, вышел из моей комнаты, растворившись в непроглядной темноте. Тут же вскочив с кровати, я подбежала к двери, чтобы закрыться. И почему я забыла вчера запереть её как всегда? Теперь придётся приходить в себя целых полчаса, если не час.

Соната уже дошла до самого моего любимого момента и мне было наплевать, что кричал здесь этот коротышка, я врубила громкость на всю мощность, чтобы насладиться незыблемой музыкой. В конце концов, не обязательно спать почти под моей дверью, если ты так ненавидишь меня, мои интересы, да и вообще всех на свете.

Пытаясь выбросить из головы недавний образ, так испугавший меня, я всё же выключила будильник и задумалась над приснившимся сном. Мне крайне редко удаётся увидеть, а тем более запомнить что-то из своих снов. А здесь я чётко помнила все подробности и даже до сих пор ощущаю то смятение внутри и страх безудержного одиночества. Но в конечном итоге я нашла то, к чему стремилась. Только что это было? Тот самый белый свет, от которого веяло невероятным теплом и всеобъемлющей заботой? Мне действительно показалось, что я была… дома.

С грустью обведя глазами внутреннее пространство своей комнаты, я не могла сказать то же самое о ней, не смотря на то, что обставляла я её по собственному усмотрению и попыталась хоть как-то создать себе уют. Всё, что находится здесь, настолько чужое и далёкое от того прекрасного ощущения, что хочется разрыдаться от безысходности. Я просто вынуждена терпеть всё это, только потому, что родилась не в то время и не в том месте.

Скинув с себя остатки сна, я влезла в свои любимые тёмно-синие джинсы и чёрный облегающий свитер, заплела себе обычную косу и, закинув в сумочку пару самых наитупейших учебников на свете, стала спускаться вниз. На кухне уже царила какая-то непонятная суматоха, и я услышала пронзительный вскрик Марии Владимировны, нашей кухарки.

– Господи, Оскар Аскольдович, прошу вас, не пугайте меня больше подобным образом, – с явным испугом в голосе, умоляла она.

– Дорогая, Мария Владимировна, но что же может быть приятней, чем такая хорошая утренняя шуточка, – оживлённо воскликнул наш великий шутник. – Вы продолжайте, продолжайте, печь свои блинчики. Они у вас, сказать по правде, отменные.

Выглянув из-за двери, я видела, как этот скоморох вылазит и залазит обратно в кухонный шкаф, мешая тем самым кухарке делать свои дела и периодически пугая её своим внезапным появлением.

В этот момент я всё-таки решилась перешагнуть порог этой несчастной богадельни и, не обращая никакого внимания на Оскара, поприветствовала кухарку:

– Доброе утро, Мария Владимировна.

– Доброе, Алёночка, – как всегда мягко и добросердечно ответила она, ставя на стол огромную тарелку свежеиспечённых блинчиков.

Инстинктивно вдохнув ароматные запахи, я тут же почувствовала голод. Но прежде чем накинуться на них, я решила навести себе сладкого чаю.

– Алёна, садитесь, я всё подам. Кушайте, не хватало ещё вам опоздать на занятия.

– Спасибо, за заботу, но пока у меня есть руки и ноги я вполне могу и сама себя обслуживать, – бескомпромиссным тоном заявила я, но тут же поняла, что слишком грубо ответила и чтобы исправить ситуацию, участливо улыбнулась и принялась заваривать чай, на нас обеих. – А вам зелёный, как обычно?

– Мне тоже зелёненького, – прохрипел наш уродец, вылезая из полки.

Его внешний вид, как всегда был не просто отталкивающим, а на редкость отвратительным. Дело в том, что Оскар – карлик, но это не причина его гадкости. И даже его нелепая и совершенно затёртая до дыр одежда, далеко не повод, чтобы отвернуться от него. Его хитрые абсолютно чёрные глаза всегда смотрят исподлобья. Кожа лица, рук, да и скорее всего остального тела, всегда какого-то нездорового оттенка с примесью желтизны. Но что особенно убивало в нём всё человеческое – это его отвратительная улыбка, не имеющая ничего общего с испытываемой радостью, а лишь обличающая на всеобщее обозрение его жёлтые давно сгнившие зубы.

Попытавшись завести свои мысли в другое более приятное русло, я проигнорировала его комментарий по поводу чая, и поставила на стол только две кружки, демонстративно усевшись к нему спиной, чтобы не портить разыгравшийся аппетит.

– Ой, – разволновалась вдруг Мария Владимировн, взглянув на часы, – Сергей Борисович должен скоро спуститься, я уж потом, когда вы все разъедитесь.

– Да, лучше не расстраивайте нашего босса с утра по раньше, он не любит находиться за одним столом с прислугой, – зло усмехаясь, чётко выговорил Оскар, пытаясь вскарабкаться на стул напротив меня и когда ему удалось это сделать, он не замедлил схватить наведённый для Марии Владимировны чай.

– Вот именно, – спокойно изрекла я, – тебя, по-моему, это тоже касается.

– Я не прислуга! – с дьявольским оскалом воскликнул он. – Я – успокоение души отца твоего. Я – бальзам, умиротворяющий любого несносного чертёнка. Я – пророк и мессия этого бренного мира. Все вы, эти мелкие суетливые людишки, даже не можете вообразить, на что я способен, – воодушевлённо вошёл он в свою роль.

Покосившись на этого наглеца, я мысленно содрогнулась. Как в одном, даже страшно сказать слово – человеке, вмещаются все, какие только возможно, безнравственные пороки человечества? Ведь вся эта вежливость и учтивость, на самом деле только фальшивая маска, прикрывающая его настоящее естество. Более омерзительного существа мне не доводилось ранее видеть никогда. Мой отец видимо и, правда, сошёл с ума, взяв его в наш дом год назад.

– Шут ты, гороховый, вот ты кто! – не выдержала я, протянув руку к тарелке с блинами.

– Ша! – рявкнул он и молниеносно бросившись прямо на стол, выхватил из моих рук полную тарелку. – С утра слишком вредно питаться столь жирной пищей. В противном случае, сударыня, раздобреете и не пролезете ни в один из этих великолепных зодчих дел косяков.

И не успел он договорить свою речь, как его грязные руки с прилегающими тут же кривыми обрубками ногтей вонзились в некогда аппетитные блинчики. Один за другим он отправлял их в своё ненасытное жерло, громко причмокивая при этом, попутно облизывая весь тот ужас, что покоился под его ногтями.

– Это восхитительно, Мария Владимировна! Премного вам благодарен, сударыня, за ваши труды. Святая вы душа, милочка, – саркастически проговорил карлик, опуская всю свою голову прямо в тарелку, отчего его длинные космы жирных волос изрядно поёрзали по несчастным блинам.

Мария Владимировна увидев весь этот спектакль, как и я, принялась печь новую порцию, и через минуту передо мной уже лежало целых два новеньких блинчика, но аппетит исчез так же быстро, как и появился. Попытавшись переключить своё боковое зрение и сконцентрировать его только на чае, я уставилась в одну точку, наблюдая, как некогда маленькие чаинки превращаются в большие листья. Но доносившееся чавканье вперемешку с мерзким причмокиванием, окончательно вывело меня из себя и, встав из-за стола, я направилась к выходу.

– Ты уже позавтракала? – услышала я над своим ухом голос отца, поравнявшись с ним в дверном проёме. – Привет, милая.

– Ну, если ты не желаешь, есть за одним столом с прислугой, не смотря на то, что они такие же люди, тогда я тоже имею полное право не разделять свой стол со свиньёй.

И не став выслушивать ни его комментариев, ни мерзких смешков насытившегося карлика, я, быстро одевшись, выскочила на улицу, чтобы хоть немного перевести дух. Мороз тут же сковал все голые участки кожи, но, не обращая на это внимания, я не спеша двинулась в сторону поджидающей меня машины, вдыхая всю свежесть морозного утра. Взглянув вверх на небо, я увидела чистый небосвод, всё ещё засыпанным звёздами. И немного смягчившись от увиденного, я постояла ещё пару минут и открыла дверцу автомобиля.

– Доброе утро, Михаил Петрович, – поздоровалась я первой со своим водителем.

– Да, здравствуйте, Алёна Сергеевна, – как всегда с особой учтивостью произнёс он, не смотря на все мои уговоры перестать называть меня по имени отчеству.