Брюно почти привык, что жена его перебивает, часто она задает вопрос, однако не слушает ответ. Он пытается подавить раздражение, но выходит плохо. С облегчением слушает над головой легкое движение – дочь наверху топает к ванной. Подумал с надеждой: «Не успеет на школьный автобус». Ну и хорошо, он рад отвезти Нину в школу. Жаль, что так ветрено, не пойдешь до школы пешком, но и хорошо – сил у него нет ходить. Брюно раньше пытался убедить себя, что погода не важна, нужно только правильно одеться. Но первый же порыв ветра с мокрым снегом развеивал символы его надуманной веры, а теперь еще и сил нет, совсем, он вечно уставший, сколько не спи.

Как хорошо дома, в тепле. Взять бы выходной, но Альма все время здесь, а она не должна пока знать, терпи! Пес согревает его колени, Брюно обнимает его, прижимает к себе теплое брюшко, поставил ступни на перегородку стула рядом – так ноги не мерзнут на холодном полу. В кухне пахнет кофе, и, если сидеть без движения, почти не чувствуешь усталости. Кажется, ушло бессилие, которое невозможно победить долгим сном или бездельем, кофе или длинными выходными. У него нет сил шевелиться. Брюно завидует кофеварке на горячей конфорке. Напольным часам в гостиной, которые появились в доме раньше, чем отец Альмы купил традиционное шале и расширил его за счет пристройки почти втрое. Но дорого. Нынче каждый метр его любви обходился им слишком дорого. Оставить Альме дом в подарок – просто издевательство.

Брюно устало качает головой и видит, как переливаются огоньки на елке. Она стоит между напольными часами и холодным камином прямо напротив кухонного стола из стали. Нарядная елка, с огромными красными бантами, как в его детстве в ГДР. Скоро Рождество, каникулы, можно отоспаться. И тут он вспоминает, что тянуть дальше невозможно, что он обещал жене и дочери поехать кататься на лыжах, и вздрагивает, с тоской представляя, как они расстроятся, когда Брюно признается, что поездку придется отложить. Но только не сейчас признаваться. Утром понедельника на откровенность не хватает сил. «Но ведь однажды, – думает он, – мать Альмы отправится вслед за ее многочисленными мужьями, и они унаследуют огромное состояние».

***

– А теперь традиционный репортаж с улиц нашего города, – бодро говорит диктор в телевизоре. – Сегодня наш корреспондент выходит с нами на связь с самого высокого моста Европы – 85 метров в высоту. Это высота небоскреба в 30 этажей, между прочим.

Камера проскальзывает вдоль горизонта и мельком показывает сразу весь Люксембург. Два берега города утопают в деревьях, видны добротные домики миллионеров. Камера поворачивается и приближается к группе людей посредине длинного моста из ржаво-алой стали, который соединяет в гигантском прыжке левый и правый берег.

– Как вы знаете, у моста, названного в честь нашей дорогой герцогини Шарлотты, сегодня круглая дата, – продолжает диктор. – Принцесса сердец, глава Люксембурга, которая в годы Второй мировой войны возглавила правительство в изгнании, чьему мудрому правлению в послевоенные годы мы обязаны процветанием нашего маленького герцогства. Передаю слово моему коллеге, Виктору Шульцу, который, несмотря на ранний час и промозглый ветер, встречает годовщину открытия моста, простите за каламбур, на мосте. Виктор?

Лицо репортера розовеет на ветру на мосте, вдруг его загораживает старичок в ярко-оранжевом дождевике прямо поверх шерстяного пальто, в фетровой шляпе с игривым переливающимся пером за тульей.

– Вот что я вам скажу, молодые люди, – басит старик. – В отличие от своей глупой старшей сестры, которая якшалась с нацистами, когда нас оккупировали в какие-то часы в первые дни войны, Шарлотта знала, что такое добро, а что такое зло. Я вожу экскурсии по нашей столице и все знаю.

– Так вы – гид? – Виктор решает взять прямой репортаж в свои руки. Его уже окружила группа экскурсантов, любители истории машут в камеру, блондинка в розовой куртке делает селфи на фоне телевизионщиков.

– Гид-гид, – старичок размахивает перед камерой своим удостоверением, запаянным в пластик. – Шарлотта боролась за нас, за нашу свободу, а потом так же, как и подданные, мерзла, в дворце не топили, – гид показывает рукой в сторону герцогского дворца за своей спиной. Камера послушно следует за его жестом. В метре от экскурсантов парень в черной куртке с капюшоном тоже всматривается в дымку на высоком берегу, где за кронами виднеются башни замка, запорошенные снегом. Как в рекламе или на рождественской открытке.

– Неужели ни одного полена? Откуда вам знать? – не отстает Виктор.

– Откуда я это знаю? – сердится старик. – Дым, молодой человек! Из дворца герцогини не шел дым! Ни из одного камина. Такое не утаишь. Молодой человек, молодой человек! Куда вы?!

Камера приближается, вначале картинка плывет, ловит фокус, и вот Брюно вместе с экскурсантами на мосту и тысячами зрителей шоу «Доброе утро, Люксембург!» видит, как парень (или девушка?) в капюшоне ловко запрыгивает на парапет моста, покачивается от порыва ветра и шагает над бездной.

Попросту говоря – прыгает без парашюта с самого высокого моста в Европе.

Горстка экскурсантов с криками бросается к перилам, все, словно завороженные, в ужасе смотрят, как черная фигурка летит вниз с высоты небоскребов. Зрители телеканала следят за полетом благодаря телевизионной камере. Рука Брюно замерла над головой пса, Альма зажимает рот ладонями.

Парень падал… нет, не в реку, в Люксембурге русло реки давно обмелело. Когда громадный ледник в доисторические времена прорезал здесь каменные породы и растаял, в память о себе он оставил огромные перепады высоты. Город живет на разных этажах, на первом и, скажем, сразу на тридцать втором. Этажи соединяют 111 мостов, легко запомнить.

Под мостами великого герцогства, и под мостом Шарлотты тоже, на жирной плодородной земле давно не текут воды. Там строят дома и живут самые богатые люди мира. На крышу особняка или в выверенный по последней моде регулярный сад в английском стиле и шагает с моста самоубийца. Потом окажется, что это была девушка.

Но экскурсанты не видят точно, куда она падает, от потрясения их спасает туман. В молочной дымке тонут черепичные крыши, верхушки платанов, красные стальные опоры моста.

***

Я наблюдала за падением в репортаже, а в последний миг отвела глаза. Я встала, чтобы взглянуть в окно и понять, на чью землю упал покойник в этот раз. Опять в мои клумбы, сминая кусты самшита, приземлится несчастное тело или не повезло кому-то из соседей? Знаменитому футболисту из маленькой латиноамериканской страны (однажды самоубийца спрыгнул прямо на его теплицу с орхидеями), банкирше из Цюриха (после того, как в один из дней бездыханное тело упало на ее порог, она пытается сбыть дом), семье русских, которые всегда напряженно прячут глаза и не здороваются при встрече, телезвездочке, которая даже ночью и в дождь ходит в солнцезащитных очках (вот ее консьерж вышел на крыльцо и машет мне рукой в белой перчатке)? А может, покойник снова упадет к нам – в сад главного дирижера Люксембургской оперы? Теперь уже бывшего. Не знаю почему, но самоубийцы выбирают для прыжка, как правило, центр моста, сторону, с которой лучше виден герцогский дворец, будто посылают наследникам престола на прощание свое отчаяние или просто всматриваются в красивый пейзаж. Кто знает. Но из-за этого странного выбора они часто приземляются прямо к нам или на головы наших соседей.

Не считайте меня бесчувственным чудовищем, просто ко всему привыкаешь. Мост Шарлотты вопреки стараниям полиции и властей стал самым популярным местом самоубийства для многих неприкаянных душ свободной Европы. И когда они, как звезды, прости господи, падают в твой или соседский двор несколько раз в месяц, начинаешь относиться к смерти… философски, что ли. Без драм. Тогда просто терпеливо ждешь, когда власти что-то придумают и кошмар прекратится. Узнаешь от полиции, что большинство попыток совершают вечером воскресенья или незадолго до Рождества – когда тают последние ожидания. Ведь самоубийство – потерянная надежда. Это когда одиноко («один в ночи») и на твой крик или всхлип никто не отвечает даже в шутку. Когда не знаешь, как еще объяснить, что тебе плохо, а люди вокруг думают, что ты спекулируешь на теме добровольного ухода из жизни. Хотя, по статистике, те, кто решается, обычно не говорят о своих планах. Они молча раздают дорогие им вещи, наводят порядок в столе, оставляют кота у приятельницы и делают шаг.

Ведь люди верят в чудо, в то, что выходные или каникулы подарят долгожданную встречу или прощение, возвращение или просто тихое доброе слово. А когда чудо обходит тебя стороной, ты особенно сильно чувствуешь себя лузером, которому нечего больше ждать, не на что надеяться, и прыгаешь… На головы обычных счастливых людей, которые ровно в то же самое время разыскивают под елкой подарки, жарят в саду барбекю, пересматривают сладкую слезоточивую киноисторию в объятьях любимого. Вот только неприкаянные души ошибаются – под мостом герцогини Шарлотты нет счастливых семей. Или я таких просто не знаю?

Если бы я выбрала их способ проститься с миром, то прыгала бы в самом начале рыжей, огромной и надежной конструкции. Там внизу дом, в котором давно не бывает хозяев, только прислуга, а после изумрудной лужайки – огромное темное озеро. Зимой оно покрывается льдом и при свете звезд переливается, как каток на Рождество, на котором мы с Брюно впервые увидели друг друга. Вот об этот лед я бы и бросилась с моста прямо в сочельник, чтобы символически нарисовать круг и поверить, что и не было ничего между нашей первой встречей на катке и моим катапультированием сейчас, все было только грустным сном.

Знаете, как в кино, когда героя возвращают в прошлое и дают шанс все исправить? А еще, когда прыгаешь с моста, о тебе пишут все местные газеты. Как еще мне попасть на их полосы?

Хм. Ничего себе, куда увело меня воображение! Ну и мысли гуляют в моей голове… Одно ясно: я дописала на сегодня утренние страницы, а Нине с Брюно теперь точно нужно поторапливаться, пока полицейские с черными целлофановыми пакетами не перегородили улицу.

– Хорошо, что дочка не видела репортаж, – шепчет Брюно.