Виталию Кириллову.

Когда облака ниже колен,

Когда на зубах куски языка,

Когда национальность голосует за кровь…

Юрий Шевчук,

«Предчувствие гражданской войны».

Запись на обложке

Уже пробило три часа ночи, а я почему-то стояла у Молочного магазина; «умный фонарь» освещал белым «дневным светом» голую зимнюю землю, покрытую инеем. Был страшный мороз, градусов двадцать, а я находилась на улице босиком. И тут же, под кустом, я нашла толстые, белые шерстяные носки. Но разве они защитят?!

А в городе проходил какой-то всенародный праздник, вроде Дня города, торжественный и тревожный.

Незаметно для себя я очутилась на нашей площади Ленина. Там уже настала осень, вечерело, или же, наоборот, рассветало… Нет, именно спускались сумерки; медленно застилали закатный свет тяжёлые и плотные, фиолетово-синие облака. Заход солнца – занавес дня.

Оранжевые фонари не прорезали этого весёло-болезненного мрака. Я увидела у Старой почты пустые деревянные настилы для артистов из Москвы и местных творческих коллективов. Народу много, всем, кроме меня, весело, и все собирались праздновать День города в кругу друзей или семьи.

Я же что-то заблудилась под этими чернильными облаками, всё кружила от бывшего Углового книжного, ныне краеведческого музея, до Старой почты, теперь городской редакции телерадиовещания.

Пока я наматывала круги, снова пробило три часа ночи, и вернулась бесснежная «корнуолльская» зима.

Старый нарсуд, разорванный на клочки фирмочками по ремонту оргтехники, туризму, офисами сетевого маркетинга, в такое время оказался открыт настежь! Ни охраны, никого. Наверное, камеры, а то и роботы. Как там бит-квартет «Секрет» пел ещё в конце 80-х об охранниках отеля:

Стоят полковники в отставке у стеклянных дверей,

Пора бы фотоэлементам заменить этих парней…

Вот и заменили…

На втором этаже горели энергосберегающие лампы, без продавцов предлагались газеты и журналы. «Союзпечать» переехала из торгового центра КЭМП? Какой же идиот не запер на ночь дверь?!!

За перегородкой начиналась наша школьная раздевалка. Столько лет прошло, и тут по-прежнему так же неприятно, тяжёлая аура…

Видно, меня закружило в бывшем нарсуде, как в лесу на одном месте. Но там-то можно всё на лешего свалить, а здесь кто виноват? Домовой? Нарсудный? Судейский?

Я снова оказалась у входа в здание, почему-то оглянулась и увидела за спиной Сафронова. Он был похож сейчас на комиссара Каттани из "Спрута", уже потерявшего дочь Паолу и жену Эльзе. Удивительно, что за двадцать лет Сафронов так помолодел! Волосы – соль с горсткой перца слегка вьются, сам маленький и худенький… Странно, я же видела его фото в Одноклассниках, где у него, такого общительного, аж четыре друга (дочь, сын, некая Виктория и Банана), и целых шесть подписчиков!

На аватаре (фотографий всего пять) Сафронов стоял в своём дворе у чёрного «Форда», словно угнанного из чёрно-белого американского фильма, или же Военно-технического музея в селе Ивановское, где в холодных залах бывшего пионерлагеря выставлены его собратья. Сафронову очень идёт тёмный костюм; в мою бытность он костюмов никаких не носил, одевался в лохмотья. Наверное, он на свадьбе своей дочери Маши («Форд» по базе ГИБДД принадлежит ей). От того Сафронова ничего не осталось, только широкое, самовлюблённое лицо. У него короткая, паршивая седая бородёнка, как у "брата"-пятидесятника.

И тут физиономию Сафронова обезобразила ненависть. Он мгновенно извлёк откуда-то маленький изящный пистолетик и выстрелил мне прямо в горло, не закрытое от мороза ни воротником, ни шарфом. В глазах посерело, и я поняла, что умерла.

Я проснулась. Было пять часов утра и стреляли в телевизоре.

Вечером к нам пришёл в гости Стас, и я рассказала ему свой сон.

– По телевизору, наверное, показали что-то… – со своей извечной повышенной озабоченностью сказал Стас. – Жень, что опять ночью смотрел?

31 мая 1999, понедельник

И вот уже последний день как всегда пропавшей зря весны. И если в апреле повеселело, полегчало, а в мае жизнь пробудилась, но она пока с трудом ворочается после летаргического сна.

Как обычно по понедельникам, я поехала на автобусе во Фрязино. Я села в электричку на вокзале, обсаженном голубыми ёлочками. Из окна видно, как сверкает зеркало озера.

Сегодня я решила добраться до станции Ивантеевки-2. После Детской – большой перегон, лиственная лесозащитная полоса. Романтика! И почему я всегда одна и одна? Проехать бы эту прекрасную зелёную зону с подружкой, друзьями или парнем. Чтобы было что вспомнить! Но подружек у меня больше нет, а друзей никогда не было. А тем более парня! Я же толстая!

В Ивантеевке всё в двух шагах друг от друга. Я и не заметила, как меня закружило, и я оказалась уже ближе к нашим местам. Но решила сэкономить, и от «Горбаней» пошла обратно в Щёлково пешком.

После железнодорожного переезда, где другая станция, просто Ивантеевка, открытое поле, деревня Байбаки, я попала под дождь. Хорошо, что взяла зонт: он спас меня от пневмонии, но мои чёрные брюки-стрейч промокли сзади насквозь.

Но домой я не пошла, мне не стоит показываться там в эти ранние часы. Надо убить время до шести вечера. А сегодня в штабе партии как раз приёмный день.

– Проходи, красавица! – обрадовалась мне Наталья Николаевна Коломейцева, первый секретарь районного комитета. – Надо же, попала не в бровь, а в глаз! Я как раз к тебе домой собиралась идти!

В колясочной, кроме нас, находился противный дядечка в очках лет сорока. Такой классический гнилой интеллигент, что всех презирает, над всеми смеётся. Похож на очкариту из мультфильма для взрослых «Контакт», который поёт дуэтом, обнявшись с каким-то чудищем или демоном:

«Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла…»

– Так! – нагло сказал дядька. – Меня зовут Сердюков Юрий Алексеевич. – Я – бизнесмен, у меня индивидуальное предприятие по ремонту бытовой техники.

Убей меня, ну не похож он на предпринимателя! Что-то такое интеллигентно-придурковатое. Хотя Сафронов разве похож?

Если костюмчик напялить вместо джинсов и ветровки, то будет немножко выглядеть.

Дядька Сердюков рассказал, что он, как бизнесмен, сотрудничает с общественной организацией «Молодёжная лига», которая выдала ему целую кипу предвыборных анкет.

– Мне посоветовали вас, как волонтёров. Я хотел бы, чтобы ваши люди провели предвыборное анкетирование. Нужно будет поехать в Медвежьи Озёра, в Щёлково-7… Конечно же, надо быть готовыми, что вас могут просто послать…

– Да-да! – загорелась этой идеей Коломейцева. – Только опрашивать нужно не своих, не партийцев…

Об оплате труда речь вообще не шла.

Я тут же решаю взять на себя военный городок Щёлково-7. Мне очень нужны деньги, хотя бы сумма, кратная минимальной заработной плате, но даже этого здесь не дождёшься. А отказаться от бесплатного рабского труда не могу: боюсь, что выгонят, и я опять останусь одна, как в эти страшные весенние месяцы.

Вскоре пришли два дедушки.

– Кто это такая? – услышала я за спиной.

– Это наша Аля, Алина, – приветливо ответила Наталья Николаевна. – Девятнадцать лет, окончила школу, коммунист.