Цитаты из книг автора «Ольга Славникова»

Максим Т. Ермаков перевел дух. Сколько времени? Еще только половина четвертого. Опять не дотерпела. Всегда она звонит первая и Восьмого марта, и в свой день рожденья. – Мама, с праздником тебя! – воскликнул Максим Т. Ермаков, фальшиво улыбаясь красному ведру, в котором отяжелевшая вода напоминала борщ. – Желаю тебе здоровья, радости, долголетия! – Сыночка, я просто беспокоилась, что ты так долго не звонишь. Думала, не случилось ли чего у тебя, – голос матери был нестерпимо кроток, вообще нестерпим во всех отношениях, с привкусом той сладковато-противной микстуры, которую полагалось пить по столовой ложке три раза в день во время зимних простуд. Чего только не вспомнишь из детства. М

В длинном узком помещении Ведерников увидал в витринах нечто неприятно и смутно знакомое: карабины и ружья своей технологичностью и как бы ломаной калечностью напоминали протезы – протезы его неспособности прикончить негодяйчика голыми руками.

Решиться убить человека все равно что самому стать мертвым.

В дурной, отчаянной Москве, желающей красоты любой ценой и прямо сейчас, и по холодному сезону хватало коротких юбок

Вещь была тяжела, жила своей еле слышно шелестящей жизнью, пробовала на шестереночный зубок каждую новую секунду, и у Ведерникова возникло чувство, будто он приковал себя к какому-то грядущему экстриму, в котором уцелеть вряд ли удастся

Тонкий налет любезного жульничества придавал соблазнительную матовость ее несложным выкладкам

Продукты распада информации обволакивали теплой прелью всякую человеческую мысль, оттого мысль делалась коротка, не более чем на три-четыре кое-как сцепленных звенышка, – но люди-женечки в ином и не нуждались

Воздух, в кубическом сантиметре которого стало теперь больше байтов, нежели микроорганизмов, менял свойства, сделался мутен и глух, хуже, чем прежде, проводил реальные звуки, так что речь людей стала невнятна и двусмысленна, а пение птиц по утрам напоминало щелканье и редкие звоночки пишущих машинок.

Другая, как бы не рекламная, информация циркулировала не так агрессивно, но она была не такая живучая. Ежедневно новая информационная волна смывала предыдущую; все устаревшее, парадоксальным образом сохраняясь в Сети практически навек, сразу начинало разлагаться и отравляло продуктами своего распада живой человеческий воздух.

Сеть мусорила. Там было все, и ничто не имело значения. Повсюду вокруг себя Ведерников начал видеть отходы информации