В восьмом классе, потеряв деда, лучшую подругу Дашу и прежнее похудевшее тело, я снова начинала свою жизнь с нуля. Аня помогала мне в учебе, стимулировала на занятиях по физкультуре, вместе со мной бегала шесть кругов по стадиону, отжималась и качала пресс. Мои оценки поползли вверх, на теле жир медленно сменялся мышечной массой, а авторитет в классе возрастал с каждым днем. Теперь с Аней мы были на равных. И я твердо верила в то, что когда одна из девочек берет меня за руку, это не потому, что другая рука Ани занята, а потому, что хочет держать именно мою руку. Я усиленно работала, день и ночь сидела над учебниками, и мои труды стали приносить медленные, но от этого такие желанные, сладкие плоды. Во многом меня спасало то, что я уже печаталась в газетах, которые выписывала наша школа. Учителя знакомились с моими рассказами и стихами, передавали газетные вырезки своим коллегам, обсуждали мое творчество в учительской и приходили к выводу, что девочке нужно помочь. Даже если мое домашнее задание не тянуло на твердую «пятерку», я ее все равно получала. И чем больше верили в меня люди и делали что-то хорошее, тем больше я старалась оправдать их веру в себя. Я заметила в себе удивительное качество – выжимать последние силы из своей головы и тела, если слышала похвалу. Чем больше меня хвалили – тем сильнее я старалась. Медленно шаг за шагом я приблизилась к заветной цели, когда уважение учителей перетекло в любовь ко мне.

Исключением из правил была злобная математичка. Она твердо стояла на своем, считая, что без филологии прожить можно, а вот без алгебры и геометрии – никак. Ее интегралы сводили меня с ума. Вечерами я билась в истериках, пинала ногами учебник и вновь возвращалась к записям в тетрадях. Утром, стоя у доски, я прилежно отвечала заданный материал, но требовательная учительница умудрялась забросать меня кучей дополнительных вопросов и все равно поставить «тройку». Причем делала она это так ехидно, что я ощущала себя никчемным существом. Подсказки Ани с первой парты не спасали меня. Учительница рассерженно поднимала на нее глаза и громко, чтобы слышал весь класс, чеканила: «От кого, от кого Анна, но от Вас не ожидала! Хотите запятнать честное имя сестры?» Аня запятнать имя сестры не хотела, поэтому замолкала, а на переменах, краснея, оправдывалась передо мной. Мне становилось ее жалко. Я видела, как сложно моей подруге оставаться верной мне и подстраиваться под капризных учителей одновременно.

Чтобы хоть как-нибудь угодить моей мучительнице, я даже записалась на ее дополнительные занятия, несмотря на то, что терпеть не могла ее предмет. Аня ходила на них вместе со мной, не испытывая при этом ни малейшей нужды в натаскивании своих математических знаний. На этих занятиях я сидела, широко раскрыв глаза, умно кивала в такт объяснениям головой и все время повторяла: «Да, да, Александра Павловна, вы как всегда правы!» И на мое удивление лед тронулся. Я заработала свою первую «пятерку» по предмету, который давался мне непосильным трудом. Я еще не знала, что именно с этой злосчастной оценки начнется он – мой постоянный нескончаемый ад, в котором Аня уже давно горела, но я еще не знала об этом.

Лишь однажды отведав сладость победы, великолепие этого ощущения не покидало меня больше никогда. Я поняла, на что именно променяла свое детство Аня, я поняла смысл ее жизни. Я словно заглянула в глубину ее души, которая жаждала обладать чем-то далеким и недосягаемым; добиваться того, про что другие даже не мыслят; соревноваться, стремиться быть лучшей всегда и во всем; побеждать, пусть даже пальцы в кровь, пусть расшибиться на смерть, но все равно получить свое, особенно, когда в тебя никто не верит. А когда все поверят в твою исключительность – начнется круг первый, в котором придется соревноваться с самим собой и ни разу не проиграть, чтобы оправдать свой титул, чтобы корона в виде безупречного звания самого отличного человека в школе не слетела с твоей умной гордой головы.

Я стала работать еще больше. Если я писала диктант, то обязательно каллиграфическим почерком, если я готовилась к алгебре, то мой ответ у доски носил маниакальное тяготения к блестящим выступлениям Нобелевских лауреатов. Мне нравилось, когда в начале первого ночи мама отнимала учебники и заставляла лечь спать. В этот была сладость и горечь одновременно. Утром я шла в школу с синяками под глазами, но это не мешало мне чувствовать себя замечательно, ибо я знала, что моя подруга придет в школу с таким же уставшим видом, как и я, и это нисколько не повредит процессу освоения новых знаний. Тогда мне казалось, что потенциалы моего мозга безграничны, и чем больше заниматься я буду, тем больше тайных уголков в своей голове смогу отыскать. О, как же сильно я ошибалась! Есть вещи, которых разум никогда не может простить.

Восьмой класс я окончила с одной «четверкой» по трудам. Неумение шить ночнушки не прошло для меня даром. Все лето мне пришлось ходить следом за пожилой учительницей, чтобы та помогла исправить эту оценку. Я ее повсюду преследовала: в опустевшей школе, на улице и в магазине. Она, не выдержав напора, пошла мне навстречу и сказала, что весь девятый класс я буду посещать ее дополнительные занятия.

Перейдя в девятый, я со страхом ждала двенадцати часов дня вторника и пятницы. Я приходила на занятие, вытаскивала из пакета брюки и блузки, пошитые дома мамой, показывала своей наставнице, та рассматривала вещи и со вздохом говорила:

– Маме – «пять», тебе – «четверка»!

– Ну, как так?! – возмущалась я. – Да поймите вы, наконец, не получится из меня рукодельницы!

Но учительница была непоколебима. Полгода я ходила к ней, и когда мне нечего было достать из своего пакета, я выкладывала на стол конфеты и колбасу. Учительница протестовала и гнала меня из класса. Я настолько ей досаждала своими подарками, что она, наконец, исправила несчастную «четверку» на «пять» и попросила больше на глаза со своими пакетами не показываться. Я с радостью согласилась и с тех пор забыла о шитье на всю свою жизнь, как о самом страшном зле.

Весь девятый класс мы были с Аней очень близки, Даша несколько раз делала попытки заново начать дружбу со мной, но я уже научилась жить без нее, она мне больше не была нужна. После музыкальной школы, Аня забегала ко мне. Я убирала в квартире, ожидая ее. В своем занятии я пыталась подрожать Аниному усердию, с которым она обычно быстро и ловко наводила порядок у себя дома. Иногда, если я вовремя не управлялась, и Аня становилась свидетелем моих трудовых будней, она хваталась за веник или тряпку, чтобы помочь мне. Уговоры посидеть с журналом в руках на нее не действовали. Поэтому я изо всех сил пыталась покончить с домашними делами до ее прихода. Когда Аня поднималась на мой третий этаж, я уже стояла собранная у двери, слушая ее стремительные частые шаги. Мы шли к ней домой. Аня привычно заваривала бергамотовый чай, несла на блюдечке круассаны, которые я запрещала себе есть. «Половиночку», – думала я и отправляла маленький кусочек круассана в рот. «Ну, ладно, еще немножечко!» – и не замечала, как съедала один круассан, за ним второй и третий. Вместе с этими злосчастными круассанами медленно в мой желудок вползало чувство вины. О, как же я его ненавидела! Аня смотрела на меня своими небесными глазами и не понимала, что именно со мной в эту секунду происходит. А я словно погружалась вглубь себя и считала, сколько за день съела продуктов: хлеб с маслом – утром, салат из моркови и кусок черного хлеба – в школьной столовой, белый батон – после школы и теперь круассаны. Углеводы встраивались в меня, я чувствовала это, слышала, как трещит от натяжения моя кожа, она вот-вот лопнет! Какой ужас, что я натворила?! Я без разрешения неслась в комнату Аниных родителей и вставала на весы – 58. Минус три кг за год, это капля в море! Так я навсегда останусь толстой, пусть отличницей, с которой все хотят дружить, но толстой!

Пока Аня нажимала клавиши синтезатора, сочиняя очередную мелодию к моим стихам, я все считала и считала в уме количество еды. Потом я вспоминала, что еще выпила бергамотовый чай с тремя ложками сахара, и волна жара моментально обдавала меня, от чего лицо становилось пурпурным.

В один из дней в школе случился неприятный инцидент, который как рентген обнаружил Анину болезнь и показал личины наших одноклассников. До этого дня я думала, что в том, чтобы хорошо учиться, нет ничего дурного, но после я поняла, что Аня тяжело и заразно больна, и я теперь вместе с нею. Вредная учительница математики, которая была благосклонна лишь к одной из своих учениц – Анне, задала на дом сложную задачу, в надежде отыскать среди нас математических гениев. Она изначально понимала, что в классе таких нет, и выдающимися учеными в области точных наук никто из нас не станет, но все же попытку на изобличение острого ума, способного на сложные вычислительные функции, учительница сделала.

– Эта задача дана вам для проверки знаний! Если не решите – ничего страшного, в школьную программу задача все равно не входит! – сказала она.

Класс облегченно вздохнул, но только не Аня. Ее глаза тревожно блестели, она заерзала на стуле и выровняла осанку.

– А если кто-то решит? – зачем-то спросила худощавая Оксана, которая по математике перебивалась с «двойки» на «тройку».

– Уж сильно я сомневаюсь в этом, особенно, что такое сможете сделать вы, Оксана. Но если все же кто-то и решит, я низко преклонюсь перед этим человеком.

Весь класс хотел увидеть, как Александра Павловна перед кем-то преклонится, когда она даже с директором школы разговаривала так, если бы он был рядовым дворником. Но надежды увидеть это зрелище никто не имел, задача была настолько сложна, что даже попыток к ее решению класс не делал.

Вечером на мой домашний телефон раздался звонок. Восторженная Аня быстро говорила в трубку, глотая слова. Я не сразу поняла, что случилось, и почему рассудительная Аня так беспокоится. Когда она пришла в себя, то, наконец, смогла мне объяснить, что ей удалось решить задачу. Это счастье Аня хотела разделить со мной и настоятельно просила меня взять листок и ручку, чтобы я тоже смогла постичь простоту и великолепие решения сложных вещей. Я вернулась к телефонной трубке с записной книжкой, и Аня пустилась в долгое объяснение правил и путей к поиску ответов. Я ровным счетом ничего не понимала в том, что говорила мне Аня, но старательно выводила цифры, словно это была не математическая задача, а цель всей моей жизни, которую Аня для себя уже постигла и теперь пытается рассказать мне. Когда я вернула трубку на свое место, меня охватил жар, задача была недоступна мне, но ответ к ней я получила. Всю ночь я провела, переписывая задачу на чистовик и заучивая наизусть решение.

На следующий день математика у нас была последним уроком. Аня изводила себя нетерпением, ожидая своего звездного часа. Александра Павловна вошла в класс в привычном своем состоянии, которое называлось «не в духе». Она с презрением окинула нас взглядом и ехидно с кривой улыбкой на лице спросила:

– Ну, думаю, задачу спрашивать у вас не стоит, вы, конечно же, не решили ее?! Приступим к изучению нового материала!

Аня подняла руку.

– Что, Анна, вы хотели? – удивилась учительница.

– Я решила задачу!

– Не может такого быть! – рассердилась учительница. – Вы ошибаетесь, даже я, математик со стажем, провела над ней целую неделю.

– Но я, правда, решила, – робко парировала Аня.

Тогда к доске! – потеряв последнее самообладание, крикнула Александра Павловна.

Аня вышла к доске и начала уверенно решать задачу. Весь класс видел, как учительница занервничала – Аня отнимала ее авторитет. Александра Павловна не могла снести такой наглости и повела себя непристойно. Она одергивала Аню на каждом слове, придиралась к ней и в завершение назвала «грубой выскочкой». Я видела, как острые Анины коленки задрожали, губы стали белыми, а на глазах выступили слезы. Аня не могла позволить себе расплакаться перед классом и не могла стерпеть унижения.

– Кланяйтесь, Александра Павловна! Вы проиграли! – хохотнул со своей последней парты двоечник и задира Максим.

– Чего? Я не слышу! Что ты там сказал? «Двойка» – в четверти, нет, в году! – рассвирепела учительница.

– Да что я сделал? За что? Это же ваши слова!

– Вон из класса! Немедленно, щенок!

Максим покинул помещение. Весь класс сидел затаив дыхание, боясь даже пошевелиться.

– Садитесь, Анна – «три»! Вы слишком много мните о себе. Для начала учитесь уважать старших и не забывайте своего места. Вам еще много нужно учиться, прежде всего – изживать свою избалованность! Садитесь, не ожидала от Вас.

Аня обессилено села за парту, не вымолвив ни слова. Ей нужно было плакать, но она держалась, тем сильнее был пожар в ее груди. После уроков я шла с ней рядом. Она стала похожа на тряпичную куклу. Моя рука лежала на ее худом плече, но Аня не чувствовала меня, она сгорала в своей боли. Я видела, как дрожит ее тело, как искажено лицо. Какой ужас! Она сломалась. Учительница выбила словами из нее жизнь, как из ковра последние соринки. Впервые свита преданных поклонниц не окружала нас. Все смеялись над Аней, и никто не осудил учительницу. Я видела, как девочки побежали на перемене к Александре Павловне и утешали ее. Учительница вытирала платочком слезы и шептала:

– Нет, правда, девочки, вы же сами видели, как она меня довела! Анна была моей лучшей ученицей! Какие вы добрые девочки! Где журнал? Это не в моих правилах, но каждой из вас ставлю по «пятерке».

Вчерашние двоечницы ликовали, одной даже хватило наглости забежать нам с Аней наперед и высказать все, что она копила долгие годы: как все дружили с Аней ради ее авторитета, ума и возможности списывать. Анина корона упала. Больше никто не хотел сопровождать Аню в столовую, библиотеку и спортзал.

Весь следующий день я звонила Ане домой, она не пришла в школу, раньше такого никогда не случалось. Даже больная, с высокой температурой Аня посещала занятия. Я звонила и звонила, но никто не брал трубку. А вечером этого же дня к директору школы явилась разгневанная Анина мама, которая требовала серьезного разбирательства и наказания для математички. Она сказала, что у Ани случился нервный срыв, и дочка пыталась наложить на себя руки. Аню поместили в клинику, и это все вина учительницы. Александру Павловну уволили, и постарались скорее забыть неприятный инцидент, пообещав Анечке золотую медаль.

Пока Аня лежала в больнице, я приходила в школу и ежедневно слышала ликования наших одноклассников, которые с интересом обсуждали Анину беду. Никто ее не пожалел, все говорили лишь одно: «По заслугам! Так ей и надо!» Списывать было не у кого, и лживая свита Аниных рабов перекинулась на меня. Если в школе было столпотворение – значит, я следовала в столовую, туалет или библиотеку. Придя домой, я не могла от них отмыться, они мне были противны. Я понимала, что наступит день, и я буду на Анином месте: брошенная, оплеванная, униженная.

Девятый класс я окончила с отличием, на горизонте замаячила золотая медаль. Аня выписалась из больницы и нашла в себе силы никому не показывать своей слабости. Медленно к ней вернулась свита преданных слуг, жизнь потекла в привычном русле. Как только прозвенел последний звонок на школьной линейке, мы с Аней попрощались, получив свои грамоты за отличные знания. Наш класс расформировывали по профилям. Аня поступала в математический класс, в надежде отшлифовать свои вычислительные навыки и довести их до совершенства. Я – в филологический, полагая, что жизнь можно легко прожить и без интегралов, когда в кармане лежит маленький умный помощник – калькулятор.

На летних каникулах мои знания продолжили оттачиваться с каждым днем, я много читала, старалась узнавать больше. Порой мне казалась, что мозг взрывается и закипает, разрастается до гигантских размеров. И если внутренне я становилась лучше, то снаружи я все равно оставалась обычной упитанной школьницей. С этим мириться было никак нельзя. И начались нескончаемые поиски путей, как взаимосвязать духовное «Я – стремлюсь к идеалу» и физическое «Я – опять хочу есть».

Однажды мне в руки попала замечательная книга, настоящий шедевр, написанная Демисом Руссосом и его близкой подругой Вероник «Проблемы лишнего веса». Она переломила мои привычные представления о еде. Я и по сей день считаю ее настоящим бестселлером, своей настольной книгой. Вечерами я стала изучать принципы раздельного питания, подсчитывать калории и выписывать себе в тетрадь диетические блюда из сельдерея. Я завела пищевой дневник, в котором отмечала все, что съедала за день. Я взвешивалась каждый день натощак у соседской девочки и сверяла свой вес с таблицами в книге Демиса, откуда следовало, что моя фигура остается плотной – рост 164, вес 57.

Я прекрасно понимала, что вес, который незначительно снизился за полтора года – это всего лишь подарок обстоятельств, где вместо жирных котлет были учебники. Это не моя заслуга, а лишь ситуация, заставившая уйти сантиметры с талии и бедер. Поменяйся она – и ненавистные килограммы с такой же легкостью вернутся на свое привычное место. И как ни протестовала мама против начала моих диет, я с ней в корне не соглашалась. Она уверяла, что я сильно изменилась и похудела после смерти деда, но для меня этого было недостаточно. Я хотела кости, а не мышечную массу, я хотела кубики там, где должен быть нежный девичий живот, я хотела весить 52, а не 57. Я хотела, а значит, могла, ибо ничто не смело больше сдерживать меня на пути к совершенству.

И путь этот я начала с уборки своего письменного стола. Я выбрасывала оттуда все ненужное, так же, впоследствии, я стану сбрасывать свой ненавистный вес, не оглядываясь уже назад и не сожалея о потерянных шикарных волосах, мышцах и испаряющемся здоровье. Второе, что сделала я на пути к совершенству, взяла за правило содержать нашу с мамой квартиру в идеальном порядке. Пока она была на работе, я металась как сумасшедшая с тряпкой по всем комнатам, натирала до блеска полы, посуду и сантехнику и впервые в жизни ощутила прелесть стерильности. Потом необходимость этой самой стерильности медленно перебралась на мою одежду, затем на все предметы, которыми я пользовалась, а после и на меня саму. Я купалась в ванной по пять раз в день, не потому, что была грязной, или мне было жарко, таким образом, я старалась стать лучше. Если обычные люди соблюдают свою гигиену два раза в день, то я непременно сделаю это пять раз, вот уж такая специфическая особенность, которая не покидает меня и по сей день.

Все вещи я складывала в определенном порядке, уборку в квартире совершала по заранее спланированному графику, начала проявлять странную любовь к красивым канцтоварам, испытывая слабость перед пухлыми тетрадями лишь с идеально белыми листами, мягкими стерками и тонкими простыми карандашами. Карандаши я всегда выкладывала в строгой последовательности, один за другим, совершая при этом лишь мне известный ритуал. Я еще не знала, что сама себя загоняю в тиски, в которых мне придется жить всегда. Тяготение к совершенству уже больше никогда меня не оставляло. Признаюсь честно, это тяжкий, непосильный труд – ежедневно жить в условиях и требованиях, которые ты сам к себе предъявляешь. С каждым днем их становится все больше, следовательно, работу свою (не важно, какую именно, будь то работа по дому или в офисе) ты должен выполнить лучше, чем вчера. Для окружающих ты становишься настоящей находкой, а сам для себя – медленно умираешь, сгорая, как свеча, от непосильной ноши, которую сам на себя взвалил, и никто тебе в этом не виноват. Лишь ты один тому виной, но без этого уже никак, ибо в этом весь ты. Ты и твой перфекционизм. Так было раньше, так остается и сейчас.

И лишь приведя мир вокруг себя в идеальное состояние, я принялась за свое тело. Впереди было целое лето и новый класс из совершенно незнакомых мне людей. Я должна была подчинить ситуацию себе, чтобы первого сентября придти на занятия королевой.