Цитаты из книги «АНА навсегда: исповедь отличницы. Анорексия длиною в жизнь»

Мною владело чувство глубокого удовлетворения. Новых преподавателей я обожала, будущую профессию боготворила, убедившись в правильности своего выбора, мои одногруппники были самыми замечательными людьми.

раньше я дала себе слово, что буду в университете учиться хорошо, но не отлично, никаких красных дипломов! Это было непросто – изжить в себе синдром, сформированный годами – дело ответственное и долгое. Внутренний голос бесновался, я спорила с ним. Мне однажды даже показалось, что он обиделся и на некоторое время прекратил общение со мной.

умудрилась опоздать на первое вводное занятие! Хороша отличница, ничего не скажешь! Чуть

вчерашние бездельники и негодяи ловко управлялись с палатками, чисткой картошки, координацией товарищей, показывая прекрасные человеческие и организаторские качества. Выходило, что отличные знания ничего во взрослой жизни не стоят, если они не подкреплены практикой. Я не знала, как мне жить дальше, я не умела рассматривать в людях то, что другие видели сразу. Я использовала ярлыки, к которым меня приучила школа. Сама себе я напоминала подопытную собаку, которая жила в клетке и долгие годы формировала в себе условные рефлексы. Когда замок сняли, цепь отбросили и распахнули настежь дверь металлической клетки – я не знала куда идти, как жить по-другому, как приспосабливаться к внешней среде в отсутствии правил. Я смотрела на солнце и растворялась в своих мыслях. Выпитая накануне баночка пустырника сделала меня заторможенной и чересчур спокойной.

Мои одноклассники планировали свое будущее – одна половина поступала на филфак, другая – никуда не поступала вовсе. В этом будущем для меня места не было. Моя миссия являлась оконченной: в школьных стенах я исполняла роль человека, рядом с которым можно облегчить свое положение путем списывания, расспрашивания, восхищения. Сейчас каждый шел своим собственным путем и отвечал сам за себя. Я так волновалась, что начала много есть. Я кормила свое тело, подсознательно ощущая, что, чем толще оно станет, тем больше места я смогу занимать собой во взрослой жизни, где я еще никто, где меня не ждут, и нет моей ниши, которую я смогла бы безболезненно занять.

Тогда я еще не знала, что мелочь, которую я приняла как избавление, закончится крахом всех планов и надежд в будущем.

моя подруга скрывала долгие годы, не могла больше прятаться в душе, она переполнила тело, мозг, кровеносные сосуды и начала изливаться наружу. Катя не решалась рассказать о своих тревогах родителям, не надеялась достучаться до них и объяснить, что ей неуютно в жизни, холодно и одиноко, поэтому она старается создать свой собственный мир, свое новое уютное тело, чтобы в нем было комфортно и удобно. Но и этого не получается сделать, не вяжутся между собой физические и нравственные желания, слишком тяжек путь к самому себе. Поэтому, не имея возможности быть услышанной, Катя причиняет себе физическую боль, наполняет тело ночами жиром и углеводами, изрыгает в унитаз свои внутренности, рвет в кровь пищевод, царапает ногтями горло. Казнит свой опороченный храм, презирает и не любит. Я вспомнила себя, когда получила известие о смерти дела. Я бросалась на стены, разбивая в кровь руки, готовая самоуничтожиться. Я не могла совладать с внутренним протестом, то же самое сейчас происходило и с ней. На занятиях Катя постоянно жевала мятную резинку. Никакие просьбы, замечания учителей избавиться от содержимого рта на нее не действовали. Она упорно продолжала перемалывать зубами зеленый комок. Поведение ее сделалось странным и агрессивным. Она грубила учителям, кричала на одноклассников и начала избегать общества меня, Юли и Макса. Максим уверял нас, что Катя

Армия поклонников поубавилась, никто не хотел строить отношения с больной девушкой, парни оберегали меня, но не более того. Я посещала все школьные дискотеки, слабость в ногах веселила меня, я не испытывала тревоги, ибо со мной рядом всегда находилось крепкое Лешино плечо, который ненавидя танцы и развлечения, неизменно сопровождал меня на школьных пятничных гуляньях. В компании Леши я многое могла себе позволить: быть развязной, раскрепощенной, дерзкой, слабой и больной одновременно. Он все терпел. Я играла с ним. Его искренность, забота подкупали. Я не думала о том, что рано или поздно он устанет от тяжких мук неразделенной любви, и я потеряю его навсегда. Я не желала отпускать его, он был мне нужен, но не как любовник, а как раб. Я делала шаг навстречу, иногда касалась губами его щеки, дышала в шею, игриво трогала пуговицы на рубашке чуть ниже груди, а потом отталкивала, делая два шага назад, грубила и осыпала дерзостями. Катя посещала школу через день. Ее внешний вид стал растрепанным, небрежным. Она будто кричала окружающему миру: «Катись к черту, я не верю тебе, мне ничего не нужно! Я ничего не жду от людей! Мне все опротивели!» Катя перестала следить за кожей лица, на ее запястье появились две тонкие линии свежих шрамов. Потом такие же надрезы я видела на животе, щиколотках и плечах. Катя калечила себя, она протестовала против своего положения. Я хорошо понимала ее. Боль,

Короче, сейчас Катя предается утехам без разбора, где придется и с кем придется. Мне неприятно с ней общаться. Она считает это нормой. Таким образом, Катя мстит своему отцу.

Я отказывалась от нее раз и навсегда. Я испытывала внутреннюю боль и нарастающее чувство вины. Я дурачила людей вокруг, говорила: «Хочу это, потом то», а на самом деле ничего не хотела. Я летела в огромный котлован, в котором нет,