Именем этим щедро одарил меня отец. Несколько дней после рождения я прожила с довольно распространенным в то время именем Юля, которым хотели назвать меня мама и бабушка, поскольку отец, казалось, не особенно хотел принимать в этом участия. Но неожиданно для всех он вдруг совершенно безапелляционно заявил:

– Анастасия будет! Всё, точка…

Кроме того, отец мой был зубным врачом, всем хорошо известным в нашем небольшом городке. И семья наша была по тем временам достаточно зажиточной. Поэтому в классе я всегда ощущала себя особенной. И страшно этого стеснялась. Ведь во времена моего детства выделяться чем-то из толпы было почти позорным.

Дома меня звали Стасей. Также называли меня и живущие по соседству друзья детства, излюбленным местом игр для которых был наш гостеприимный двор. Cтасей пыталась называть меня в классе и моя первая учительница, которая тоже жила на нашей улице и знала меня с рождения. Но в школе я упорно этому сопротивлялась, постоянно поправляя учительницу и одноклассников, и упрямо повторяя, что меня зовут Настя. Имя Стася казалось мне каким-то уж очень домашним, детским и унизительным.

По иронии судьбы в Голландии я снова стала Стасей… Правда, здесь мое имя звучало несколько иначе, на западный манер – Стэйси, но тем не менее оно снова вернулось ко мне из детства.

В школе к числу признанных хорошеньких девочек я, без всякого сомнения, не относилась. Лет в 12 я была самой маленькой и худенькой в классе. Все девочки в это время уже начали интенсивно расти и постепенно принимать женские формы, а я как-то отстала в гендерном развитии. Моя близкая подружка и одноклассница Натка в 12 лет уже начала носить лифчик, у меня же в этом возрасте, к моей огромной досаде, не наблюдалось ни малейших признаков полового взросления. На уроках физкультуры, где надо было строиться по росту, я стояла почти в самом конце, и Натка презрительно хихикала, показывая на меня пальцем из первых, самых престижных мест строя. Зато в 13 лет я вдруг начала очень быстро расти и в 14 была уже почти самой высокой в классе. И страшно стеснялась своего роста и худобы. Тогда я и приобрела сутулость, с которой долгие годы потом боролась.

В московской школе, куда я перешла учиться в 9-й класс, после того как мама, спустя три года после гибели отца, вышла замуж за моего отчима – москвича, ситуация обстояла несколько иначе. С большим удивлением я обнаружила, что моя соседка по парте Вера, с которой мы впоследствии стали лучшими подругами, была даже выше меня ростом и нисколько этого не стеснялась, а наоборот, гордилась. И при этом она, отнюдь не отличавшаяся округлостью форм, постоянно и отчаянно пыталась похудеть.

Дело в том, что родители Веры жили во Франции. Папа был довольно известным журналистом, а мама переводчицей. Вера жила с бабушкой и постоянно получала посылки из Парижа. У нее всегда были удивительной красоты вещички – заколки для волос, шариковые ручки, карандаши и ластики. Иногда и мне перепадало. Да и не только мне. Верусик не была жадной.

Характером она обладала просто замечательным. Абсолютно не задавалась, несмотря на своих «заграничных» родителей и совершенно невероятные тряпки, страстно любила русскую литературу, да и вообще все русское, была открытой, достаточно наивной и восторженной девочкой. Ей нравилось доставлять подругам маленькие радости, поэтому она щедро одаривала нас всех подобными мелочами.

Но мелочами эти предметы были исключительно для нее. А для нас… Как сейчас помню эти пластмассовые шариковые ручки, особенно свою любимую, ярко-оранжевого цвета с круглым набалдашником на конце. Их приятно было уже просто держать в руках. А уж как они писали… И даже и пахли как-то по особенному, или мне это только казалось? С легким оттенком запаха французских духов…

У Веры в гостях я впервые попробовала кока-колу из маленьких стеклянных бутылочек и белый шоколад в форме вытянутой пирамидки, с крошечными кусочками пчелиного воска, восхитительно налипавшими на зубы. До сих пор помню это ощущение. Это был восторг! Мне тогда казалось, что ничего вкуснее в жизни я никогда не пробовала!

А в конце десятого класса Вера сделала мне совершенно невероятный по тем временам подарок. Она подарила мне французскую компактную пудру «Кристиан Диор»! В продолговатой темно-бирюзовой глянцевой пудренице. Мы вместе выбирали этот подарок в магазине «Березка». Какое же это было счастье! Как потрясающе эта пудра ложилась на кожу! А как она пахла…. Ммммм, до сих пор помню этот запах… Никакие духи с ним сравниться не могли!

Для Веры моя внешность, как потом выяснилось, была просто идеалом. Она ведь была воспитана на других представлениях о женской красоте. Бывала в Париже и видела тамошних красоток. С восторгом она рассказывала, что ТАМ в тренде именно такие, как я. Тоненькие, длинноногие, с вытянутым овалом лица. Но я почему-то не особенно ей верила.

Поэтому и не могла тогда, в 15-летнем возрасте, никак себе объяснить, что же нашел во мне взрослый 25-летний студент физфака, который, познакомившись со мной, девятиклассницей, случайно на улице, так настойчиво искал потом встреч. Я к нему даже на свидание первый раз с мамой пришла, так как воспитана была в строгости и обо всем и всегда обязана была ей рассказывать. Впрочем, мама, по-моему, тоже была в недоумении. А он ничуть не смутился, только смотрел на меня восхищенными глазами и говорил, что я прекрасна, и что если какие-то уроды этого не понимают, то это их проблемы.

Потом мы пригласили его в гости. Он приехал с цветами, вел себя очень по-светски. Разговаривал, в основном, с мамой. Они, кстати, великолепно находили общий язык. А я томилась и ждала, когда же закончится этот визит, и я смогу, наконец, убежать к подружкам, поболтать о всякой нашей девчоночьей чепухе.

В конце концов я объявила ему по телефону, что встречаться мы больше не будем – ничего не получится, поскольку у нас разные интересы. До сих пор помню отчаяние в его голосе, когда он спрашивал:

– Ну какие, какие у тебя интересы?!

В институте уверенности в своих внешних данных у меня не прибавилось. Я по прежнему считала себя слишком худой, да и лицо, к которому, по большому счету, никаких претензий не было, тоже почему-то по достоинству не ценила. На нашем потоке была признанная красавица – рыжая Машка. Каково же было мое удивление, когда однажды по дороге домой из института моя подруга вдруг невзначай произнесла, что вообще-то она считает меня красивее Машки. Это заявление ввергло меня в состояние настоящего ступора. Что?.. Я?… Кра-си-ве-е?? Она действительно так сказала, или мне почудилось?

Но ведь бывало даже такое, когда незнакомые люди не могли удержаться, чтобы не сообщить мне то, чего я так упорно не хотела признавать. Однажды в метро женщина, напротив которой я стояла, держась за поручни, вдруг, страшно меня смутив, произнесла: «Боже, какая хорошенькая, смотрю и оторваться не могу…».

И не смотря на всё это – страшная неуверенность в себе. Да что там неуверенность – настоящий комплекс неполноценности. Может быть, оттого и выбирала всегда самых неподходящих партнеров, которые меня абсолютно не ценили… Потому что в глубине души считала, что не достойна любви?

А тех мужчин, которые были мною серьезно увлечены и настойчиво проявляли знаки внимания, я безжалостно отвергала. Они мне почему-то были совсем не интересны. Вот странно, ведь это же чисто мужская черта характера – когда само идет в руки, сразу полностью пропадает интерес. Привлекали меня всегда мужчины необычные, яркие, пусть даже и за счет сомнительных качеств.

Почему так? Почему все яркие, интересные личности, как правило, имеют совершенно невыносимый характер. И почему так скучны и бесцветны люди во всех отношениях положительные? Не берусь, конечно, утверждать за всех женщин, но из своего опыта я вынесла именно такое убеждение.

Интересно, в чем вообще секрет привлекательности? Иногда бывает, что идеальная красота не имеет никакой притягательной силы, если в человеке нет чего-то такого совершенно неопределимого, что ее, эту необьяснимую силу притяжения, пробуждает.

В моей жизни было целых два примера, подтверждающих этот странный факт. Два потрясающе красивых юноши. Один в школе – одноклассник, другой в институте – сокурсник. Оба хороши до безумия, но абсолютно разные. Первый – жгучий брюнет с идеально правильными чертами лица и уже пробивающимися темными усиками. Второй – голубоглазый блондин скандинавского типа с роскошными вьющимися волосами. И оба они – что удивительно и необъяснимо – совсем не страдали от избытка внимания девушек. Скорее наоборот. Все девушки, включая меня, совершенно не замечали их красоты.

Вернее нет, не совсем так. В первый момент, уверена, все они, как и я, просто замирали от восторга, но потом очень быстро привыкали, как привыкают к красивой картинке, и при этом почему-то не возникало никаких особых эмоций и романтических чувств.

На первом курсе института у меня вроде бы стал завязываться роман с одногруппником. Какое-то время все даже считали нас парой. Мы всегда садились рядом на лекциях, вместе совершали бесконечные переезды с кафедры на кафедру – наш третий мед был разбросан по всей Москве, – почти каждый день созванивались.

Ах Дима, Димочка… Он стоит того, чтобы заострить на нем внимание. Начнем с того, что он был моложе нас всех. Каким-то фантастическим образом, благодаря своей вундеркиндовости, ему удалось закончить школу на год раньше. Кажется, ему было всего 16. Да, он был умницей. И до неприличия хорошеньким. Красота его была какой-то трогательной, скорее девичьей. Восхитительные густые волосы редкого оттенка рыжего цвета, близкого к палевому, выразительные серые глаза, нежная кожа. Мне кажется, он еще даже не брился в то время. И конечно же, совсем ничего не умел… Да я и сама тогда почти ничего не умела, всего один раз в жизни целовалась по-настоящему, но с ним я чувствовала себя почти опытной женщиной. Видимо, из-за этой его неумелой робости ничего у нас и не получилось.

Он был влюблен в меня, Димочка. Наверное, я причинила ему сильную боль, когда променяла в зимнем студенческом лагере на смазливого длинноволосого студента геодезического института, вечно подвыпившего, пошловатого и не слишком умного, но уже искушенного в вопросах секса, что казалось тогда крайне привлекательным. Когда ты сама неопытна, хочется быть ведомой кем-то, кого мыслишь как настоящего мужчину. Хотя вполне возможно, что он только пытался создать такое впечатление, поскольку дальше поцелуев и обжиманий в комнате с погашенным светом дело у нас не зашло.

В этой же самой комнате присутствовал и его приятель, тоже с девушкой, и вот он, похоже, опытом подобным уж точно обладал, судя по звукам, доносившимся с соседней кровати. Мой геодезист тоже слишком уж шумно и порывисто дышал, пытаясь, видимо, соответствовать ситуации. Подозреваю, что для него было важнее, что подумает о нем приятель, чем то, что происходило между нами. После каникул, когда я вернулась в Москву, он мне даже не позвонил. Видимо ему тоже хотелось кого-то поопытнее. Я полностью погрузилась в горькие переживания по этому поводу, и было мне уже не до Димочки.

Вообще говоря, я достаточно долго хранила невинность, но вовсе не потому, что была такой целомудренной, просто так уж складывалась жизнь. Было несколько ситуаций, когда, казалось, потеря девственности была почти неизбежна, но каким-то совершенно непостижимым образом доля сия каждый раз меня миновала. Поэтому на втором курсе института я чувствовала себя белой вороной, особенно когда подруги делились друг с другом впечатлениями о своих любовниках. Я тоже придумывала какие-то истории, чтобы не выглядеть совсем уж смешно. Но до 20 лет все же умудрилась остаться девственницей.

Так получилось, что первым моим мужчиной стал мой будущий муж. Причем он страшно удивился, когда при попытке в день нашего первого знакомства затащить меня в постель, узнал, что я девственница. Совершенно потрясенный этой новостью, он отстранился, присел на краешек кровати, на которую до этого пытался меня уложить, и на минуту замолчал. Лицо его приобрело мечтательное выражение, и он произнес что-то очень романтичное, вроде того, что вот и ему, наконец, солнышко улыбнулось. Надо отдать ему должное, получив от меня такую столь обрадовавшую его информацию, он не стал настаивать на близости, и пару месяцев мы просто встречались.

В то лето у меня было несколько кандидатов на роль первого мужчины, но почему-то я выбрала именно его… Видимо, он был самым для меня неподходящим. Ведь мы, женщины с синдромом ММ, всегда выбираем именно таких. И кроме того из всех этих кандидатов был он, без всякого сомнения, самым необычным.

Мы учились в одном институте, он был на три года старше. Но на учебу времени у него оставалось мало по причине бурной деятельности совсем в другой сфере. Дело в том, что он был фарцовщиком. Фарцевал он джинсами, дисками – пластами, как их тогда называли, мебелью и даже машинами. У него самого тоже была машина, шестерка «Жигули» нежно-зеленого цвета. Именно в нее я и уселась сразу же после нашего знакомства в вестибюле главного здания института. Был конец июня, и в тот день я сдавала экзамен по гистологии, которым заканчивалась сессия. Неожиданно начался сильный дождь, я в нерешительности застыла у входных дверей, и мой будущий возлюбленный благородно предложил меня подвезти. Звучащая в машине музыка культовой в то время группы Бони-М, летний дождь, ощущение свободы после успешно сданной сессии – все это заставило нас изменить направление движения.

– Сейчас мы с тобой потеряемся – весело сказал он, и минут через сорок мы оказались на его подмосковной даче, где и произошла первая неудачная попытка соблазнения.

Мама моя была просто в ужасе от этого романа. Помню, как однажды, совершенно обезумевшая от тревоги и бесконечных хождений у подъезда в ожидании моего возвращения, она злобно и достаточно грубо вытаскивала меня за волосы из машины моего избранника, когда я задержалась минут на 40 позже 11 вечера. Воспитывала она меня в строгости и ровно в 11 у нас был назначен комендантский час. Костя – так звали моего будущего мужа, был, помнится, страшно удивлен столь бурным ее темпераментом.

Никто не одобрял моего выбора, тем более что занятие фарцовкой считалось в то время почти непристойным. Но мне, вопреки всему, это даже нравилось. Ну как же, так необычно! Меня ведь всегда тянуло в запретную зону. Мне даже какое-то время казалось, что я в него влюблена. Но это, наверное, вполне естественно, все-таки первый мужчина… Хотя, если честно признаться, от близости с ним я получала сомнительное удовольствие. Первый раз вообще показался мне ужасным. Разочарованию просто не было предела. И вот из-за этих каких-то нелепых, неэстетичных судорожных движений, сопения и потения – столько страсти и переживаний? Как это унизительно… Неужели это и есть жизнь взрослой женщины, к которой я так стремилась?

Подобные мысли все время крутились у меня в голове после того, как спустя пару месяцев после знакомства, произошло, наконец, это знаменательное событие в моей жизни. Но все же я была довольна, что перестала быть белой вороной, и теперь у меня есть любовник, как и у всех моих институтских подруг. То, что любовник достаточно быстро перекочевал в статус мужа, тоже, в общем-то, можно назвать случайностью – я забеременела…

Узнав о моей беременности, Костя повел себя благородно, и мы тут же подали заявление в ЗАГС. Свадьба была странной. Отец Кости был болен раком гортани и доживал последние месяцы. Сразу же после ЗАГСа мы заехали навестить его в больнице и только потом отправились в ресторан, где уже ждали приглашенные гости.

Мое свадебное платье было ярко-брусничного цвета. Вместо фаты – такого же цвета шляпка-таблетка. Не знаю почему, так уж мне захотелось… Странно конечно, обычно все невесты мечтают о пышном белом платье-торте и длинной фате. Но мне это уже тогда почему-то казалось страшно пошлым.