Глава 5 Не потерять самообладания

Меня трясло то ли от холода, то ли от контакта со странным прохожим. И снова, как и несколько месяцев назад, я почувствовала себя беспомощной. Ненавижу это гадкое состояние. На тебя вдруг наваливается нечто, чему ты не можешь сразу найти объяснения. Выбитая из колеи, ты теряешься в догадках, как это могло с тобой приключиться. Чувствуешь, как от страха сковывает сердце, а липкий пот холодит спину. И до чёртиков хочешь как можно скорее оказаться в безопасном месте. В идеале – дома, но в данный момент сойдёт и комната в общаге, к которой за полгода почти привыкла.

Волшебство зимней сказки, которым совсем недавно ты восхищалась, превращается в мелькающую перед глазами серую массу. Мелкие крупинки снега раздражающе бьют в лицо, а ты несёшься по улице настолько быстро, насколько хватает сил, совершенно не глядя под ноги. И ничего сейчас не способно отвлечь тебя от цели: ни скользкий тротуар, ни настойчивое жужжание сотового.

«Скорее, скорее!» – мысленно подгоняешь ты себя, стремясь спрятаться за дверью своей комнаты. И очень сожалеешь о том, что ты не Бэтмен и не способна перемещаться в пространстве так же эффектно и быстро, как и он.

Ты понимаешь, что не можешь подвести подругу. А это значит, что ты просто обязана быть на праздновании её помолвки. Несмотря на навалившуюся усталость и напрочь испорченное настроение. К тому же ты знаешь, что по-настоящему успокоишься только тогда, когда вы наконец встретитесь, и ты почувствуешь ее поддержку. Поддержку, которую подруга способна подарить простым фактом своего присутствия рядом с тобой.

Ты залетаешь в комнату и действуешь на автопилоте: контрастный душ, выбор нужного платья, сражение со взбунтовавшимися волосами, легкий макияж. Цели перекусить ты себе даже не ставишь, хоть и маковой росинки после завтрака во рту не было.

А в мыслях постоянно всплывает то неподвижное лицо, в которое ты совсем недавно всматривалась через объектив камеры. И ты не можешь вытряхнуть из своей головы мысли о нём, как мусор из мусорного ведра. Вместо этого ты принимаешься их анализировать.

Дедушка с детства учил обдумывать любую нестандартную ситуацию, в которую я попадала. И непременно делится с ним. Со временем это вошло в привычку. Вот и сейчас я пыталась выстроить крутившиеся в мыслях факты в связную цепочку.

В памяти всплыло, как прохожий был недоволен тем, что я его сфотографировала.

«Недовольство его вполне объяснимо, – размышляла я, – даже если это случайный прохожий: кому понравится, когда его фотографируют без спроса? А разрешения я не спросила».

Но вспомнив свои странные видения, я предположила, что мужчина мог быть как-то связан с моей семьёй. Он был примерно одного возраста с дедом и, возможно, имел военное прошлое. Несмотря на хромоту в Каменнолицем ощущалась военная выправка.

«А если так, – сделала я вывод, – то они с дедом могли как-то пересекаться. Если моя догадка верна, то прохожий неспроста появился на моём пути. Мдааа… отдает паранойей… По наследству она что ли передается», – попыталась мысленно пошутить я, чтобы хоть немного снять напряжение.

Мысли мои перепрыгивали с одной на другую, словно воробьи, резво перескакивающие с ветки на ветку дерева, росшего прямо перед окном нашей с Марьей комнаты. Думаю, этому виной была спешка. Даже не глядя на часы, я чувствовала, что опаздываю.

«Почему же незнакомец не настоял на удалении фото? – мысленно удивлялась я, – Засветился – уничтожь компромат! Так действуют все фигуранты в моих любимых детективных историях. А он этого не сделал… Почему поступил так опрометчиво, ведь производил впечатление далеко не глупого человека? Человека, который точно знает, чего хочет. А если предположить, что он «засветился» умышленно?»

Мне вспомнился подслушанный летом разговор деда по телефону.

«Мог ли собеседником деда тогда быть Каменнолицый? Мог, но как же это теперь проверить? А почему незнакомец отверг мою помощь, когда поскользнулся? Думаю, тут всё просто: слабость в ногах, по всей видимости, стала неожиданной и для него самого, – пришла я к выводу, – и меньше всего гордец хотел, чтобы у его немощи появились свидетели».

Даже визуально было заметно, что у моего молчаливого собеседника имелись проблемы со здоровьем. Бледность лица, которую я назвала бы болезненной, какая-то внутренняя надломленность. К тому же трость настолько органично смотрелась в его руке, что казалась её продолжением.

«Похоже, она не один год помогает своему хозяину перемещаться и стала с ним единым целым. Поэтому я и не сразу ее заметила».

«Он не заводил со мной разговоров и держался на безопасном расстоянии. Значит, причинять вреда не собирался», – подал голос мой многострадальный инстинкт самосохранения.

«Ошибка!» – возмутилась моя подружка—интуиция и услужливо подкинула мне воспоминание непонятной прострации, в которой какое-то время назад я пребывала.

«Значит, нападение всё-таки состоялось, правда, не физическое, а … на ментальном уровне, что ли», – напрашивался очевидный вывод.

Необычный взгляд незнакомца имел какую-то странную силу. Он будто подталкивал меня к воображаемой пропасти, у самой кромки которой я себя ощутила под магией неестественно широких, угольно-чёрных зрачков его глаз.

В общем, мои размышления оставили больше вопросов, чем ответов. Отчаянно не хватало вводных, как любит говаривать дед.

Послышалось настойчивое жужжание смарта. Оставив очередную попытку застегнуть молнию на платье, которое выбрала для ужина в ресторане, я подбежала к телефону.

– Ну, где ты ходишь? Почему трубку не берёшь?

– Я ещё в общаге, Маш.

– Как?! Ну, ладно… Согрелась? Кофе выпила?

– Не успела. Но душ приняла. Скоро выхожу. Только вот платье застегну…

– Какое?

– Ну, то новое – кремовое, помнишь?

– У которого молния на пол спины что ли?

– Да. До середины застегнула, а дальше – никак.

– Надень другое! – распорядилась она, – Времени нет! Опаздываешь!

– Хочу это, – пробормотала я и, поставив смарт на громкую связь, снова взялась аккуратно тянуть за бегунок на молнии.

– Что значит «хочу», Кать! Как ребёнок, честное слово! Вот же настырная! Ты даже Михаила своего с его опозданием переплюнула!

– Не ворчи, пожалуйста, тебе не идёт. К тому же снять его уже не получится, легче застегнуть до конца. Миша, значит, уже с вами?

– Угу, минут десять как. Сидит хмурый, как сыч.

– Недоволен, – вздохнула я.

– Ну а кому понравится, Катюш? Давай быстрее, только тебя ждём.

– Прости…

Не зная, куда девать глаза от стыда, я отвела их от сотового и взглянула на письменный стол.

– Эврика! Ручка!

– Чего?! – удивленно воскликнула подруга, – Какая ещё ручка, Кать? Зачем она тебе сейчас? Завещание что ли писать собралась?

– Шариковая, Маш, шариковая! Завещание? Ты о чём?

– Да о том, что Новиков уже на пределе. Ещё чуть-чуть и сделает тебе харакири. – смеясь ответила подруга.

– Не сделает, – усмехнулась я. – Харакири только себе можно сделать, Маш. Ладно, не мешай.

– В любом правиле бывают исключения, – смеясь ответила подруга, – Подожди, а ручка-то тебе зачем?

– Чтобы платье застегнуть, зачем же ещё?

– Не поняла?

– Короче, вставлю её в замочную скважину. Собачку молнии насажу на стержень и плавно опущусь к полу. Всё! В одном фильме видела.

– Ну и затейница ты, как сказала бы моя бабуля, – уже вовсю смеялась Марья, – А если не получится? Платье ведь можешь испортить, Кать.

– Постараюсь, чтобы получилось. Другого выхода—то всё равно нет. Не пойду же я в не застёгнутом платье. Ладно, не мешай. Скоро буду!

– Вот ведь неугомонная! Очень рада, что голос у тебя уже не такой странный, как час назад. Смотри платье не испорти, – смеясь, ответила Машка и отключилась.

Эксперимент с молнией прошёл на ура. Через несколько минут я уже ехала на помолвку подруги в одну из башен Делового Центра.

Глава 6 Форс-мажор и гранатовый сок

Опаздываю! Боже мой, опять – двадцать пять!

«Еще немного – и опоздания станут твоей визитной карточкой, Катя! – мысленно укорила я себя.

Появление этой неприятной тенденции совпало с началом учебного года. Новое место учебы, новые лица вокруг, новые впечатления – всё было так непохоже на мою прежнюю жизнь за высокими стенами нашего дома.

Но недавно я поняла, что дело не только в этом. Дело было ещё и в Мише – Михаиле Новикове, в объятья которого я так неуклюже свалилась в начале сентября, спускаясь по лестнице.

Сначала Новиков мне понравился. Уверенность в себе, с которой он умел держаться на людях, подкупала. Авторитарность и покровительственный тон были мне привычны с детства. А эрудированность моего нового знакомого стала для меня приятным бонусом. В начале наших «отношений» все эти качества и помогли нам найти общий язык.

Но постепенно я стала замечать, что настроение Михаила способно меняться, как узоры в калейдоскопе: стремительно и абсолютно непредсказуемо. В обществе однокурсников и преподавателей он продолжал оставаться «айсбергом» – холодным, невозмутимым. И очень рассудительным. А вот наедине со мной стал иногда позволять себе молниеносные вспышки гнева. Редкие, но всё же… Похоже, что внешняя невозмутимость была лишь маской, под которой он скрывал перепады своего настроения, считая их, видимо, чем-то скверным, недопустимым.

И чем дольше мы общались, тем чаще я стала замечать за своим новом приятелем эти эмоциональные качели. Мне даже стало казаться, что в последнее время Михаилу стало сложнее их контролировать. К примеру, сегодня у гардероба он не смог взять под контроль всплеск недовольства и не рассчитал силу, с которой ухватился за моё плечо.

А чего стоит эта его манера резко перескакивать с темы на тему! Утром по пути в аудиторию он читал нотацию относительно моей несобранности и чего-то там ещё, и вдруг заявил: «В следующую субботу мы идём в клуб». Какой ещё клуб? С чего вдруг? Но спросить я ничего не успела, прозвенел звонок.

Сам Новиков объясняет эту способность резко менять тему разговора гибкостью своего неординарного мышления, которое я непременно должна ценить. А недавно он вообще заявил, что мы проводим вместе слишком мало времени и нужно «переходить на новый уровень». Просто погулять после занятий и провести время в ближайшей кафешке ему уже недостаточно.

Мне, наверное, стоит порадоваться тому, что из всех моих многочисленных сокурсниц Михаил одарил вниманием именно меня, но… После каждой нашей встречи мне теперь требуется всё больше времени на то, чтобы войти в зону комфорта, как любит говорить Маша. Поэтому я и брожу по городу с камерой. Хобби даёт классную возможность отвлечься и побыть наедине с собой. Думаю, что мои опоздания – это побочный эффект: если что-то захватывает внимание целиком, я напрочь забываю о времени. Так было всегда, сколько себя помню.

Я добралась до Москва-Сити на такси, но всё же немного заблудилась и теперь пробиралась ко входу сквозь ряды представительных авто на крытой парковке.

«Как же меня сюда занесло? Можно же было зайти через центральный вход, Катя!» – мысленно возмущалась я, обходя очередную машину, как вдруг застыла на месте, заметив неподалёку «своего голландца». Каких-то пару часов назад я уделила ему столько внимания, что не спутала бы его ни с каким другим железным конем.

– Ну, а где ж ему быть, если не на парковке главного делового центра столицы? – кивнув собственной догадке, пробормотала и вошла в холл центра.

Тут было многолюдно. Одетые по большей части в деловом стиле посетители сдавали верхнюю одежду в гардероб и направлялись к лифтам. Я сделала так же и теперь летела вверх в просторной стеклянной кабине лифта. Лифт плавно притормозил на нужном мне этаже и остановился. Я двинулась к бесшумно разъезжающимся дверям, но выйти не успела. Любимая заколка надрывно щелкнула и отскочила на пол. Получив долгожданную свободу, мои капризные локоны резво спружинили и посыпались по плечам. Обречённо вздохнув и по детской привычке дунув на прядку, упавшую на лицо, я подхватила с пола свою жемчужную страдалицу и бросила ее в сумочку. В зеркальной поверхности стен отразился мой новый образ «Лев ушёл из дома». Я пятернёй пригладила волосы, вздохнула и взглянула на входящих.

– Так даже лучше, – успокоил меня один из вошедших в кабину. И доброжелательно улыбнулся. Его улыбка придала мне уверенности.

Пожав плечами в стиле «что уж теперь сделаешь», я смущённо его поблагодарила и, подарив улыбку случайным зрителям своего досадного преображения, заспешила по широкому коридору.

Просторный зал ресторана встретил меня полнейшей идиллией. Все столики были заняты. Повсюду витали аппетитные запахи, велись негромкие беседы и слышался едва уловимый звон посуды.

Привычно отбросив назад непокорные локоны, я огляделась по сторонам в надежде найти знакомые лица среди элегантных посетителей. Но их не находилось. Я немного занервничала и что-то неловко задела локтем.

Обернулась и наткнулась на расстроенное лицо официанта. Звон посыпавшихся с его подноса блюд был настолько оглушительным, что пришлось прикрыть уши ладонями.

Когда всё стихло, оторвала их от ушей, а шокированный взгляд – от алых клякс, растекающихся не только по мраморному полу, но и по подолу нового платья. Взглядом зацепилась за запястье. Оно тоже утопало в россыпи пурпурных капелек, но на мой электронный «Цербер», к счастью, не попало ни одной.

Несколько тёмно-красных «горошин» успело скатиться на пол, отчетливо «нарисовав» извилистые дорожки на и без того «пятнистой» кисти руки.

В зале висела полнейшая тишина: так бывает: некий форс-мажор, и ты в центре внимания…

Не зная, как поступить, я «зависла» словно в стоп-кадре, с выставленной перед собой рукой, согнутой в локте, вполне себе художественно забрызганной алыми каплями. Крупными и мелкими. Круглыми и овальными. Как-то замысловато выпуклыми, словно консистенция напитка была густой и вязкой. Это угадывалось и по цвету «горошин»: темной, насыщенно алой, чем-то похожей на гранатовый соус. Кажется, он называется «нар шараб». При других обстоятельствах я бы даже сделала пару кадров этого живописного, как мне показалось, узора. Но сейчас…

Сейчас мне было совсем не до этого. Вдруг нестерпимо захотелось оказаться подальше от бесцеремонно любопытных глаз этого рафинированного общества, собравшегося в просторном зале как по заказу. В идеале – «телепортироваться» в тишину своей уютной комнаты. Годами ведя по большей части обособленный образ жизни, я совсем не привыкла к столь неуёмному интересу к собственной персоне, а теперь пришлось стоять в эпицентре всего этого «непотребства», как сказал бы дедушка. Стоять, как на сцене, в напрочь испорченном платье, и ловить косые взгляды одетых с иголочки завсегдатаев сего заведения. И я как никогда остро почувствовала себя актрисой—неумехой из того самого подгорелого театра. Немного успокаивало лишь то, что умиротворённость на ухоженных лицах посетителей сменилась раздражением или бесцеремонным любопытством совсем ненадолго – лишь на несколько мгновений. Впрочем, даже они показались мне вечностью. Оглядев меня с головы до ног, большинство гостей быстро потеряли интерес к неуклюжей нарушительнице спокойствия. Большинство, но далеко не все…

– Простите, – шокировано прошептала я стоявшему рядом официанту, краем глаза наблюдая, как по полу, промеж поблескивающих осколков хрустального бокала, растекались пурпурные кляксы дорогого вина. – Я помогу убрать…

– Не стоит. Я всё сделаю сам. – учтиво ответил он.

– Простите… – снова взволновано пролепетала я. И застыла под пристальным взглядом мужчины средних лет. Думаю, ему было хорошо за тридцать.

За столиком в центре зала, в кресле с удобной спинкой, этот посетитель восседал не один. Напротив него, спиной ко мне, расположилась дама с гладкими платиновыми волосами. Они покрывали ее прямую спину до самого пояса и почему-то напомнили мне занавесь из дорогого тонкого шёлка. Почувствовав, что за мной продолжают наблюдать, я отвлеклась от волос девушки и снова взглянула на ее спутника. Взглянула и внутренне сжалась под этим взглядом – острым, сканирующим, и удивлённым одновременно.

Впрочем, удивление гостя ресторана быстро сменилось задумчивостью. Словно его вдруг заставили решать неожиданно свалившийся на голову ребус. Девушка с платиновыми волосами что-то сказала ему, он ответил, но я чувствовала, что всё еще нахожусь в зоне его внимания.

К моему плечу прикоснулись, и я отшатнулась как чёрт от ладана. Видимо, нервы были совсем на пределе.

– Извините, случайно задел, – послышался виноватый голос официанта.

– Ничего страшного, – едва слышно ответила я, не сводя глаз с мужчины в кресле.

Он перекинулся со своей спутницей ещё парой реплик и снова отдал мне все свое внимание. Я тут же ощутила себя маленькой бандерложкой из мультика про Маугли, застывшей под цепким взглядом всемогущего Каа.

«Извините, бываю неловкой», – чуть пожав плечами, я безмолвно попросила у брюнета прощения за весь переполох, который устроила.

Рядом с посетителем, словно по мановению волшебной палочки, «материализовался» официант. Стоя по стойке смирно и виновато опустив голову, он что-то негромко ему говорил. Похоже, просил прощения.

«За что? За шум, который я устроила? Или… или я умудрилась опрокинуть поднос именно с его заказом? О господи, так и есть!» – мысленно ужаснулась я, как только перед мужчиной поставили бокал с такой же рубиновой жидкостью.